Последние Горбатовы
Шрифт:
Было мгновение, когда он даже сказал себе: «Однако ведь еще свадьбы не было…»
Но он сейчас же и понял, что все кончено, что идти назад невозможно, что уже чересчур поздно… Он хотел было успокоить себя тем, что ведь все же Гриша в глазах всех Горбатов. Этот полоумный старик Степан умрет, и никто ничего не будет знать. Но разве ему от этого легче?! Ведь он-то знает… Он был так спокоен, у него было так хорошо на душе, безумный старик пришел и отравил его… Да и, наконец, почем знать: он ничего никогда не слышал, ему никто не сказал, не намекнул, а может быть, многие в Петербурге знают эту тайну. Разве можно
— Папа, можно войти? — послышался у двери голос Лизы.
— Нет, нельзя! — крикнул Михаил Иванович.
Потом он встал, запер дверь на ключ и до позднего вечера сидел, не вставая с места, мрачный, в сознании своего бессилия…
XXIX. НА СВАДЬБЕ ГРИШИ
Теплый лунный вечер над Петербургом. Нева уже совсем очистилась ото льда и блестит своей широкой гладью, по которой скользят ялики и время от времени, попыхивая дымом и оставляя за собой расплывающийся след, проходят пароходы.
Воздух чист и прозрачен. Каждый звук в нем получает особенную ясность. Длинной извивающейся лентой, сливаясь и уходя вдаль, блестят газовые фонари. На западе еще светло, мрак ночи не в силах одолеть весеннего северного неба… Еще будут не раз холода и бури, еще не раз появятся ладожские льдины и, обгоняя друг друга, пройдут мимо набережной… Еще, пожалуй, посыплется снег с серого, свинцового неба. Но теперь тепло и ясно, будто и не бывало никогда ненастья, будто весна твердою ногою встала на этих гранитных берегах…
К дому Бородиных одна за другою подъезжают кареты. Весь дом залит светом. Оживленные молодые женские лица показываются в дверцах карет. Миг — и изящно обутая ножка уже на красном сукне нарядного подъезда… Веселые девушки, солидные важные дамы в блестящих, только что прилетевших из Парижа нарядах, важные сановники в звездах и лентах, молодежь в блестящих мундирах… Одни за другими, среди цветущих кустов и мраморных статуй, поднимаются гости по широкой лестнице. Оживление, улыбки, сдерживаемый молодой смех, отрывистые фразы, французский говор…
Все собираются в большую залу, залитую ярким огнем, ослепительную в своем роскошном и душистом убранстве. Где же молодые? Вот и они.
Гриша — красивый и изящный, лицо довольное, но в то же время полное спокойным достоинством. Лиза прелестна в своем подвенечном наряде. Глаза ее так и горят, так и искрятся. Она чувствует себя средоточием всех взглядов, но не смущается этим. Она отвечает милыми улыбками, любезными словцами на обращенные к ней приветствия знакомых и полузнакомых, подходящих к ней с бокалом шампанского.
Надежда Николаевна тоже оживлена и тоже находит любезные ответы на каждое приветствие. Но в ее лице время от времени пробегает что-то тревожное. Она все кого-то ищет как будто глазами в окружающей ее толпе. Она ищет глазами своего мужа. Она не понимает, что с ним. Он совсем не тот, каким был в последнее время. Он мрачен, что-то скрывает… Но что может он скрывать и что могло случиться?
Она теряется в догадках, ничего не находит и тревожится
больше и больше. Вот она сейчас его заметила — какое у него лицо! Да он просто нездоров! Да, он болен! В этом ярком освещении она хорошо заметила его бледность. Он ей показался даже постаревшим со вчерашнего дня. Он смеется, хочет казаться спокойным и довольным, всем пожимает руки. Никто в нем ничего не заметит, но ее-то ведь он не обманет… Что с ним такое?!И вся полная этих мыслей, она все же продолжает неустанно играть роль любезной хозяйки.
Вот к ней подлетает с бокалом в руках сияющий, расфранченный, с лихо закрученными усиками Кокушка.
— По-пождравляю ваш! — взвизгивает он, громко чмокает ее руку и расплескивает на ее платье свое шампанское, а затем сейчас же отлетает в сторону и кричит кому-то:
— А по-пошлушай, гра-граф, поштой, погоди!
Кокушка счастлив. Он уже выпил несколько бокалов, приятная теплота теперь разливается по его телу…
Между тем менее часу тому назад в церкви можно было заметить, как он вдруг насупился и засопел. Он вспомнил свое собственное венчанье.
«Вот это та-так швадьба! — думал он. — А меня как этот черт обвенчал! Штыдно и шрам только! Я го-гово-рил: ражве когда-нибудь от такой бедной швадьбы, как моя, может прок выйти… Вот теперь что шо мною шделали! Же-женат, а где… жена?»
Он покраснел и засопел еще больше.
«Уро-род, губа, как у жайца!»
Ему изо всех сил захотелось, чтобы его вот точно так обвенчали. Вдруг лицо его просияло, счастливая мысль пришла ему в голову.
«Я ражведушь и опять женюшь и жделаю точно такую швадьбу!.. Я им-имею право!..»
«А что вжял… че-черт! — послал он мысленный привет своему тестю: — Дудки!..»
Эта новая мысль совсем его успокоила, и он теперь был полон ею.
По приезде из церкви он отыскал брата и сообщил ему о своем решении.
— Во-Володя, ведь это можно?
— Можно, конечно, только, пожалуйста, ты не проболтайся, не говори никому, ведь никто и не знает, что ты женат. А то если проболтаешься, то сам себе все испортишь, будь же благоразумен!
— Ша-шамо шобою! — быстро проговорил Кокуш-ка. — Что я жа ду-дурак, штану шрамитьша… А ведь хо-хо-роша швадьба? То-только моя еще лучше будет…
И он, с новым бокалом в руке, помчался поздравить новобрачных.
Владимир, бывший у двоюродного брата шафером, так и сиял в этот вечер. Никто не видал его никогда таким веселым. Дело объяснилось просто: он победил Груню.
Музыкальный мир Петербурга и поклонники певицы с изумлением узнали, что прелестная Фиорини не будет петь ни в итальянской, ни в русской опере.
«Да что же это значит?.. Ведь все было решено почти… У нее такой чудный голос, она имела всю зиму такой успех».
Кто-то сказал, что красавица певица совсем оставляет сцену, что она выходит замуж.
— Неужели замуж? За кого же?
Но этого никто не знал, наобум называли то одного, то другого. Однако все было правдоподобно… Через неделю, через другую уже будут знать, за кого прелестная певица выходит замуж. Будут много говорить об этой свадьбе, вырастут сплетни, клеветы, походят-походят эти сплетни по городу, да и заглохнут. Кому какое дело! Все в этом городе забывается скоро, его ничем не удивишь, ни на чем долго не остановишь его внимания…