Последние ратники. Бросок волка

— Будто стрел не видишь, — возразил Хром.

— Это да. Вот то и удивительно. Ватага — не ватага, рать — не рать. Откуда взялись, что тут забыли? Вот нелегкая дернула сюда сунуться. А, Котел? — последние слова были сказаны так, что сразу становилось ясно: о том, что влез в это непонятное дело, жалеть варварский воевода и не думал.

— Почему вы не по именам обращаетесь друг к другу? — не выдержал Яшка.

— Эко, брат, ты спросил. Вы там, в Царьграде своем, все такие дикие, или только ты один? — судя по тону, на сей раз Котел нисколько не шутил. — Имя свое кому ни попадя говорить не след. Им человек при рождении нарекается, богами. Это его самое первое и самое главное таинство.

— Так вы что же, со смертью об руку ходить не боитесь, а какого-то глупого сглаза оторопь берет?

— Дурак ты, ромей. Хоть и книжки читаешь. В сече, к примеру, думаешь, есть время, чтоб друг друга по батюшке да со всем вежеством величать? Это родители, да боги должны твое имя, при рождении данное, знать. А други называют так, как должным считают. Такое прозвище хоть и не настоящее, только чести да правды в нём, порой, поболе будет. Я вот чем тебе не Котел? А Ромей? Рыло свое скоблит, что ваш брат, да хитрый такой же. Пока ты ему двадцать слов, он с тебя сапоги сымет, да припрятать успеет.

Перстень тем временем заглянул на печку, откопал там покрытый ржавчиной нож, сунул его за голенище. Проверил и полати. Оттуда достал какую-то торбу с лямкой. В ней оказались три почти белые рубахи, портки и веревочный туесок. Вопреки яшкиным ожиданиям, он не стал надевать чистое на себя, а, изорвав одну рубаху на широкие полоски, принялся помогать однорукому ловкими и скупыми движениями перетягивать рану Котла. Судя по старым грязным повязкам, крови тот потерял порядком. Бугай не издал ни звука.

— Опарыши еще не завелись, — еле слышным голосом, в котором на сей раз лишь едва-едва слышны были нотки задиристого веселья, предположил Котел. — Что-то не слыхать, как челюсти их лущат.

— Это потому, что они тут сдохли уже все, — с каким-то диким варварским задором ответил Перстень. — Лежат, гниют. Воняют, хоть топор вешай. Давай хоть рубаху чистую наденем, чтоб на справного покойника похож был.

Вдвоем они с горем пополам нацепили чистую сорочку на плотное, перевязанное чуть не на половину тело Котла. Странно, но в одежде большой дружинник действительно казался разжиревшим боровом, а без нее — просто крупным, широким здоровяком, но никак не толстяком.

— Не сильно-то они хоронятся, — совершенно бесшумно переступив порог хибарки, объявил вполголоса Ромей. — Тут десяток хат, с сараями и клетями. На трех холмах раскиданы. Наша — на самой макушке того, что ближе к реке. Склон крутой, башку сломать можно. Но если спускаться по пологому боку в сторону леса, то пробираться придется через весь хутор.

— Значит, спускаемся к реке, — кивнул Перстень. — Подумаешь, задача. С нами всего-то двое увечных. И один бесполезный, — добавил он, глянув на Яшку. — Верёвка есть?

— Есть, — Ромей кивнул в сторону двери, возле которой на полу лежал толстый моток. — С колодца снял.

— Примотай ее пока к чему-нибудь. Да нужно двор проверить еще раз. Чтоб никто с ножом за спину не лез.

8. Химическое оружие (окончание)

Ночь встретила их приветливым стрекотом кузнечиков и сонным шелестом листвы на обступивших холмы деревьях. На небе, которое Яшка увидел впервые после многих дней пленения, весело подмигивали звезды. В нескольких местах на них наползли рваные лоскуты туч. Теплый ветерок приятно шевелил волосы на голове, обдавал лицо пряным духом лесных трав. Где-то за дальними оградами устроили ленивый перелай собаки. Весь мир в этот миг казался приветливым и донельзя дружелюбным. Но недолго.

Яшка запнулся обо что-то мягкое и едва теплое. В невысокой траве валялось тело дохлой собаки. Оно лежало на боку, пасть открыта, язык вывален наружу. Вот почему в этом дворе никакой пес не нарушил тайны их бегства.

Пару раз приходилось останавливаться, чтобы дать отдышаться Котлу. Тот хоть и храбрился, и сопротивлялся всякой попытке оказать ему помощь, все равно едва не валился с ног. Пока они еле-еле дотащились до края холма, на макушке которого торчала хатка с соломенной крышей и ровненькими пристройками, степняк уже успел накрутить один конец веревки вокруг столба, подпиравшего пологий скат крыши над погребом. Второй держал в руке.

— Нужно вокруг пояса обмотать, — свистящим шепотом пояснил он. — Котел, пойдешь первым.

— Когда это я первым драпал?! — взвился было бугай, но потом добавил уже спокойным тоном. — К тому же у меня пояс пока отыщешь — утро настанет. Задница сразу в подмышки перерастает. Пусть малец.

— А если станичники внизу сторожу выставили? Хрен их знает, раз здесь никого не видать, — шепот лысого военачальника начинал наливаться свирепыми нотками. — Давай, подымай руки! А то за шею привяжу, не посмотрю, что и ее у тебя нет — плечи сразу в уши перерастают!

Когда здоровяка обвязали веревкой чуть выше воображаемой талии, сами еле успели схватиться за нее — он так свирепо ринулся вниз, словно там его ожидала гуща сечи. Топор заткнул за пояс, одной рукой схватился за канат, другой, помятую наставления степного своего соратника, вцепился в копье.

— Следующим пойдешь ты, — тон Перстня был таким, что сразу стало ясно — не совета спрашивает у степняка, а приказывает. Тот, впрочем, и не подумал перечить. Сам обвязал себя, пропустив веревку подмышками, схватил лук в зубы, вцепился обеими руками в канат и одним прыжком сиганул вниз, разом скрывшись из виду. Помогать ему не пришлось, только вытягивать веревку обратно, когда степняк достиг дна и подергал за нее — я, мол, на месте.

Яшку спустили быстро. Однорукого, на удивление, тоже. Перстень полез последним. Задрав голову наверх, Яков на глаз определил, что высота тут была метров десять. Когда спускали его самого, то она казалась больше как минимум вдвое. Массивный, плечистый силуэт воеводы на миг завис над обрывом, а затем он оттолкнулся ногами от кромки крутого склона, пролетел примерно три сажени, вновь уткнулся стопами в песчаный срез косогора. В третий прыжок он уже преодолел бoльшую часть спуска, и «монашек» уже поверил было в то, что всё плохое, наконец, осталось позади.

Именно в момент наверху вдруг что-то оглушительно треснуло, и резкий звук этот словно нож вспорол ночную благодатную тишь. Треск перерос в грохот: протяжный, с перекатами. Сразу же отовсюду послышался злой людской гомон, невидимые с подножья холма собаки надорвали глотки, зайдясь в хриплом лае.

— Как чувствовал, что больно гладко уходим, — вздохнул Котел, крепче сжимая древко копья и неосознанно второй рукой шаря по поясу в поисках топора.

В этот миг с короким «кхэком» грянулся спиной о землю Перстень. Впрочем, на ноги он вскочил споро, не дав никому усомниться в том, что с ним все в полном порядке. Хотя, прикинул про себя Яков, доведись ему грохнуться с такой высоты, одним испугом он бы явно не отделался. Бросив на землю бесполезную веревку, которая вроде бы стала длиннее, воевода недовольно рявкнул: