Последние каникулы, Шаровая молния

Кузьмин узнал об этой суете случайно, перехватив ненароком разговор шефа. Он перестал ходить на кафедру, сидел дома, к телефону не подходил. Не блаженное опустошение - безразличие владело им. Откуда-то появилась сонливость, и, случалось, целыми днями он валялся на кровати, собирая вокруг себя пепельницы, полные окурков, и грязные бутылки из-под кефира. Осаждалась муть, подобная обиде, безадресной и давнишней.

Однажды заспанный дядя Ваня подозвал его к телефону. ("Тебя академик кой-тех наук спрашивает",- зашептал он озабоченно.) Шеф предложил Кузьмину место на кафедре в Челябинске. Кузьмин сразу же отказался - дремавшая все это время интуиция, которую он воспринимал как подталкивание изнутри, а со стороны это выглядело как капризничанье, метание,- интуиция воспротивилась.

– У вас очень сложное положение,- попытался объяснить ему шеф.- В прикладные лаборатории вы не пойдете - это я прекрасно понимаю. Но тематических лабораторий пока, увы, нет. Надо думать, что делать: досрочное завершение диссертации - это не столько почетно, сколь хлопотно, понимаете? Зайдите-ка ко мне завтра, а?

Дядя Ваня, подмерзая на линолеуме босиком и в исподнем, дожидался, пока Кузьмин закончит разговор.

– Точно - академик звонил? Стряслось чего? Ты скажи.

– Пустые хлопоты, дядь Вань. Иди спать. Извини!

– Если чего- ты скажи...

– Спасибо!
– Кузьмин слабо улыбнулся ему.- Это судьба, дядь Вань.

Назавтра Тишин с огорчением доложил, что приказ о досрочном отчислении Кузьмина из аспирантуры подписан и документы направлены в министерство. Пуповина оборвалась.

– Знаете,- сказал Кузьмин шефу и Тишину, сознательно усаживаясь на то же самое место у дивана, что и четыре года назад,- все даже к лучшему. Мне надо оглядеться.

Они непонимающе смотрели на него.

Вечером Кузьмин с шампанским зашел к Галкину-старшему, новоиспеченному пенсионеру. (В. А. совсем облысел; его маленькие глазки за толстыми линзами пучились, он нездорово обрюзг. "Совсем крабом стал",- доверчиво посетовал он еще в прихожей, энергично стаскивая с Кузьмина пальто,)

– За чаем о серьезном не говорим,- потребовал В. А., и Кузьмин потешал Галкиных рассказами о своих летних приключениях.

В. А. оспорил философию фатализма, но не очень-то он был убедителен.

– Ну, а как вам моя новорожденная?-спросил Кузьмин, кивая на экземпляр диссертации, подаренный им В. А. и теперь весь проложенный закладками.

– Заслуживает,-махнул рукой В. А,- Далеконько вы ушли!

– Это я ушел,- сказал Кузьмин.

– Ну-ну! Где же будете работать, кандидат?

– Что-то никуда не тянет,- признался Кузьмин.- Подходящее место - тю-тю! Если бы не деньги - просто поболтался бы.

В. А. даже расцвел. Он перебежал из своего уголка на диване к Кузьмину за стол и стал зачарованно его разглядывать.

– В пасечники, в лесники охота пойти, да?

– Ну, телепат!..- сказал искренне удивленный Кузьмин.

– Хе-хе!
– ужасно чем-то довольный, сказал В. А.- Слушаешь, как травки шепчутся, птички поют...

– Ох, хорошо!
– вздохнул Кузьмин.

– Вся истина в том, что себе надо довериться,- сказал В. А., вспоминая что-то свое.- Все, что через силу,- комом идет и отрыгивается. Подари!-Он протянул Кузьмину диссертацию,- Нет-нет, надпиши по всем правилам, строго: "Многоуважаемому..." Вот так штука!
– сказал он.- А у нас-то - транспозиции инициалов!

– Верно!
– сказал Кузьмин.- Сие что-нибудь да значит, а?-Он написал; "Первому Учителю от Кузьмина".

– Ох, нескромный ты!
– пожурил его В. А.- Хотя правильно: вера, она горы сворачивает.

– Если честно- сам не знаю, что у меня получилось. Иногда чувствую - истина, иногда кажется - какая-то приблизительность. Надо чтобы отстоялось...- тихо рассказывал Кузьмин.

Они еще пили чай, ждали Алешку; он пришел, выпотрошенный, рассказывал про своих дураков из восьмого "А"; они вспоминали себя, свои штучки, потом провожались - словом, когда Кузьмин вернулся домой, было поздно. На кухне он взбодрил еще теплый чайник, заварил зеленый чай и стал пить его, чашка за чашкой, как этим летом в экспедиции, по ночам, пропитывая себя водой, ушедшей днем потом, сиплым дыханием и слюной.

Телевизора у него не было, репродуктор сломался, и только мощный ход будильника регистрировал истекающее время. Кузьмин залез на антресоль, накурился до одури и заснул, когда исподволь пошел шелестящий дождь - на рассвете.

В министерстве ему легко дали уговорить себя, и, получив тонюсенькую папочку со своими документами, он вышел на улицу, имея, как говорится, все при себе.

Деньги кончались, они расплывались, потому что он стал много болтаться по улицам, стараясь не сидеть дома, чтобы не дергаться от телефонных звонков. А ему звонили: Тишин, Н., даже Лужин. Пытался дозвониться до него и отец.

Вечерами дядя Ваня отчитывался перед Кузьминым по бумажке, присовокупляя к каждому звонившему характеристику: настырный, вежливенький, начальник какой-то...

А на улицах и в самых неожиданных местах Кузьмин встречал массу знакомых, на их вопросы он отвечал уклончиво, и все они, представьте, думали, что он темнит по соображениям государственной тайны. Его брала досада-так слепы они были!

Однажды, очутившись неподалеку от Маринкиного дома, он позвонил ей. Ее мама дала ему новый номер телефона.

– Узнай меня, Идолище!-сказал Кузьмин.

– Андрюшенька!
– обрадовалась Маринка, а за ее голосом в трубке Кузьмин услышал нежный младенческий плач.- Как живешь, Великий ученый?

– Успокой ребенка,- сказал ей Кузьмин.

– Сейчас папочкино дежурство,- хихикнула Маг ринка,-Пусть отдувается. У меня парень, знаешь?

– Все нормально?
– спросил Кузьмин и пожалел: что-то сиротское было в его голосе.

– А ну-ка, расскажи,- велела Маринка. Вытянув из него новости, она сказала: - Какой ты, Андрюшенька, еще ребенок!.. Ходи по земле!

За два дня она нашла ему работу.

Подстриженный, приодетый, он явился. Деловая женщина -директор медучилища,- скептически поглядев на него, подписала заявление, познакомила с преподавателями.

– ...Голубкова! Не списывайте, пожалуйста! Спрячьте зеркало, Сапожникова!.. Сегодня, девочки, мы познакомимся с обезболивающими...

– Андрей Васильевич! Вы женаты? А сколько вам лет?..

Пожалуй, только через месяц он научился не пялиться в открытую на отовсюду торчащие круглые коленки, на точеные шейки, обвитые прячущимися в вырезах цепочками, на дерзко облегающие свитера. У него появилась новая привычка - перед выходом из учительской поглядеть на себя в зеркало.