Последние Горбатовы
Шрифт:
«Степан, так он еще жив, приехал!» — подумал Михаил Иванович и велел провести к себе старика.
Михаил Иванович хорошо знал Степана, знал его отношения к покойному Борису Сергеевичу, знал, что он был поверенный всей его жизни, что он, так сказать, живая хроника семьи Горбатовых. Знал он также, что этот Степан принимал деятельное участие в разыскивании пропавшего мальчика, незаконного сына Владимира Горбатова, то есть, его самого, Михаила Ивановича.
Он встретил теперь старика со всеми знаками почтения, протянул ему даже руку, усадил его в кресло.
— Рад вас видеть, почтеннейший,
— Нынче утром приехал, сударь! — прошамкал Степан своим беззубым ртом, несколько дико глядя на хозяина.
— И вот осмелился явиться к вашей милости, — продолжал он, — поздравить с семейной радостью!
— Спасибо, спасибо! — сказал Михаил Иванович.
А Степан опять заговорил.
— Да коли соблаговолите меня выслушать, мне кое-что и сказать вам надо, сударь.
— Что такое? Говорите, почтеннейший…
— Только так, чтобы никто нашего разговора не слышал! — докончил старик.
«Это еще что такое?» — подумал Бородин, запер дверь и вернулся на свое место.
— Никто не услышит и не помешает… Я слушаю.
Степан сидел спиной к свету, и Михаил Иванович не мог хорошенько видеть лица его, а то он, наверное, смутился бы, увидя это дикое, как бы злорадное выражение.
— Ушам я своим не поверил, как услыхал, что вы, сударь, дочку свою выдаете за Григория Николаевича.
— Почему же это? — с усмешкой спросил Михаил Иванович.
— А как вам сказать, потому самому удивительно мне стало, что вы греха не изволили побояться…
Как ни был хорошо настроен Бородин и как ни расположен он был, в память покойного Бориса Сергеевича и по своим личным воспоминаниям, терпеть странности этого старичка, но тут он не выдержал.
— Ну, уж это мое дело, — резко сказал он, — и об этом разговаривать нам нечего…
— Та-ак-с! — протянул Степан. — Так-с точно, и с моей стороны оно как бы вашей милости дерзостью выходит… Я это очень понимаю… но извольте до конца выслушать… нешто осмелился бы я приходить к вам, сударь, так, сказать с упреками… Нет-с… я хочу вас успокоить… снять с вашей души грех, чтобы он не лежал у вас на совести.
Глаза его блеснули, он задрожал и быстро проговорил:
— Бог милостив, греха нет-с… Григорий-то Николаевич по имени только Горбатов… и горбатовской крови в нем нет ни капельки…
— Что?! — не помня себя, вскрикнул Михаил Иванович. — Что такое за вздор еще?
Между тем Степан поднялся с кресла и стал страшный, с помутившимися глазами, с трясущейся головою.
— Не извольте так тревожиться… Что же тут такого?.. Кабы жив был Борис Сергеевич, они бы сами при таком случае вам сказали… А теперь вот я один это дело знаю… с собою бы и унес на тот свет… да вас, сударь, вот захотелось успокоить… если в случае потом…
Михаил Иванович перебил его:
— Говорите яснее, я ничего не понимаю…
— Старый грех… старый грех! — повторял Степан все с тем же злорадством. — Извините, сударь, мужицкую грубую поговорку: «Паршивая овца все стадо портит», вот что-с… И в горбатовском честном роде такая овца завелась, все и испортила. Покойница Катерина Михайловна… сынок ее Николай Владимирович, да не Горбатов, а коли хотите доподлинно знать, кто он, то есть от кого…
графа Щапского фамилию слыхали?.. Ну так вот-с…— Да это клевета! Это низкая сплетня и больше ничего! — воскликнул Михаил Иванович.
— Я бы такой клеветы и такой сплетни на моих господ не принес к вам… и напрасно вы меня обижаете… Да и знать должны, кажется, по прошлому, что мне-то уж все, до семьи господской касающееся, хорошо известно…
Но Михаил Иванович уже владел собою. Он заставил Степана сесть.
— Так расскажите мне подробно, ничего не выпуская, все, что знаете, — прошептал он.
Степан исполнил его желание, и его рассказ, наполненный действительно мельчайшими подробностями, как всякий рассказ старика о давно прошедшем времени, не мог оставить в Бородине никакого сомнения.
— Вот-с как было дело! — заключил Степан с глубоким вздохом, впадая после неестественного, замечавшегося в нем возбуждения, в большую старческую усталость. — Вот-с как было дело… все вам теперь известно…
— Вы уверены, что никто, кроме вас, об этом не знает? — собираясь с мыслями, спросил Михаил Иванович.
— Кому же знать? — прошамкал Степан. — Покойник барин держал это в тайне, никто того не знает. Я вот помру не нынче завтра, так только одни вы на всем свете и знать будете… А теперь, сударь, извольте-ка приказать провести меня, притомился я, совсем притомился… да и в покоях ваших заплутаюсь…
Михаил Иванович нетвердой рукой придавил пуговку электрического звонка. Он приказал явившемуся человеку проводить Степана, а сам, по его уходе, стал быстрыми шагами ходить по комнате.
«Никто не знает! — шептал он, хмуря брови. — Нет, он знает, конечно, знает, и в этом объяснение многому».
Он вспоминал, соображал. Он был теперь уверен, что семейная тайна известна Николаю Владимировичу. От этого вся странная перемена, в нем происшедшая, тут не одна несчастная любовь к покойной жене Сергея… Тут именно эта открывшаяся тайна… Потому он и стал такой, почти помешанный… Поэтому он живет отшельником, нелюдимым. Оттого-то он с такой радостью и согласился на эту свадьбу…
Михаил Иванович остановился, и мучительная усмешка скривила его губы.
«Да, — думал он, — вот в чем дело!.. И он там, в старом родовом гнезде… он — Горбатов, а я…»
Он опустил голову.
«Как посмеялась судьба и как теперь, теперь еще смеется надо мною! Что я сделал!.. Помог ему — и только. Мы сошлись на одной мысли… Чего я искал там, того же он искал здесь… Он нашел, а я все теряю и уже непоправимо!»
Несмотря на все свое самообладание, на всю твердость, он почувствовал, что слабеет. Он схватился за голову и упал в кресло.
Он думал теперь о том, что ведь мог он остановить свой выбор на другом молодом человеке, на Владимире Горбатове. Зачем же он этого не сделал, зачем он выбрал Гришу? Чем тот хуже? Он немного странен, рассеян, не практичен, плохо служит. Но ведь он еще молод, все можно было бы поправить. Этого получить, конечно, было легче, он сам напрашивался; но разве нельзя было и с тем поладить, надо было только хорошенько взяться… И он — Горбатов настоящий, последний Горбатов, который бы исправил все, который бы привел его к намеченной им цели… а этот!..