Последний Герой. Том 5

Я громко хмыкнул, глядя на него.

— Я же тогда тебе ещё сказал, что не могу этого сделать. Помнишь? В нашу последнюю с тобой встречу.

— Помню… — тихо проговорил Палыч, с усилием выдавливая из себя слова. — Но… я себя наказал. Во имя искупления. Тогда, сразу же после нашей последней встречи.

— Во имя искупления? — я прищурился, пристально глядя ему в глаза. — Неужели?.. Нет, Палыч. Ты сделал это во имя себя.

Я шагнул ближе, и голос мой стал жёстким.

— Ты знал, что круг вокруг тебя сужается, что капкан вот-вот захлопнется. Ты видел, что я подобрался слишком близко. Ты понимал, что выхода у тебя больше нет. И ты бы не пережил такого позора — старый опер, полковник милиции, отставной офицер, чтобы тебя поставили в один ряд с урками и бандитами. Ты предпочёл уйти, пока ещё мог сам выбирать, а не когда за тебя решат другие. И это совсем не искупление…

— Не надо, Макс… — замотал головой Палыч. В его голосе звучала мольба, в глазах стояла какая-то обречённость. — Нет, ты не прав. Я… да, я хотел… и не хотел. Я запутался. А сейчас я хочу только одного — чтобы ты меня простил… Ты сможешь это сделать?

— Нет, — покачал я головой. — Извини, мой бывший друг. Но я тебя не прощаю.

Слова повисли в тишине, тяжёлые, как камни над пропастью, и между нами снова выросла та стена, что когда-то почти рухнула вместе с грохотом выстрела.

— Что ж… — Палыч вздохнул, и на лице отразилась вся его усталость, но он постарался согнать её. — Имеешь на то право… Ну хоть расскажи старому боевому товарищу, чем сейчас живёшь, каким делом занимаешься.

— Не думаю, — отрезал я. — Не думаю, что тебе можно доверять.

— Но я же здесь, а они — там, — кивнул он куда-то в сторону и даже улыбнулся. — Ты же понимаешь, что теперь я ничего не смогу сделать. Даже если захочу.

— Скажем так… Я ищу Инженера, — сказал я.

— Кто это? — удивился Палыч, и в его голосе впервые за разговор прорезался интерес.

— Не знаю, — признался я. — Но такого преступника нам с тобой не попадалось никогда. Это не человек. Это монстр. Умный, хитрый, как гидра, запустившая свои щупальца во все структуры. Он везде, понимаешь?

Палыч прищурился, покачал головой.

— Макс… — сказал он тихо. — Ты не там ищешь.

— В каком смысле?

— То, что ты ищешь, — внутри тебя, — голос его стал почти шёпотом, но каждое слово звучало отчётливо. — Запомни: то, что ты ищешь, внутри тебя.

— Что за херню ты городишь? — шагнул я к нему. — Что это значит?

Он только улыбнулся в ответ, словно и так сказал больше, чем хотел.

— Ну ты же умный, Макс. Ты должен понять. И должен меня простить.

— Нет, — я покачал головой. — Я тебя не прощаю.

— Жаль, — проговорил Палыч, и в его голосе в этот раз не было ни злости, ни издёвки, только какая-то тихая обречённость.

— Что — жаль? — насторожился я. — Что это значит? Говори!

— То, что тебе пока рано сюда, — неожиданно ответил он. — Ведь ты меня ещё не простил.

Я хотел что-то возразить, но не успел. Палыч вдруг весь напружинился и резко толкнул меня в грудь. Движение было настолько быстрым и неожиданным, что я даже не смог среагировать — лишь попытался поднять руки, но толчок оказался слишком сильным.

Я потерял равновесие, завалился на спину. Полетел вниз.

И сразу понял — я безвозвратно проваливаюсь в тот самый тоннель, из которого недавно еле выбрался. Из которого меня, лишеннного последних сил, вытянула рука Палыча.

Теперь же он сам столкнул меня туда.

Я ухнул вниз. Долго ли падал — не знаю. Высоко ли было — тоже не скажу. Но всё произошло быстро, слишком быстро. Мелькнула чернота, закружился туман, и вдруг я с размаху ударился о что-то холодное и твердое.

Тело отозвалось тупой болью, а через миг я почувствовал жгучее тепло. Нет, не тепло — это был огонь. Огонь у моих ног. Адское пламя, оно охватило подошвы, обожгло кожу, поползло выше.

— Вот ты сука, Палыч… — пронеслось в голове. — Столкнул меня в преисподнюю.

Я открыл глаза, повернул голову — и понял, что это вовсе не преисподняя, не ад, а что-то куда страшнее и реальнее. Я лежал на бетонном полу, чувствовал холод и сырость сквозь одежду. Надо мной тянулся, будто бесконечный, высокий потолок с железными балками, сбоку же вырастали стены из серого бетона.

И в центре — огромная печь. Шипит пламенем из множества горелок. Ноги печёт. Достает жар до меня. Вот почему я подумал, что очутился в аду.

Возле печи управлялся здоровенный детина в замасленном фартуке, рукава рубахи закатаны по локоть. Массивные руки, будто из камня, ловко двигали металлический стол на полозьях, как игрушку. Он был равнодушен, лицо его ничего не выражало. Только тупая сосредоточенность на движениях, как у мясника за разделкой туш.

Я попытался осмотреться, насколько это было возможно, но тело почти не слушалось. И вот голову удалось повернуть, и тут же понял, что не один. В стороне, в луже собственной крови, распластался участковый. Чуть дальше, с лицом белым как мел, неподвижно лежал Мордюков. «Я умер?» — мелькнула мысль. — «Как и они?»

Но нет. Я жив. Я чувствую, как горят мои ноги от этого адского пекла, от жара, что шёл из раскрытой пасти печи. Я чувствую запах чего-то паленого.

Я в подземной лаборатории Инженера.

Детина подошёл к телу участкового, ухватил того за руку и ногу и закинул на стол-каталку так легко, будто это была тряпичная кукла. Подвинул стол на полозьях к раскрытой дверце печи и одним резким движением, с металлическим скрежетом, зашвырнул тело внутрь. Полотно стола отъехало, и труп ушёл прямо в пламя.

Я вздрогнул, когда услышал еле слышный хрип сбоку. Обернулся — Семён Алексеевич. Мордюков был жив. Его грудь еле заметно поднималась, а рот в судорожном усилии хватал воздух. «Вот твари, — мелькнуло у меня. — Они даже не попытались оказать помощь. Решили заживо кремировать. Как, впрочем, и меня».

Хотя нет… меня, скорее всего, действительно приняли за мёртвого, и не зря. Настолько близок я был к смерти, что любой решил бы — труп. И сам я ясно видел Палыча там, за гранью, как видят только на рубеже между жизнью и смертью.

Детина вернулся. Его шаги гулко отдавались по полу. Он подхватил меня, как мешок, шлёпнул на стол-каталку, и я почувствовал, как металл подо мной заскрежетал, покатился на полозьях. Меня подкатили к самому соплу печи головой вперед, и ревущее пламя ослепило глаза.

Я резко вдохнул, в груди страшно стукнуло — этим ударом меня словно бы подбросило на листе железа. И вдруг оцепенение в мышцах прошло. Мгновенно, будто кто-то щёлкнул выключателем. Я не знал, что это было — то ли действие препарата, то ли простое чудо, то ли какой-то шок, но я вдруг ощутил, как кожа натягивается и каждая мышца дрожит, гудит, наполняется терпкой силой.