Последний Герой. Том 3
Шрифт:
— О, батя, привет! — Николай явно переигрывал удивление, делая большие глаза. — Ты чего это нагрянул без звонка? Я тебя не ждал совсем. Мог бы и звякнуть.
Николай Алексеевич нахмурился, окинул сына тяжёлым, подозрительным взглядом, будто проверял на прочность его легенду: мокрые волосы, халат, полотенце. Вроде бы, всё сходится. Подозрения почти улетучились, но опытный генеральский взгляд зацепился за сланцы на ногах отпрыска.
— Это что ещё такое, Николай Николаевич? — спросил он, указывая на его ноги.
— Чего? — Шульгин-младший опустил взгляд на пол, пожимая плечами,
— Почему тапки у тебя… розовые?
Коля непроизвольно поджал пальцы на ногах. Я мельком посмотрел вниз и сразу понял: мало того, что сланцы были пронзительно розовые, так ещё и явно маленького размера. Ясное дело — женские.
— Да сейчас так модно, отец, — невозмутимо парировал Николай, будто обсуждал не обувь на мужике, а цвет салфеток в ресторане.
Генерал растерянно прокашлялся в кулак, перевёл взгляд на меня, потом снова на тапки сына и уже совершенно негодующе воскликнул:
— Модно?! Ты мне тут зубы не заговаривай, я таких модников насквозь вижу!
Пришлось вмешаться, чтобы пресечь дальнейшее развитие гнусных подозрений:
— Э-э-э, товарищ генерал, вы это что там себе надумали? — осадил я его. — Тапки эти соседка оставила, когда к Коляну на чай заходила. Столько чаю выпили, что ушла босиком. Теперь вот Николай временно в них дефилирует.
Генерал тяжело вздохнул, почесал холеную щеку, окинул нас обоих наставительным, почти уже отеческим взглядом.
— Чай, говоришь… Ну-ну, — прогудел он недовольно, но уже явно успокаиваясь, и повернулся к сыну: — Ты там поосторожней с чаями своими. А то точно скоро алименты платить будешь.
Коля, в свою очередь, перешел в наступление, ведь это самый лучший способ защиты, когда тебя в чем-то пытаются уличить. Он выдал с неподдельным раздражением:
— Отец, у меня ощущение, что ты сюда с проверкой заявился, а не просто в гости.
— Да тут до меня слушок дошёл, — с пытливым прищуром ответил Николай Алексеевич, — что ты в общаге этой и не живёшь.
— Ага, — усмехнулся Шульгин-младший. — Скажи ещё, что я в полиции не работаю, а удостоверение на рынке купил. Между прочим, я уже рапорт подал на должность заместителя начальника УГРО.
Генерал вскинул бровь и медленно, с явным подозрением, спросил:
— Денег дал кому-то или как?
Шульгин-младший дёрнулся, словно его током ударило:
— Вот вечно ты считаешь меня каким-то недалёким! А ты не думал, что, может, я сам добился должности? Может, я сам достоин быть руководителем? Или ты считаешь, только твои бабки все решают?
— Ага, конечно, сам он добился, — фыркнул генерал. — Да если бы не я, тебя бы из института десять раз вышвырнули. И в полицию тебя взяли исключительно благодаря моим связям. Мне-то не рассказывай. Сам он добился…
— А я и не просился в полицию! — резко повысил голос Шульгин-младший. — Мне бы и семейный бизнес отлично зашёл. Сколько раз я тебе говорил: поставь меня управляющим, доверь наконец-то серьёзное дело! Мне по душе реально деньги зарабатывать, а не… за преступниками бегать.
Мне показалось, что он хотел про нашу службу что-то неприятное ввернуть, но не решился. При отце или при мне?
Генерал фыркнул, недоверчиво прищурившись,
и медленно процедил:— Зелень ты ещё, деньгами распоряжаться. Кто не умеет их зарабатывать, тот и управлять ими не способен. Ты сначала хотя бы до капитана дослужись, а потом уже про бизнес будешь говорить.
— Ну и дослужусь! — почти выкрикнул Коля, лицо его покраснело от возмущения, и он внезапно с силой хлопнул кулаком по столу. — Вот, значит, как ты обо мне думаешь, отец! Нет чтобы порадоваться за сына, поддержать, что на повышение пошёл, так ты ещё считаешь, что я не способен управлять!
Генерал всё ещё метал глазами молнии, но тон уже сбавил.
— Много хорохоришься, я смотрю.
В воздухе будто что-то щёлкнуло. Будто последняя песчинка упала на вековой механизм и сдвинула деталь.
— Это всё потому, что я тебе не родной! — неожиданно выдал Шульгин, глаза его горели обидой и злостью.
— Ты что несёшь, паршивец?! — генерал тоже сорвался на крик, лицо его побагровело. — Я тебя воспитал как родного, и всю жизнь воспитываю! Ты для меня единственный сын!
— А не надо меня воспитывать! — Николай шагнул вперёд и сузил глаза. — Воспитал уже! Я, между прочим, старший лейтенант полиции, а не щенок, которого ты можешь поучать каждый день!
— Да какое там «воспитал»? — генерал в сердцах махнул рукой. — Чуть отвернёшься, и ты сразу по клубам да ресторанам с девками! Одни гулянки на уме, ни ответственности, ни мозгов. Какое тебе доверить дело, какой к черту бизнес?!
— А кто меня таким сделал, а? — сын перешёл на хриплый полушёпот. — Кто всю жизнь мне говорил, что без его денег и связей я никто, пустое место? Ты! Ты, товарищ генерал, сам всё за меня решал, а теперь удивляешься, почему, якобы, я ничего не умею!
Оба давно не замечали ничего вокруг себя. Оба упрямые.
— Да как ты со мной разговариваешь, сопляк? — генерал аж затрясся от возмущения. — Всю жизнь для тебя стараюсь, а ты, неблагодарный, на родного отца голос повышаешь!
— Ага, стараешься! Только каждый раз мне в лицо тычешь, что я пустышка и без тебя ничего не стою!
— Потому что так оно и есть! — сорвался генерал и тут же осёкся, осознав сказанное.
Понял, что переборщил — но сказанное обратно не отмотаешь.
На мгновение повисла тяжёлая, болезненная тишина. Шульгин-младший молча смотрел на отца, в глазах — неприкрытая боль и горечь. Генерал нервно сглотнул, резко поправил форму, потом шумно выдохнул и процедил тихо:
— Ну, хватит с меня этого цирка, — он развернулся к двери, шагнул в коридор и, громко хлопнув дверью, исчез.
Шульгин замер, глядя в пустоту перед собой. Я молчал, понимая, что вмешиваться сейчас смысла нет. Каждый остался при своём, каждый получил свою порцию правды. Только стало от этой правды им обоим как-то паршиво и неуютно.
И нужна она?
Через пару минут Коля, с виду, отошел от разборок с отцом, шумно выдохнул и рухнул на диван.
— Фух, Макс, спасибо тебе огромное, — он вытер со лба воображаемый пот и нервно рассмеялся. — Вот это ты меня выручил, конечно. Чуть не спалился перед батей. С меня причитается, сто процентов.