Последнее лето
Шрифт:
– Я слышал, помечаются также и рубашки, – проговорил ученик.
– Эх, молодой человек! – хохотнул старик. – Иной раз государство само навстречу нам, шулерам, идет. Вы не поверите, но императорская карточная фабрика выпустила по недосмотру за последний год несколько десятков тысяч карт, в которых синяя рубашка на картах была неодинакова во всей колоде! Рубашка эта выглядела, как шестнадцать параллельных рядов, как бы ромбиков (нечто вроде сетки), но шестнадцать полных рядов имели лишь фигуры и десятки. А рубашка на девятках и прочих картах, до двоек включительно, имела всего пятнадцать рядов, шестнадцатый дополнялся двумя полурядами срезанных ромбов, расположенных один полуряд наверху, а другой внизу карты. Конечно, столь приметный крап был нашей братией использован. Ну а что касаемо мелких приемов… Вы, конечно, должны быть готовы не только самому мухлевать, но и быть готовым к встрече с таким же противником. Вот я вам перечислю несколько приемов… Если подошла очередь раздавать
Ученик кивнул. У него всегда была отличная память, и он не сомневался, что все запомнит сразу. Кое-что из сказанного учителем он слышал и прежде, но никогда не прерывал его, совершенно справедливо считая, что повторение знания лишним не бывает. Раньше он едва не погубил свою жизнь из-за того, что плохо слушал, плохо учился. Ну и попался! Его передернуло при одном воспоминании. Чтобы спастись, он принужден был продать душу дьяволу. За деньги, конечно. Чтобы отдать долг. Уж лучше душу дьяволу, чем пулю в лоб. Так он решил тогда. Однако его взяли в такой оборот, что жизнь воистину повисла на волоске. Он даже думал: да уж лучше бы меня опозорили карточным проигрышем, чем участием в ваших гнусных заговорах! На его счастье, дьявол вскоре умер, и удалось уехать из того города, где оставались его друзья-приятели, которые могли знать о сделке.
И все же он жил в постоянном страхе, что те старые дела откроются. Он ушел из полка (не зря наблюдательному человеку могло показаться, что молодому человеку весьма пристал бы военный мундир!), вернулся в город, где прошло его детство. Он решил начать новую жизнь – однако оказалось, что и для жизни в провинциальном городишке нужны деньги, и чем больше, тем лучше.
У него было два пути – заработать или выиграть. Работать не хотелось, играть было боязно. И тут перед ним открылся еще один путь – выгодно жениться. Да нет, без этой пошлости – голого расчета. Такую глупость спорол в свое время отец нашего героя. Ну и платил за нее всю жизнь, в конце концов ушел от жены и зажил пусть не столь изобильно, но хоть свободно.
В отличие от отца сын верил в любовь. К примеру, перед ним на выбор были три девушки-невесты. Одна нравилась больше всех. Вообще, это была его первая любовь, когда-то он по ней сходил с ума, но приданое у нее было так себе, достаточно скромное. Не хотелось бы влачить жалкое существование, да и любовь уже подостыла. Лучше сызнова с другой начать. Вторая невеста была очень богата. Баснословно! Но ему пришлось бы завязать себе глаза, прежде чем лечь с ней в постель. А надо сказать, что радости супружеской жизни имели для молодого человека очень большое значение. Поэтому он обратил свой благосклонный взор на третью красавицу. И тут показалось, что ему повезло: невеста его любила, он тоже был влюблен, а приданое было если не феерическим, то заслуживающим внимания. Вот если бы только можно было не встречаться с ее папашей, от которого зависело, выделить дочке приданое или нет, с папашей, который будущего зятя, что называется, на дух не переносил, норовил его выставить в невыгодном свете, унизить!
Он терпел, терпел… и в конце концов терпение его дало трещину и вскоре кануло в Лету. Молодой человек начал избегать бывшую невесту (еще слава богу, что они не были сговорены!) и дал себе зарок больше никогда – ни-ког-да! – не гоняться за богатыми невестами. Да будь она хоть великая княжна и прекрасна, как Елена Троянская, но, если при ней будут папенька и маменька, он будет держаться от нее подальше!
Окончательно обнищав и отчаявшись, утомившись вечно клянчить на прожитье у матери, которая, вообще-то, щедро снабжала деньгами молодых мужчин, но лишь при условии, если они числятся ее любовниками, он понял, что придется все же вернуться к прежнему занятию. Только теперь надо умнее быть, умнее! Он обратился за советом к отцу. От отца пришло письмо, в котором имелся адрес одного доброго человека и рекомендация. С отцовской-то рекомендацией молодой человек и явился на улицу Канатную.
После этого он снял комнату наверху и ежедневно по часу или два проводил за столом у старика – брал уроки мастерства. Он даже забросил свой любимый портсигар из карельской березы, украшенный крошечными, с необычайной тонкостью сделанными серебряными женскими фигурками, и завел точно такой же портсигар, как у старика: лукутинский [41] , из папье-маше, покрытый сверху
черным, а изнутри красным лаком и изрисованный карточными фигурами (особенно хороши были король бубен и король пик: в них молодой человек видел олицетворение себя и учителя). В пару портсигару завел он и лукутинскую спичечницу, куда теперь вкладывал коробок за коробком.41
По имени Лукутина, изготовителя таких портсигаров. (Прим. автора.)
– Если подошла ваша очередь раздавать карты, а вы никак не можете выровнять колоду из-за какой-нибудь одной карты, это не случайность, – продолжал учитель. – Значит, одна карта на самую чуточку шире или длиннее других. Эта карта – помощница шулера, метка в колоде, среди своих она называется маркерной. Шулер ее знает и, если она будет нужна ему, он может ее мгновенно вытащить из колоды и использовать не только как маркерную карту, но и как обычную.
– Вы говорили, сударь, что не только осязание, зрение и слух, но и обоняние и вкус должны работать без отказа. Что сие значит? – спросил ученик.
Старик оживился:
– Ну, вот вам способ, за который я от моих коллег получил когда-то прозвище короля пальцев. Я этот способ сам выдумал. Был у меня один знакомый фокусник, работали мы с ним одну программу… Он был преизрядный химик, ну а я – прирожденный шулер. И вот слушайте, что получилось. Вы готовите колоды для игры дома… Да, тут есть вот какая закавыка: нужно заранее войти в сговор с дежурным клубным лакеем – что, к слову, не столь уж трудно, до денежек небось всякий охоч! – а потом передать ему заготовленные колоды. Ну, допустим, у вас есть такой лакей. Итак, дома с крайней осторожностью вы отклеиваете бандероль на запечатанной колоде, бритвой делаете надрез на желтой бумаге, бережно извлекаете оттуда карты. Отбираете в каждой колоде тузы, двойки и тройки и слегка смачиваете их тем раствором, который помог мне составить мой приятель-фокусник. Раствор никак не меняет карту, высохнув, она не имеет запаха, но стоит коснуться ее влажным пальцем, а потом поднести палец к носу, как вы ясно ощутите нежный аромат фиалки, притом до того приторный, что даже во рту сделается сладко. Это благодаря хлороформу, малое количество которого входит в раствор. Клубный лакей по вашему требованию приносит врученные ему заранее карты, их распечатывают, тасуют, подрезают, укладывают в машинку, и игра начинается…
Молодой человек аж подался вперед – так внимательно слушал учителя. А тот продолжал рассказывать:
– Теперь представьте такое: вы мечете банк в железку, в банке у вас накопился изрядный куш. Вы решаетесь дать последнюю карту, начинаете метать: одну ему, одну себе, одну ему, одну себе… Смотрите свои карты – предположим, у вас пять или шесть очков. Вы предлагаете купить третью карту, а партнер вам говорит спокойно: «Не надо». Положение для вас создается пиковое. Вы мгновенно соображаете – будь у него девять или восемь, он бы открыл, к четырем и к пяти он бы купил, следовательно, у него шесть или семь. Итак, у вас пятьдесят шансов за проигрыш, пятьдесят шансов быть «en carte», при своих остаться, – и ни одного шанса на выигрыш. Покупать к шести, разумеется, очень трудно, и тут начинается комедия. Приложив палец к губам и подумав, вы нерешительно тянетесь к машинке, но не вытаскиваете из нее карту, а лишь прижимаете палец к ней, затем, словно раздумав, отдергиваете руку и, снова глядя в свои карты, будто еще колеблясь, подносите палец к верхней губе. Если не запахло фиалкой, то и не покупайте – бесцельно, авось не шесть, будете «en сarte». Если же во рту стало сладко и нежный аромат достиг вашего обоняния, тяните смело – выигрыш почти обеспечен, так как при двойке и тройке у вас образуется восемь или девять, а при тузе – семь. Конечно, этот способ не так действен, он рассчитан на везение, так как всего лишь двенадцать карт из каждой колоды вами отмечены, но зато он имеет и свои преимущества: вы не можете быть пойманы.
Ученик смотрел на учителя с восхищением. Учитель был так доволен, как если бы он только что сорвал банк. Эти двое вполне понимали друг друга!
Учителя звали Поликарпом Матвеевичем Матрехиным.
Ученика звали Дмитрием Аксаковым.
Видимо, Смольников отправил своим людям, негласно охранявшим Марину, предписание покинуть дом Аверьяновых, потому что никого из посторонних Игнатий Тихонович не обнаружил. Только перепуганную прислугу и дочь, которая вышла к столу – подошло как раз обеденное время – с вызывающей улыбкой.
Сварили куриную лапшу, которую Аверьянов очень любил, но сейчас ел едва-едва. Не столько потому, что жирная и тяжелая еда эта непременно должна была вызвать приступ, а прежде всего потому, что на дне тарелки чудилось ему теперь толченое стекло. Глупости, конечно! Он понимал, что Смольников нарочно привел последнюю свою историю, а все же не мог есть – вот кололо что-то на языке, да и все тут!
Наконец отложил ложку, отодвинул тарелку, приказал лакею, служившему за столом, уйти и сказал: