Последний Герой. Том 5
Шрифт:
— Уберите тело, на кремацию, — сухо распорядился Ландер.
Услышав эти слова, пленница словно лишилась стержня, будто кто-то выдернул из неё душу. Она обессиленно сползла вниз, держась за холодные прутья клетки, и тихо зарыдала. Плечи её вздрагивали, пальцы скребли сталь решётки, слёзы текли по щекам, оставляя влажные дорожки.
— Ну-ну, барышня, — с сухой усмешкой проговорил Ландер, наклонив голову набок, едва тело Макса уволокли. — В нашей работе всегда есть издержки. Кто-то становится неудачным экспериментом, кто-то — тем, на что изначально даже не рассчитываешь.
Он сделал
— Но вы… вы показали себя с лучшей стороны. Первую дозу препарата вы перенесли великолепно. И при этом сохранили человеческие эмоции. Это редкость. Я думаю, у вас неплохое будущее в моей лаборатории.
— Мразь ты… — выдохнула Оксана, едва слышно. — Тварь.
Ландер только ухмыльнулся, словно наслаждаясь её бессилием.
— Ничего, — сказал он почти шёпотом. — Скоро вы станете более покладистой. А после моих сеансов гипноза и вовсе забудете свою старую личность. Забудете все эти тягостные привязанности, эти человеческие эмоции, которые сейчас вас мучают. Раздирают. Делают слабой.
Он поправил очки, голос его стал чуть громче:
— Вы будете жить только ради одного. Ради новой дозы. Ради того, чтобы стать сильнее. Ради того, чтобы стать тем, кем вы никогда бы не смогли стать без моей помощи. Человеком будущего. Я бы даже сказал… больше, чем человеком.
В глазах его полыхнул огонь.
Я умер.
Нет.
Или да.
Я и раньше умирал. Почти. Потому и понял сразу — вот оно. Потому что вокруг ничего нет. Это даже не темнота. Просто пустота. Абсолютное «ничто».
Но какого лешего я еще способен думать? Размышляю? Значит, я есть. Значит, сознание ещё держится.
И вдруг — стоп.
Что это?
Твою мать… неужели?
Свет.
Серьёзно? Свет в конце тоннеля?
Господи… если ты меня слышишь, если ты существуешь, что это? Но ведь что бы я сейчас ни говорил — это ничего не изменит.
И я пошёл к этому свету.
Ощутил вокруг лишь аморфную сгустившуюся черноту. Темнота будто спрессовалась в конус, и в самом его конце мерцало пятно. Оно не горело и не тлело. Просто белое скопление, сгусток — то ли света, то ли тумана.
Я шёл к нему. Как? Ногами? Не знаю. Не чувствовал шага, будто парил. Но всё же двигался, потому что свет становился ближе. И вдруг движение стало трудным, словно дорога пошла в гору.
Я посмотрел вниз — ничего. Ни ног, ни земли. Всё заволокло темнотой и туманом. Всё неясно и неопределённо.
Я упорно двигался, но невидимый наклон становился всё круче. Вот я уже сорвался на колени. Перешёл на четвереньки. Карабкался, цеплялся пальцами за пустоту. Ногти скрежетали о невидимую поверхность, а я сам не понимал, за что держусь.
Но знал одно — назад нельзя. Если я сорвусь в бездну, в эту чёрную пустоту — всё. Там не будет света. Уже никогда.
И потому я карабкался. Тянулся вперёд, туда, где брезжил этот белый сгусток, единственное, что оставалось реальным.
Я шёл. Я полз. Я цеплялся за ничто. Я готов был двигаться вперёд каждой отдельной клеткой. Не сдавался.
Потому что знал: если отпущу — пропаду навсегда.
И вот я застыл. Боялся
пошевелиться — казалось, стоит мне сдвинуться хоть на сантиметр, оторвать пальцы от этой невидимой опоры, и я непременно сорвусь вниз. Я чувствовал, что висел, будто на вертикальной стене, которая не существовала ни для глаз, ни для рук. Вокруг — оглушающая пустота, такая тишина, что звенело в ушах.Я завис между небом и землёй, или… чем же?.. Как это ещё назвать, твою мать?
Надо было что-то делать. Я поднял руку, протянул её вперёд, стараясь зацепиться пальцами, чтобы продвинуться ещё хоть немного. Но в тот же миг почувствовал, как тело моё медленно, неумолимо начинает отрываться от опоры, которой, может, и не было вовсе. Ещё доля секунды — и я полечу в пустоту.
И вдруг чья-то рука ухватила мои пальцы. Ладонь крепко держала меня и тянула наверх. Я вцепился в неё из последних сил, как в спасительную соломинку. Держи, держи! Не исчезай. Подтянулся, помогая второй рукой, ногами, карабкался изо всех сил.
— Давай, Макс… давай! — услышал я голос сверху.
Почему этот голос показался таким знакомым? В тот миг, когда я понял, кто говорит, по спине пробежал холод — ледяной, мёртвый холод. Я узнал говорившего.
Этот человек вытащил меня на свет.
Я очутился на твёрдой поверхности. Вокруг рассеивался молочный туман — без начала и конца. Свет здесь был повсюду — он не исходил от конкретного источника, а просто всё пространство было залито мягким сиянием. Вроде бы, светло, а в то же время пусто. Нет ничего — только сплошная белизна, словно мир был стёрт и оставлен чистым листом.
И в этой светлой пустоте меня облекло странное спокойствие. Глубокая тишина без звуков и шорохов. И странное ощущение, что всё, что было прежде, потеряло значение.
Я стоял там. Я попал туда.
А передо мной стоял он — как ни в чём не бывало, будто все предательства и вся кровь, что пролилась по его вине, были лишь дурным сном. Лёгкая, еле заметная улыбка тронула его губы, и от этого у меня внутри что-то неприятно сжалось.
Мой старый друг. Мой новый враг. Один из моих убийц.
— Ну что, Макс, — проговорил Палыч и даже похлопал меня по плечу, по старой памяти, так, как когда-то после удачных дел. — Ты тоже, смотрю, ко мне собрался.
— Мы… где? — спросил я, глядя прямо ему в глаза.
— А то ты не знаешь, — усмехнулся он. — Ты же умный, Максим Сергеевич, всё понимаешь.
Голос его звучал буднично, будто мы встретились в коридоре отдела, а не здесь, где мир был соткан из иного.
— Как там работа? Что новенького? — продолжил он.
— Тебе правда это интересно? — холодно спросил я.
— Ну, ты не поверишь, но я скучаю по нашей работе, — сказал он, и в голосе проскользнула странная тоска.
— По нашей? — переспросил я с сарказмом.
— А что тебя удивляет, Макс? — улыбка медленно сползла с лица.
— Потому что всё, что было наше, ты, Палыч, похерил, — сказал я жёстко.
Он замолчал, вздохнул, и в глазах его сверкнула непоказная тяжелая грусть.
— Ты меня, Макс, прости, — протянул он уже без всякой улыбки, и голос его дрогнул. — Я всё понимаю. Я… я предатель. Но, знаешь… мне хочется, чтобы ты меня простил.