Последний из могикан

Алиса перестала колебаться; она ударила хлыстом своего нарраганзета [2] первая раздвинула ветви и поехала вслед за скороходом по темной узкой лесной тропинке. Хейворд с восхищением смотрел на Кору; он не заметил даже, что ее белокурая спутница одна углубилась в чащу. Слуги, повинуясь полученному заранее приказанию, не свернули в лес, а двинулись вдогонку за отрядом. Хейворд объяснил молодым девушкам, что это было сделано из осторожности, по совету их хитрого проводника: индеец желал уменьшить количество следов на случай, если бы сюда забрели разведчики канадских племен.

2

Нарраганзет — лошадь очень выносливой породы

На несколько минут все разговоры замолкли.

Вскоре путники миновали широкую опушку густого леса и очутились под темными сводами больших деревьев. Дорога стала удобнее; скороход, заметивший, что молодые всадницы теперь лучше управляли своими лошадьми, прибавил шагу, и Коре с Алисой пришлось пустить нарраганзетов рысью. Хейворд обернулся было, чтобы сказать что-то черноглазой Коре, но в эту минуту раздался отдаленный звук копыт, стучавших по разбросанным на тропинке корням. Это заставило молодого человека остановить своего коня. Кора и Алиса тоже натянули поводья. Все трое желали узнать, в чем дело.

Через несколько мгновений они увидели жеребенка, который, точно олень, несся между стволами сосен; вслед за тем появилась нескладная фигура, описанная нами в предыдущей главе. Неуклюжий незнакомец приближался со всей скоростью, на которую была способна его тощая лошадь. То и дело одной ногой шпорил он свою клячу, но добивался только того, что ее задние ноги шли легким галопом, тогда как передние делали какие-то неопределенные, постоянно изменявшиеся движения, похожие на хромую рысь. Частая смена рыси галопом создавала оптический обман, вследствие которого казалось, будто лошадь движется быстрее, нежели это было на самом деле; во всяком случае, знаток коней Хейворд никак не мог решить, каким аллюром [3] двигалось бедное животное, подгоняемое шпорой настойчивого преследователя.

3

Аллюр — различные виды хода лошади: рысь, галоп и т.д.

Посадка и все движения всадника были так же изумительны, как фигура и побежка его коня. При каждом шаге лошади незнакомец приподнимался на стременах и, то слишком выпрямляя, то непомерно сгибая ноги, внезапно вырастал, а потом съеживался, так что положительно никто не мог бы судить о его росте. Если к этому прибавить, что вследствие действия его шпоры одна сторона лошади, казалось, бежала скорее, чем другая, а движения ее косматого хвоста беспрестанно указывали, который ее бок страдает от шпоры, мы довершим изображение клячи и ее наездника.

Морщинки, которые легли было на красивый, открытый, мужественный лоб Хейворда, постепенно разгладились, и улыбка раздвинула его губы. Алиса не сдержала смеха. И даже в темных задумчивых глазах Коры блеснула усмешка.

– Вы хотите видеть кого-нибудь из нас? — спросил Дункан, когда странный всадник подъехал к нему и задержал лошадь. — Надеюсь, вы не привезли нам дурных известий?

– Вот именно, — ответил незнакомец, размахивая своей треугольной шляпой, чтобы привести в движение душный лесной воздух, и предоставив слушателям решать, к какой части вопроса относится его замечание. Однако, освежив свое разгоряченное лицо и немного отдохнув, чудак прибавил: — Говорят, вы едете в форт Уильям-Генри. Я направляюсь туда же, а потому решил, что всем нам будет приятно совершить этот переезд в хорошем обществе.

– Странный способ голосования, — возразил Хейворд.— Нас трое, вы же посоветовались только с одним собой.

– Вот именно: Самое главное — это узнать свои собственные желания, а когда это уже известно, то остается только выполнить свое намерение. Потому-то я и догнал вас.

– Если вы едете к озеру, вы ошиблись дорогой, — высокомерно заметил Дункан: — большая дорога осталась по крайней мере на полмили позади вас.

– Вот именно, — ответил странный всадник, нимало не смущенный холодным приемом. — Я прожил всего неделю в Эдуарде и не спросил бы, по какой дороге мне нужно ехать, только в том случае, если бы онемел, а немой я погиб бы для избранной мною профессии. — Он слегка хихикнул, потом продолжал: — Со стороны человека моей профессии неосторожно слишком запросто держать себя с людьми, которых он должен поучать; вот причина, вследствие которой я не поехал вслед за отрядом. Кроме того, я считаю, что такой джентльмен, как вы конечно лучше всех других может руководить путниками. Это соображение заставило меня присоединиться к вашему обществу. И, наконец, с вами мне будет веселее ехать: мы можем беседовать.

– Какое самовольное и необдуманное решение! — ответил Хейворд, не зная, дать ли волю раздражению или расхохотаться в лицо незнакомцу. — Но вы говорите о поучениях и о профессии. Кто вы? Не учитель ли, преподающий благородную науку обвинений и защиты? Или вы один из тех, что вечно чертят прямые линии да углы, говоря, будто они занимаются математикой?

Незнакомец с глубоким удивлением посмотрел на Хейворда, потом без самодовольства — напротив, с величайшим и торжественным смирением — ответил:

– Надеюсь, ни о каких обвинениях не идет и речи; о защите я не помышляю, так как, по милости божией, не совершил никакого великого греха. Вашего намека на линии и углы я совершенно не понял; дело обучения ближних я предоставляю тем, кто избран совершать это святое дело. Я заявляю только притязания на светлое искусство псалмопения, на уменье возносить хвалы и славословия.

– Это, очевидно, ученик Аполлона, — смеясь, воскликнула Алиса, — и я принимаю его под свое особое покровительство!.. Полно, Хейворд, перестаньте хмуриться. Вообразите, что мой слух жаждет нежных звуков, и позвольте этому чудаку остаться с нами. Кроме того, — прибавила она, торопливо и искоса взглянув на опередившую их Кору, которая медленно ехала вслед за мрачным индейцем, — в случае нужды у нас окажется лишний друг и союзник.

– Неужели, Алиса, вы думаете, что я решился бы вести по этой неизвестной тропинке тех, кого люблю, если бы мог предполагать, что нас ждет какая-нибудь опасность?

– Нет, нет, я этого не думаю. Но странный человек забавляет меня, и если действительно в его душе звучит музыка, не будем грубо отталкивать его.

Алиса знаком подозвала к себе незнакомца и пустила своего нарраганзета легкой рысью.

– Я рада, что встретила вас, друг мой. Пристрастные родственники утверждают, что я недурно исполняю дуэты, — шутливо сказала она. — Значит, мы могли бы скрасить путешествие, предаваясь нашему любимому искусству. Кроме того, было бы приятно услышать мнение маэстро о моем голосе.

– Действительно, псалмопение освежает и дух и тело,— ответил учитель пения, подъехав поближе к Алисе, — и, конечно, как ничто на свете успокаивает взволнованную душу. Однако для полной гармонии нужны четыре голоса. Очевидно, у вас приятное, богатое сопрано; я, при известном усилии, могу брать самые высокие теноровые ноты. Но нам не хватает контральто и баса. Конечно, офицер королевской армии, так долго не желавший принять меня в свое общество, мог бы петь басовую партию... Судя по тонам, звучавшим в его разговоре, у него бас.

– Не судите опрометчиво по внешним признакам: они обманчивы, — улыбаясь, возразила молодая девушка. — Правда, майор Хейворд иногда говорит на низких нотах, но, поверьте, его обыкновенный голос гораздо ближе к сладкому тенору, чем к тому басу, который вы слышали.

– Благозвучный голос, как и все другие таланты, даруется человеку для того, чтобы он употреблял его на пользу своим ближним и не злоупотреблял им.

– Вы занимаетесь только духовным пением?

– Вот именно. Как псалмы Давида превосходят все другие поэтические произведения, так и мелодии, на которые они переложены, стоят превыше всех светских песен. Где бы я ни останавливался, по каким бы странам ни путешествовал — ни во время сна, ни в минуты бдения я не расстаюсь с любимой книгой, изданной в Бостоне в 1744 году, под заглавием «Псалмы, гимны и священные песни Ветхого и Нового завета, переведенные английскими стихами для употребления, поучения и утешения истинно верующих в общественной и частной жизни, преимущественно в Новой Англии».