Последнее лето

По-старому-то - тыщи.

– Ну, это уж не первая необходимость.

– Первая, не первая, да время-то свое требует. Ты погляди вон: как вечер - так и не оттянешь, до полночи сидят.

– Так купил все-таки?
– засмеялся Тарас Константинович.

– Куда денешься - купил. А если б мы эту самую копейку берегли, подымали, где она валяется, - куда как легче было бы. Шнапс там или сливовица еще - это я так, для пояснения, конечно.

Говорил Китанин рассудительно, давно, видимо, взвесив и продумав свои доводы, - Тарас Константинович, ломая и подкидывая в слабый огонь тонкие прутики, поглядывал на него с уважением. Сторож был прав и в частностях насчет использования отходов, и в общем - Тарас Константинович сам об этом не раз думал. У таких доморощенных экономистов смекалки, хозяйского прицела нередко оказывается побольше, чем у иного руководителя. Плохо мы еще слушаем людей, ой, плохо!

– Все, поспел.
– Китанин проворно поднялся, осторожно, прямо с перекладиной снял чайник; освещенный круг стал больше, а синева за ним гуще, непроницаемей.

Пока, задумавшись, Тарас Константинович смотрел на пляшущие малиновые язычки, сторож заварил чай, разложил на тряпице комовой сахар, хлеб, сало, налил до краев большую эмалированную кружку.

– Держи-ка, Константиныч. Да сала моего попробуй - хлебное.

Чай был крутой, пахучий и необыкновенно вкусный, - Тарас Константинович глотнул раз, другой, убеждаясь, что такого он никогда не пил.

– Чем заваривал, Иван Маркелыч?

– А, заметил!
– Китанин довольно засмеялся.
– Это я по своему рецепту. Сушеная вишня, заварка да яблоко туда же скрошил.
– Нравится?

– Очень.

– Ты сала, говорю, попробуй. Вон какой шматок - обоим хватит.

Ужинали плотно, обстоятельно. Сало было маслянистым, с чесночком и лавровым листом, ржаной хлеб - мягкий, с домашним подовым духом. Лоб у Тараса Константиновича после литровой, не меньше, баклаги вспотел.

– Спасибо, Иван Маркелыч. Во как славно!

– На воздухе.

Прибравшись, Китанин сел, свернул цигарку, - поплыл сладковатый махорочный дымок, который казался здесь приятней и уместней, чем папиросный. На секунду самому захотелось поддеть из кисета крупки, бережно высыпать ее в надломленную козью ножку.

– Я опять о давешнем, Константиныч, - заговорил Китанин.
– Больно уж много у нас друзей завелось. Показывают по телевизору: то институт одним построили, то другим - госпиталь, то еще там чего-то. А ведь среди этих друзей и такие есть, что, случись чего, - в шапку наложут. Будто нам самим девать некуда.

– Интернациональный долг, Иван Маркелыч. Помогать надо.

– Долг - это когда взял да вертать приходится. А ты у этих, что чуть не нагишкой ходят, - брал чего? Или я, опять же к примеру?

Тарас Константинович знал, что многие думают точно так же, как Китанин, - народ считает копеечку, нелегко она достается, и чувствует, когда она уходит на сторону, хотя и самим, бывает, позарез нужна. Но знал он и такое понятие, как необходимость. Слова для ответа подвертывались трепаные, набившие оскомину, - Тарас Константинович сосредоточенно мял подбородок.

– Не совсем так, Иван Маркелыч... Ты по-житейски рассуди. Когда твой сосед - шабер, как у нас говорят, - дом строит, что у нас на Руси делают?

– Это ты правильно, - сразу понял Китанин: - Помочь делают.

– Во! Видал слово-то какое? Помочь, подмога! Всем скопом, сообща. Испокон веков это у нас заведено. Как же не помочь, не подсобить, если соседу трудно, а?.. Я с тобой согласен: средства эти мы и у себя бы пристроили.

Дыр-то много... Да ведь штука-то еще и в том, что, помогая им, мы в конце концов и себе помогаем. Земле всей, можно сказать.

– Объясни тогда.

– Коротко говоря - так. Чем быстрее они окрепнут, поднимутся, тем больше нас за мир станет. Тем скорее войны кончатся. А может, их и вовсе не будет.

– Ну, если так еще...

По направлению к совхозу прошла машина - золотистая покачивающаяся полоса ощупывала понизу стволы деревьев, дробясь в них.

– Твой главный поехал, - кивнул Китанин; он помолчал тем особым молчанием, когда решают, говорить ли дальше.
– Поберег бы ты его директор: как-никак - инвалид. Легко ли весь день железными-то ногами махать?

– Не могу, Иван Маркелыч.

– Что так? Или не жалко?

– Не то слово. Ему скоро в полную упряжку запрягаться.
– Тарас Константинович помедлил, объяснил: - На пенсию, Иван Маркелыч, собираюсь.

– Да нет будто, - в сомнении сказал сторож.

– Это как же нет?
– Директор даже чуточку опешил.

– Не слыхать ничего про это.

– Ну и что же?

– Значит, и не собираешься. Пока - хотя бы.

Тарас Константинович заинтересовался.

– Это почему же? Разве обязательно должны говорить?

– А как же? Чего когда случиться должно - народ завсегда раньше знает. Ты сам посуди. Кого сымать будут - знают. Кого поставят - опять знают. Деньги когда меняли, помнишь?
– за неделю все знали. Народ нынче, Константиныч, скажу тебе, - с ушами да с глазами пошел. Все слышит, все видит.

Китанин пошвырял веткой догорающие угли, спросил:

– Ты побасенку не слыхал такую? Опоздал солдат из отлучки. Да еще под градусом явился. Ну, его благородие и взъярился, дает взбучку. Туды-растуды твою, - как смел? Солдат ему и говорит: так что, ваше благородие, все едино - расформировывают нашу часть. Тот тогда - еще пуще. Кто тебе, болван, сказал? Бабы, отвечает, ваше благородие, сказали. На базаре. Зерна покупал, они и сказали. Ну, офицер-то не дурак был, - понял, да и сник сразу. Эх, говорит, дурья голова, - что ж не спросил, куда меня пошлют? Беги узнай.

Посмеялись; продолжая ворошить веточкой тускнеющие угли, Китанин убежденно сказал:

– Все одно, Константиныч, дома не усидишь. Хоть и на пенсию выйдешь.

– Почему же?

– Нутро у тебя не то. Тебя как завели, так и будешь крутиться. Пока пружина не откажет.

– Дома, Иван Маркелыч, не усижу, это ты прав. Какую-никакую работенку, а возьму, конечно. Хоть сторожем, к примеру, пойду.

– Сторожем ты не пойдешь - зря слово сказал.

– Почему?

– Моторный ты больно. Тебе кипеть надо, а не так, чтоб ходить-прохлаждаться.

– Кипеть на любом деле можно, - чуть менее уверенно возразил директор, но Китанин тотчас живо поддержал его.

– Это вот - верно. На любом деле можно - и ходитьпрохлаждаться, и с душой к нему. А когда с душой - и закипишь. Не вслух, так про себя. Когда с душой - тогда тебя все касаемо.

– Вот видишь, и договорились, - с каким-то внутренним удовлетворением усмехнулся Тарас Константинович и сладко зевнул - похоже, пора было домой собираться.

– Ты ложись-ка вон, Константиныч.
– Китанин поднялся.