Последний хранитель

В школу было проще войти, чем из нее выйти. Девчонки сошли с ума. Даже Виктория Львовна визжала, как первоклашка. Уж ей-то, замужней тетке, можно было обойтись без автографа. Наташку пихали, отталкивали. Но больше всего поразило не это. Многие из бывших подруг смотрели ей в спину с плохо скрываемой ненавистью.

— Поняла, что такое земная слава? Хотела бы так каждый день? — с улыбкой спросил Захаров, сажая ее в машину.

Она почему-то решила, что лучше ответить «нет».

До Литейного ехали молча. Захаров обдумывал взрослые планы на вечер. А Наташка... она все никак не могла разобраться в хитросплетениях мыслей и чувств.

Машина нырнула в знакомую арку — откуда он знает, что я здесь живу? Нужно прощаться, или... нет, конечно прощаться, к чему-то большему я не готова, — в смятении думала бедная Золушка. — Господи, как страшно!

— Вы мне дадите автограф? — спросила она, приподнявшись на цыпочках, и закрыла глаза, в ожидании поцелуя. Ниточка обрывалась, может быть — навсегда. И это пугало еще больше.

— Зачем тебе мой автограф? — усмехнулся добрый волшебник и вытащил из кармана визитную карточку, — мы же с тобой друзья? Нужен буду — звони по этому номеру, только подружкам ни-ни!

— Знаю, знаю! — Наташка не выдержала, заплакала, — я буду звонить, а вы... а вы не отве-е-етите.

— Почему не отвечу? — он вытер ладонью девичьи слезы и принялся врать. Да так вдохновенно, как мог. — Отвечу, и буду ходить на родительские собрания, пока не приедет... твой папа. Надеюсь, что мне не придется краснеть?

— Правда?! — Золушка просияла. Все остальное уже не имело значения.

— Конечно, правда. А потом ты полюбишь кого-то другого… по-настоящему.

— Какого другого?

— Хотя бы, того мальчишку, за которым гналась с учебником.

— Гаврилова?! Нет, ни-ко-гда!

— Никогда не говори «никогда», — серьезно сказал Захаров. — Представь, что годика через два у него, вдруг, прорежется дивный голос. Будет машина, всесоюзная слава, толпы поклонниц...

— Все равно, никогда! — упрямо повторила Наташка. — Если б вы знали, какой он противный!

— Вот видишь? Если бы ты была моей соседкой по коммуналке, ты бы меня точно возненавидела. Нет ничего проще, чем любить кого-то из-за угла. Приписывать идеалу все известные добродетели, додумать что-то особенное... ой, извини! — Захаров случайно взглянул на часы, — у меня через час репетиция...

С тех пор Наталью как подменили. Она повзрослела. В школе ее престиж вырос неизмеримо. Еще бы: лицо, приближенное к божеству! Но она этим не спекулировала. Так... изредка попросит подписать фотографию, или достать билет «для хорошей знакомой». Знаменитый певец стал для нее просто хорошим другом. А она для него — отдушиной, человеком, с которым можно просто поговорить, без аллегорий, без недомолвок и прочих условностей светской жизни.

Если есть у тебя возможность сделать чудо своими руками — сделай его и мир от этого станет лучше. Примерно такую идею посеял в сердцах миллионов один из романтиков прошлого. Не все семена проросли и дожили до наших дней. Но в данном конкретном случае упали они на добрую почву.

День как день. Оторвался листочек календаря, закружился и канул в лета. Для кого-то первый, для кого-то — последний. Что он в судьбах людских, кроме даты на могильном кресте? Мордан, например, не припомнит ничего выдающегося. Сестренка — другое дело. Тот волшебный сон наяву никогда не сотрется из Наташкиной памяти. Наоборот, пройдя через призму времени, он заблистает новыми гранями. А кто ей его подарил? — баловень, разгильдяй, неудачник, ставший на миг добрым волшебником.

— Ради такого дня, — сказала Наташка, когда Захарова уже посадили, — стоит прожить целую жизнь. Золушка отдыхает.

Как бы там все обернулось в дальнейшем? — того Сашка не знает. Но только, в любом случае, был он Захарову благодарен. И когда его посадили (как часто бывает в нашей стране, за понюх табака), сделал все от него зависящее, чтобы «Кресты» не поставили крест на его дальнейшей карьере…

— Какие проблемы? — доплатим, — еще раз сказал Сашка, и нырнул в карман за наличностью.

— Ладно, обойдемся без блядохода, — согласился Амбал, — продолжим? Ну, вздрогнули!

Мягкий, рассеянный свет, преломляясь в бокалах, отбрасывал желтые блики на белоснежную скатерть. Сквозь тонкую щель между тяжелыми шторами прорывался солнечный лучик. В полупустом зале гулко гуляли звуки. Что-то в этой безмятежной картине, Мордану, вдруг, не понравилось. То ли хищный оскал протрезвевшего Васьки Амбала, то ли напряженная спина официанта, склонившегося над соседним столом.

Он хотел, было, вскочить на ноги, и пойти на подрыв, но, вдруг, увидел Наталью. В окружении бородатых мужчин, она заходила в зал.

Я вздрогнул, хотел вмешаться, но не успел: Сашка падал лицом в салат. За его широченной спиной громко щелкнули браслеты наручников…

Да, это была она. А значит, нужно спешить. Я вернулся в свой гроб и вытер ладонью глаза, смахивая остатки видения. На душе было муторно, мерзко. Эх, Сашка! Ну, как же ты так, Сашка? Наши привычки перерастают со временем в недостатки, а потом — в откровенную слабость.

Опять не успел. Обстоятельства, или тот, кто их моделирует, в последние несколько суток играют против меня. Даже вечные горы не спешат узнавать своего давнего собеседника, а когда-то доводили до сумасшествия. Я поплевал на ладони и снова схватился за железяку: раз, два…

— Три! — крикнул Аслан и остолбенел. Он случайно глянул туда, где я, матерясь, выкарабкивался из цинка. К моему удивлению, человек, не боявшийся шаровых молний, ухватился за ногу подельника, как за мамкину юбку.

— Наверное, в этот день родился шайтан, — подумал он вслух. — Все сегодня не так, все на изнанку. Даже смерть.

Мимино, рванувшийся было вперед, понятное дело, упал и оглянулся в недоумении: так, мол, не договаривались! Проследив за взглядом Аслана, бравый пилот офигел. Да тут еще я, сдуру, этим парням подмигнул. Вроде бы мелочь, а проняло: он тоненько возвопил:

— А-а-а!!!

— А-а-а!!! — вторил ему Аслан неожиданно сочным басом.

Он выпрыгнул из учебного блиндажа, и рванулся, не разбирая дороги, к оголенному скальному склону. Бесстрашного летуна тоже подбросило. Подельник бежал быстро, но он обошел его, как стоячего. Длиннющие ноги мелькали, как циркуль в руках деревенского землемера.

Никто из бегущих не знал, жив ли еще их бывший заложник и если да, что замышляет. Встань он сейчас на горной тропе — они бы не стушевались и приняли бой. Они бы не испугались и десятка вооруженных Никит, но это!!! Их подгонял страх перед темной враждебной силой, генетический ужас, настоянный на суеверии. В отчаявшихся головах даже не было простенькой мысли: развернуться, и выпустить в мою сторону пару очередей.

Будучи шаровой молнией, я хорошо изучил окрестности. Под обрывом, к которому бежали чеченцы, проходила медвежья тропа. С вершины ее не было видно, но если скользнуть вертикально вниз, цепляясь за козырек, можно было попасть в аккурат на нее. С известной долею риска, тропа была проходима для взрослого человека. Ступень за ступенью, сползала она вертикально вниз, к подошве горы.