Последний хит сезона
Шрифт:
– Нет, – мне показалось, что я расслышала в его голосе оттенок сожаления. – Сначала я, вообще, хотел договориться с ней по-хорошему, но Альбина проявила совершенно неразумное упрямство. Пришлось привезти ее сюда, и Никита продолжил разговор с помощью, – Виталий Александрович неопределенно махнул рукой в сторону стены – выставки пыточных инструментов, – некоторых технических средств. И такая неприятность – у нее оказалось слабое сердце. А на вид здоровая была, кровь с молоком…
– Вы ее пытали?
– Ой, вот только не надо смотреть на меня такими глазами, словно я дьявол во плоти! Я вообще, в этой истории,
– Вы имеете в виду налоговую инспекцию? – меня совершенно не интересовало, каких неприятностей опасался Мурашов. Но пока он разговаривал – время шло, время, которое было необходимо Гошке, чтобы добраться сюда. – У вас слишком большие левые доходы?
– Считаешь себя очень догадливой? – усмехнулся Виталий Александрович. – Да, мы печатаем много неучтенных дисков, ты даже не можешь себе представить, как много, просто фантазии не хватит. Но ради бога, причем здесь налоговая инспекция? Думаешь, я боюсь этих шавок? Нет, милочка, есть гораздо более серьезные люди, вот их я, скажем так, опасаюсь. И твоя подружка могла устроить мне очень большие неприятности, она это хорошо понимала. Поэтому и решилась, дурочка, на шантаж. Зря она это придумала, жаль, что не случился рядом умный человек, который посоветовал бы ей не играть в эти игры. И то, что тебя никто не удержал, тоже жаль. Ты симпатичная девушка... была.
– А что вы со мной так разговариваете? – я пыталась сообразить, далеко ли еще Гошка, поэтому снова допустила ошибку, позволила себе обидеться на откровенную угрозу. Напрасно я это сделала, мне вовсе не нужно подталкивать его к активным действиям, пусть лучше продолжает разговаривать. – У меня сердце крепкое.
– Нашла чему радоваться. Просто дольше промучаешься, вот и все. И если ты думаешь, что кто-нибудь явится тебя спасать, то зря. Не надейся. Мы сейчас, чтобы ты знала, в подвале моего загородного дома – как бы громко ты ни орала, никто не услышит. Так что, морская пехота не появится. И из этого подвала ты уже не выйдешь, не надейся.
– Останусь здесь навсегда? – неожиданно охрипнув, каркнула я.
– Зачем же? Мы тебя вынесем и прикопаем рядом с Альбиной. Возможно, я даже не поленюсь и на твоей могилке тоже посажу розовый куст. Но выбор у тебя есть: или ты сразу расскажешь все, что меня интересует, или… пойми, ты все равно мне все расскажешь, только перед этим тебе будет очень больно.
– Вы уверены? – ох, что-то у меня совсем не получается держать интонацию! Если Гошка не появится в самое ближайшее время, у меня могут начаться настоящие неприятности!
– Уверен. Альбина тоже храбрилась сначала, – он вдруг ухмыльнулся, достал из кармана пиджака флэшку и показал мне. – Вот, смотри. За это, твоя подружка хотела получить с меня пятьсот тысяч долларов.
– Эта флэшка стоит пятьсот тысяч?
– Можешь не сомневаться, стоит. И больше стоит. Только зачем же платить? Похоронить дешевле. И никто ничего не узнает.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно. Видишь ли, девочка…
Никита
довольно громко кашлянул, и Мурашов взглянул на него с легким неудовольствием:– Хочешь сказать, что я слишком много болтаю? Ты прав, я, действительно, люблю поговорить. Но это не страшно, поскольку девчонка отсюда уже не выйдет. Видишь ли, дорогая, – он снова сосредоточился на мне, – сейчас я могу рассказать тебе все: и про Альбину, и про наши дела на фирме. Это не имеет никакого значения, потому что полученной информацией ты сможешь поделиться только со святым Петром. Хотя, Никита прав, пора бы и тебе поговорить немного. Так кто ты такая? И что ты хочешь?
Я сделала глубокий вдох, потом медленный выдох.
– Я журналистка, работаю в еженедельнике «Воскресный бульвар». Я всего лишь хотела узнать, куда пропала Альбина Сторожева и почему. И честное слово, на подобный экстрим не рассчитывала. Так же, как Альбина. Она тоже не думала, что расплатится жизнью за ваши секреты. Не думала, что ее убьют.
– Я же сказал, мы ее не убивали! Она умерла сама… к сожалению.
– К сожалению? – не удержалась я.
– Да, именно, к сожалению. Она, видишь ли, многое не успела нам рассказать… вот о тебе, например. Если бы мы знали о твоем существовании, то были бы лучше готовы и смогли бы избавиться от тебя гораздо аккуратнее. А теперь, наверняка, за тобой еще кто-нибудь потянется. Может, скажешь, кого нам ждать, еще одну журналистку?
– Всю редакцию «Воскресного бульвара», в полном составе, – увы, у меня уже не получалось контролировать интонации. И ни один разумный человек, который услышал бы меня сейчас, даже на секунду не усомнился бы: если я и имею отношение к журналистике, то самое отдаленное.
– Ну вот, опять на колу мочало, – огорчился Мурашов. – Никита же тебе объяснил, что в этой газетенке никто о тебе не слыхал. Нет, если хочешь корчить партизанку-подпольщицу, пожалуйста, будет тебе гестапо, – он отошел в сторону и взмахнул рукой, словно давая сигнал: – Никита, объясни барышне.
Никита сделал шаг вперед, медленно, почти лениво, поднял руку с плетью, но удар получился неожиданно хлесткий. Я взвизгнула.
Нелепый вопрос, но все-таки: вы когда-нибудь попадали под хороший, профессиональный удар плетью? Нет? И не советую. Поверьте мне на слово, это очень больно! Больно и унизительно. И молча сносить это издевательство, я не собиралась.
– Псих ненормальный! – это было начало. Гошины уроки даже вспоминать не потребовалось: слова выскакивали сами, выстраиваясь в нужном порядке.
Никита выслушал меня, как мне показалось, с интересом и даже с некоторым одобрением, а когда я замолчала, спросил:
– Кто ты такая?
– Журналистка! – зло рявкнула я. – Сто раз повторять надо, запомнить никак не можешь?
– Для журналистки ты слишком красиво говоришь, – ухмыльнулся он и снова поднял плеть. – Кто ты такая?
Я ответила еще одним коротким залпом. И метнулась в сторону, пытаясь увернуться. Знаете, это очень неудобно, уворачиваться от плетки, когда ты прикован к стене, пусть даже довольно длинными цепями. Впрочем, если их правильно использовать… я быстро намотала цепи на предплечья, крепко зажала толстые звенья в кулаках и натянула оставшуюся часть, выставив перед собой так, что следующий удар пришелся не на мое тело, а на бесчувственное железо.