Последний Герой. Том 5
Шрифт:
Бетонный саркофаг.
— Быстрее! — крикнул я, пропуская внутрь людей, снова подхвативших Мордюкова. — Ещё один взрыв, и всё здесь к чёртовой матери обрушится! Этого тоже с собой, — кивнул я на труп Дирижёра. — Вдруг там, наверху, ещё какая-то дверь — и нужен будет доступ.
Мы еле втиснулись в огромный лифт, учитывая, что с нами был ещё и Семён Алексеевич. Его пришлось поднять и прижать к стенке, а труп Дирижёра мешком лежал в углу. Сердце моё сжималось от бессилия, пока я смотрел, как обращаются с раненым, но что делать — вариантов не было.
Народ был напуган до дрожи. Пленники, которых
Один из пассажиров был мёртв, другой умирал, я — весь перепачкан сажей и кровью, остальные измождены, избиты. Было от чего вздрогнуть, но я не отвлекался на эмоции.
Лифт дёрнулся и пошёл вверх. Металл гудел, где-то внизу продолжали раздаваться взрывы, но мы всё поднимались. Наконец, двери раскрылись, и мы оказались в полутёмном помещении без окон.
— Выходим, быстро! — рявкнул я.
Мужчины рванули к выходу, но неумело, сбивая друг друга, толкаясь, мешая.
— Куда прёте?! Пропускайте друг друга! — закричала Кобра.
Она держалась твёрдо, но гражданским не хватало её закалки. Каждый пытался спастись первым, поскорее убежать далеко от страшных подземелий. Пришлось вмешаться — я развернулся и залепил одному по уху, чтобы угомонить. После этого стало чуть спокойнее, люди выстроились и начали выходить более или менее по порядку. Двое последних вынесли Мордюкова на плаще, причём выравнивали торопливые шаги, стараясь не уронить.
Я пошёл за ними. Обернулся: в лифте остался труп Дирижёра, его голова — кровавое месиво. И мысль кольнула: если всё здесь взорвётся, кто нам поверит? Что на нас ставили опыты? Что препараты существуют? Тело Дирижёра — это доказательство. Наверняка в нем при вскрытии найдут какие-то изменения и перестройки в организме.
— Эй! Вытащите труп, — приказал я. — Скорее!
Я придерживал двери. Двое из самых смелых вернулись и, морщась, рывком вытащили его за ноги. В этот момент внизу снова бабахнуло, и кабинка лифта ухнула в шахту. Металл завыл. Мы едва успели отскочить, на автомате потянув за собой и тело.
— Всё. Подземной лаборатории больше нет, — выдохнул я. — Вовремя мы… Фу-ух…
Огляделся. Свет погас с последним взрывом. Народ зароптал. Снова страх охватил людей. Нужно выбираться поскорее.
Стали обшаривать помещение на ощупь.
— Здесь что-то есть! Лестница! — закричал кто-то.
— Вот, кнопка! — сказал другой.
— Жми! — отозвался третий.
Нажали. Потолок над нами раздвинулся. В лицо ударил солнечный свет. Я не думал, что когда-нибудь так обрадуюсь простому дневному свету. Кажется, сто лет его не видел.
Из потолка тут же выдвинулась автоматическая лестница.
— Я первым пойду вверх, — сказал я. Никто не успел даже возмутиться, как я добавил: — Там ещё могут быть враги.
Тело гудело от усталости, но ступенька за ступенькой я выбрался. Пистолет всегда в руке, указательный палец — на спуске. Но применять оружие не пришлось.
Узнал место сразу. Это был тот самый домик, где нас поила чаем
лжесмотрительница. Но теперь он был пуст. Только в окно я увидел, как по грунтовой дороге уходит автомобиль — лёгковушка, то ли отечественная, то ли какая-то иномарка старой модели.«Смылась, гадина», — подумал я, помогая подниматься остальным.
Мы осторожно подняли и вынесли Мордюкова, который по прежнему ни на что не реагировал. Через несколько минут все оказались снаружи. С облегчением выдохнули. Под ногами травка, над головой — ясное небо. Пели птицы, грело солнце. И база отдыха над лабораторией показалась сейчас настоящей.
Пару минут мы просто стояли — измождённые, обожжённые и пропитанные гарью, смотрели в небо, в лес… Живы… и это было главное.
Кабинет Инженера
Инженер обожал средневековый стиль королей. Даже в полумраке было видно, что кабинет у него непомерно роскошный. Стены обшиты тёмным деревом, массивные панели, словно из старинного замка. На них — старинные гобелены, потускневшие от времени латунные подсвечники и картины в тяжёлых рамах, больше напоминающие иконы, чем живопись. Потолок сводчатый, перекрещенный дубовыми балками, и в самом центре висит кованая люстра, но горят не свечи — электрические лампы под бронзовыми колпаками, дающие тусклый, золотистый свет.
На полу — ковёр ручной работы, с затейливым узором, он глушил шаги и будто скрывал все лишние звуки, витавшие в воздухе. Огромный стол у окна был сделан из дуба, лакированный, с изящной резьбой по краям. На столешнице — всего несколько предметов: старинное пресс-папье в форме львиной головы, серебряная чернильница и канделябр с погасшими свечами. Именно львиную голову и сжали сейчас пальцы человека, сидевшего за столом.
Фигура его тонула в полумраке, но по нервной игре пальцев можно было понять — он был раздражён, хоть внешне оставался недвижимым, будто высеченным из камня.
Перед ним стояли мониторы, выставленные на специальных креплениях, и их чуждый обстановке белёсый свет отражался на столешнице. На экранах картинка — всё, что происходило в подземной лаборатории. Скрытые камеры фиксировали каждое движение.
Вот один из подопытных, тот самый Яровой, убивает чистильщика в помещении крематория: легко, будто игрушку, закидывает его на каталку и отправляет тело в печь. Потом — расстреливает охрану. А в финале — убивает самого Дирижёра, Артура Богдановича Савченко, того, кого Ландер называл «лучшим проектом».
Инженер поразился. Ведь он сам видел Дирижёра в деле. Знал, на что тот способен. И потому его пальцы перестали барабанить по столу, сжались, вдавив в дуб львиную голову пресс-папье.
На мониторах пленные, освобожденные Яровым, один за другим выходили из клеток. Вот камера показывает, как они уже толпятся у лифта.
Рука человека потянулась к компьютерной мыши. На экране открылось новое окно — чёрный фон, ряд кнопок, каждая с подписью. В центре — крупная красная надпись: «Общая ликвидация». Курсор замер, завис на этом поле. Несколько секунд рука будто колебалась. И вдруг курсор медленно ушёл в сторону, на отдельные сегменты. Щелчок. Ввод короткого пароля и следом Enter.