Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том первый

– Я слышал, что воевода Веслав избегает поединков… – сказал Оливье. – Многие рыцари говорили, что вызывали его на поединок перед сражением, но воевода отказывался… Кажется, и ты тоже, барон, рассказывал мне эту историю.

– Я вызывал, – согласился дю Колон. – Он испугался. Это было пять лет назад.

– Он считает поединки глупостью, которая мешает воеводе, ему, то есть, заниматься своим делом, – вступился Бравлин за своего воеводу. – Но он иначе относится к Божьему суду.

Князь заговорил с воеводой по-славянски. Веслав утвердительно закивал.

– Воевода готов, граф.

– Пусть будет так! – согласился Оливье. – Дю Колон, ты готов?

Рыцарь растерянно открыл рот, и едва слышно выдавил из себя возглас согласия.

– Составим два строя! Поединок будет проходить в промежутке между двумя армиями, – предложил Оливье.

Бравлин вместо ответа кивнул, и направил коня к своей пехоте.

Перестроение двух колонн франков в одну не заняло много времени. Что касается вагров, то они уже стояли в сомкнутом строю, и только выровняли ряды. Весть о поединке Божьего суда разнеслась быстро, в результате чего строй славянской дружины укоротился в длину, зато стал гораздо более плотным, и увеличился в середине на несколько рядов. Более того, даже в город весть каким-то образом проникла, и горожане вперемешку с дружинниками и стрельцами заполнили стену как раз против того места, где, предположительно, должны были сойтись два участника схватки. Место это определить оказалось просто, потому что посредине, ближе к строю вагров, остановились князь Бравлин Второй и граф Оливье.

– Тебе не жалко своего барона, граф? – предвидя исход поединка, спросил князь Бравлин.

Оливье ответил не сразу, но в голосе его, когда он всё же ответил, слышалось много горечи.

– Даже притом, что он мой кузен, признаюсь, мне его не жалко. Я знаю, что Веслав будет победителем. Я прочитал это в глазах дю Колона. И после поединка я принесу тебе, князь, свои извинения за действия армии франков. Я уже сейчас готовлю слова.

Оливье опустил голову так, что поникли великолепные перья на его шлеме. Впрочем, когда приготовления были закончены, о чём с одной стороны сообщил франкский рог, с другой славянский берестяной рожок, граф голову всё же поднял, и перекрестился:

– На всё есть воля Божья…

И, одновременно с князем, граф дал отмашку рукой. Можно начинать.

Замер строй пеших вагров. Замер строй конных франков. Даже лошади, казалось, прониклись напряжением момента, и не звякали удилами, не перебирали копытами. Барон дю Колон выехал на поединок в обычном вооружении франкского рыцаря, поскольку не имел при себе другого. Воевода Веслав тоже не менял вооружения, но у него вместо копья оказалась в руках боевая рогатина, больше похожая на короткий римский меч, насаженный нане слишком толстое бревно, чем на обычное копьё. Рогатина значительно короче копья, следовательно, дю Колон имел преимущество, потому что доставал противника первым, но Веслава это ничуть не смутило.

Поединщики одновременно сорвались с места. Серый в белых яблоках жеребец барона оказался более лёгким на ногу, но ему не нужно было нести на себе такого великана, как воевода вагров. Из-за разницы в скорости противники сошлись не в середине строя, которую барон преодолел раньше, а чуть дальше. Но, проигрывая в скорость, Веслав выигрывал в общей массе коня и всадника, и если копьё франка, ударившись в щик воеводы, сразу разлетелось на множество осколков, при этом тяжёлый щит в железной руке почти не колыхнулся, то рогатина Веслава пробила щит, пробила доспехи, и вытащила уже бездыханного дю Колона из седла. И так несколько метров Веслав, показав в очередной раз свою чудовищную силу, нёс барона навесу, пока рогатина не сломалась, оставив остриё в груди противника.

– Всё, как и ожидалось… – тихо сказал граф Оливье, и снова печально склонил свои перья. – Но я рассчитывал, что мой кузен хотя бы окажет сопротивление. Он был неплохим мечником, но до меча добраться не успел. Как всё быстро свершилось…

– Ужасно скучная схватка… – сказал рыцарь, стоящий рядом с графом Оливье. – Хотя, суд всегда есть суд, и его приговор суров, а справедливость сомнению не подлежит.

– Божий суд свершился! – громко, хотя и спокойно, сказал князь Бравлин. – Слава победителю!

– Слава!

– Слава! – откликнулись ряды вагров. – Слава!

Ряды франков хранили мрачное молчание.

Граф Оливье потянул повод, поворачивая коня ближе к князю.

– Насколько я знаю силу рыцарей франкского королевства, с воеводой Веславом на равных могут сразиться только два человека – герцог Анжуйский и я… И вообще в здешних краях у него мало соперников. Ты, князь, наверное, мог бы тоже драться с ним на равных, Годослав, конечно, и князь-воевода Дражко… Может быть, ещё и герцог Трафальбрасс… И всё. И мне остаётся только сожалеть, что у нас состоялся акт Божьего суда, а не турнирный поединок. Иначе я мог бы вызвать воеводу. Но, я слышал, в турнирах он тоже не принимает участия.

– Не принимает, – подтвердил довольный Бравлин, сохранивший спокойное выражение лица, но не сумевший скрыть торжества победителя в своих глазах. – Веслав считает поединки и турниры времяпровождением и развлечением для бахвалов. Он предпочитает не хвастать тем, чего не собственными силами добился, а получил от богов. Его воинский дар – подарок Радегаста, покровителя защитников отечества, воевода только этим гордится, и этим же удовлетворяется.

– Тогда я надеюсь всё же встретиться с воеводой на поле боя… – сказал Оливье. – Если, конечно, ты, уважаемый князь, не найдёшь общий язык с нашим славным королём. А сейчас… Князь Бравлин Второй, от своего лица и от лица своего короля, интересы которого я сейчас представляю, я приношу тебе извинения за ту путаницу в изложении событий, которая произошла по вине барона дю Колона. Я был не прав, высказывая тебе и твоим соплеменникам и подданным обвинения, и прошу извинить меня за резкие слова. Я надеюсь, что положение пока не враждующих, но, скажем так, стоящих на грани того, сторон не сделает нас с тобой, князь, врагами в жизни, и мы всегда сохраним друг к другу искреннее уважение. По крайней мере, за своё уважение к тебе я всегда могу поручиться честью рыцаря.

Граф снял металлическую перчатку, и протянул князю руку. Бравлин руку пожал, но встречной тёплой речи произносить не пожелал.

– Передай, граф, мой поклон королю Карлу. Как он себя чувствует? Прошла его недавняя простуда? Наша зима сырая, не то, что в Аненхайме…

– Ты осведомлён о здоровье короля лучше, чем я. Я уже больше двух недель не был в ставке. Но сейчас спешу туда.

– Твои полки более никто не задерживает.

Только в этот момент Оливье увидел, что дорогу, по которой он пришёл под городские стены, перекрывает сильная и количественно, и качественно конница вагров, способная просто не выпустить франков из окружения. Но тут же, повинуясь знаку князя Бравлина, затрубили берестяные рожки славян, подавая сигнал, и конница снялась с места, неторопливо, с явной неохотой уезжая через поле вправо.

Дорога освободилась…

Глава двадцать третья

Только ближе к вечеру, когда сумрак только-только стал сгущаться среди узких улиц, ещё не давая намёка на вечер в небе, но прохожие уже спешили к своим домам, поближе к горячим печкам, чтобы согреться, прискакал, наконец, Волынец, подгоняя своего Ветра звучным похлопыванием по шее. Воевода Славер как раз во дворе оказался, и на лошадиный топот, мучимый беспокойством и ждущий вестей, в распахнутые ворота выглянул. Не Волынца, к гриве пригнувшегося, а Ветра по лёгкой поступи издали узнал. Но сразу обратил внимание и на лохматую лошадку, которая от Ветра не отставала, и норовила сбоку скакать так, что верёвка привязи провисала до бревенчатого настила улицы.

В распахнутые ворота Ветер влетел, поднимая ветер и снежную пыль. Около воеводы гонец коня осадил так резко, что Ветер на задние ноги присел, хвостом, как метлой, разудало взмахнув. И лохматая лошадёнка рядом встала, как застыла. Не так, конечно, красиво, не с задиристой рисовкой, как это умеет делать Ветер, но, может быть, и более ловко, будто до этого вполсилы скакала. Маневр абсолютно ратный, показывающий хорошо обученную боевую лошадку.

– Здоров будь, воевода. Всё! Подходят наши полки к Всячинскому болоту, – сообщил Волынец, и только после этого легко с седла спрыгнул, словно это не он всю предыдущую ночь и день вместе с ней в седле провёл.