Последний Герой. Том 3

Под потолком вентиляторы — массивные, с широкими пластмассовыми лопастями, пожелтевшими от времени и табачного дыма. Вентиляторы эти давно не крутились и смотрели сверху, словно немые наблюдатели.

На маленьком окошке, вместо новомодной колонки, хрипло бормотал старенький транзисторный приёмник «ВЭФ» с длинной выдвижной антенной, словно тоже оставшийся здесь ещё с советских времён. Из него негромко доносилась какая-то музыкальная передача, которую время от времени перебивали тихие шорохи и помехи эфира.

Я глубоко вдохнул знакомый воздух, огляделся и невольно улыбнулся: это был тот самый советский пивбар, каким я помнил его всю свою сознательную жизнь. Здесь ничего не изменилось. И, кажется, не изменится уже никогда.

Прилавок плотно оккупировали мужики — все разные, но явно не офисные ребята: трудяги с крепкими плечами, широкими ладонями, привыкшими к лопате или гаечному ключу. Под ногтями — въевшаяся грязь и мазут. Вместо модного прикида — рабочие комбинезоны, спецовки с потёртыми локтями, пропахшие насквозь машинным маслом, дизелем и сигаретным дымом. Не переодеваясь, сразу после смены они пришли сюда пропустить кружку-другую, немного выдохнуть и отвлечься от трудовой суеты.

Всё вокруг было таким знакомым, словно время вдруг резко развернулось и потекло вспять, возвращая меня обратно, лет на тридцать назад. В прошлое, где каждую пятницу точно такой же рабочий люд собирался в прокуренных пивных, чтобы на час-другой забыть о вечных житейских неурядицах, тяжёлых сменах и задержанных зарплатах.

— Не понял… — у Шульгина отвисла челюсть, он так и застыл с открытым ртом, не сводя взгляда с мужиков у стойки. — Ты куда это меня привёл? Это что за бичовник? Я тут пить не буду.

— Проходи, Колян, не стесняйся, — с усмешкой подтолкнул я его в спину. — Почувствуй себя настоящим ментом. Ближе к народу, так сказать.

Мы заняли один из свободных столиков, покрытых присохшей рыбьей чешуёй и мутными разводами от разлитого пива. К нам тут же подошла тётка с хмурым лицом, словно у кассирши в ЖЭКе, и с видом глубокого одолжения наскоро протёрла стол вонючей тряпкой.

Шульгин брезгливо поморщился, отодвигаясь от липкой поверхности, а я подождал, пока стол немного подсохнет, и неторопливо достал припасённую на этот случай газету — стянул внизу, в холле общаги. Аккуратно развернув, расстелил её на столе.

— Это наша скатёрка на сегодня, — объяснил я с видом знатока.

Шульгин вообще офигел:

— Газета? Серьёзно? Ты постелил на стол газету?

— А ты что, никогда так не делал? — удивился я. — Самый верный способ.

— Это же дичь какая-то…

— Эх, молодёжь, — вздохнул я с притворной грустью. — Сейчас научу тебя, как по-настоящему пиво пить. Пошли.

На газете я оставил связку старых ключей от своей прежней квартиры, чтобы застолбить место, и мы встали в гудящую очередь.

Глава 4

Очередь постепенно текла к стойке, где-то даже браталась и обнималась, а кое-где, наоборот, вдруг начинала меж своими частями выяснять сложные философские вопросы о степени уважения. Кто-то заразительно хохотал, кто-то, напротив, горько сетовал на нелёгкую судьбу: жена — стерва, начальник — козёл, а завтра ещё и тёща свалится на голову, будь она неладна.

Темы для разговоров были простые и понятные, как сама жизнь: политика, женщины, зарплата, у соседа сдох движок. В общем, вечные мужские темы, способные объединить самых разных людей в пятницу вечером возле пивного крана.

Мы взяли сразу по две тяжёлые стеклянные кружки — толстые стенки, массивное дно, такой можно и череп пробить. Кружки явно помнили советские времена: на стекле всё ещё красовалась «вечная» старая цена — тридцать пять копеек.

Мы вернулись к своему столику, Шульгин всё продолжал брезгливо морщиться, подозрительно всматриваясь в янтарное пиво, будто хотел найти там волос или мошку, чтобы уже точно не участвовать в этой сомнительной затее.

— Ну что, давай за новоселье? — я поднял кружку.

Он осторожно, словно она была с ядом или с молоком, поднял свою, чокнулся со мной и сделал нерешительный глоток. Потом второй, уже увереннее. Третий он затянул особенно большой. Лицо его удивлённо вытянулось.

— М-м-м, — протянул он, недоверчиво глядя на кружку. — Ни фига себе, вкусно!

— Ты что, никогда не пил пиво на разлив? — на сей раз удивленно спросил я.

— Ну, я думал, на разлив только нищеброды и алкаши пьют, — вполголоса проговорил Шульгин, косясь по сторонам — не дай бог кто услышит такие инсинуации. — Я всегда бутылочное брал, импортное, рублей по пятьсот штука, не меньше. Не думал, что из крана такой… хм-м-м, забористый вкус будет.

— На вот, рыбёхой закуси, сразу поймёшь, в чём соль, — я протянул ему упитанного сушёного судака, с зубочистками-распорками в пузе.

Увидев рыбу, Шульгин снова брезгливо поморщился и скривился:

— Не, ну пиво ещё ладно, убедил. Но вот эту сухую хрень с колючками я точно жрать не буду. Еще и пальцы вонять потом будут. Фу!

Через две минуты он уже увлечённо отрывал зубами куски со спинки вяленого судака и бубнил с набитым ртом:

— П*здец, Макс, ваще как вкусно!

— Ты же говорил, пальцы вонять будут? — улыбнулся я.

Легонько так поддел, по-дружески.

— Да плевать, — он как загипнотизированный пихал в рот следующий кусок, едва дожевав этот. — Слуш… Это рыбка особая или вся такая вкусная?

— Обычный судак, — сказал я. — Хочешь пожирнее — бери леща, он сочнее. Щуку если будешь брать — крупную не бери, жёсткая, зараза.

Шульгин внимательно слушал, не отрываясь от пива и рыбы.

— Окушки тоже хорошо заходят, только чистить их запаришься, — продолжил я. — Пелядку не бери, она вся выращенная в рыбном хозяйстве, жирная до приторности, да ещё дорогущая, хотя… для тебя-то бабки не показатель. Плотва неплохо идёт, главное — смотри, чтобы рыба не пересушенная была и брюшко не пожелтело, а оставалось серебристое, такое, будто солью натёртое. Тогда точно вкусно будет.

Он даже глаза прикрыл на секунду, смакуя вкус солоноватой рыбы, перемешавшийся с терпкой горчинкой разливного пива. Пенка осталась на верхней губе, и он невольно смахнул её рукавом, тут же забыв о своей брезгливости.

Как будто и в нём проснулась память прошлой жизни.

— Ё-моё, а классно ведь! — удивлённо протянул он, с жадностью прикладываясь к кружке снова. — Ничего себе, живой вкус!

Он ещё раз крепко потянул пиво, громко выдохнул и уже более уверенно, не церемонясь, отодрал от судака ещё кусок, торопясь снова запить.