Последний из могикан
Шрифт:
Наконец, отогнав от себя думы, казавшиеся ему слабостью в минуту такого торжества, он направился обратно к своей палатке и мимоходом приказал караульным разбудить лагерь обычным сигналом.
Раздались первые звуки французских барабанов, лесное эхо повторило их. Вся долина мгновенно наполнилась военной музыкой, трепетные звуки которой заглушали аккомпанемент барабанной дроби. Трубы победителей весело и бодро оглашали французский лагерь, пока самый нерадивый солдат не занял своего поста. Зато пронзительный сигнал британцев прозвучал отрывисто и тотчас же смолк.
Скоро французы выстроились, готовясь встретить генерала,
Совершенно другие сцены разыгрывались в английской крепости. Едва замолк сигнал, предупреждающий о приближении победителей, как там начались приготовления к быстрому выступлению. Солдаты угрюмо вскидывали на плечи незаряженные ружья и становились по местам с видом людей, в жилах которых текла кровь, еще разгоряченная недавней неудачной борьбой; казалось, они жаждали возможности отомстить за обиду, нанесенную их самолюбию. Тем не менее выступление англичан сопровождалось строгим выполнением военного этикета. Женщины и дети перебегали с места на место; многие собирали остатки своего скудного имущества или отыскивали взглядом своих мужей и отцов.
Солдаты стояли молчаливо, когда перед ними явился твердый, но печальный Мунро. Неожиданный удар, очевидно, поразил его в самое сердце, хотя он силился мужественно вынести обрушившееся на него несчастье.
Спокойное и величавое горе старика тронуло Дункана. Исполнив возложенную на него обязанность, он подошел к полковнику и спросил его, чем он мог бы послужить ему лично.
– Мои дочери,— лаконично, но выразительно ответил Мунро.
– Благое небо! Да разве не сделано всего, чтобы облегчить их положение?
– Сегодня я только военный, майор Хейворд, — сказал ветеран. — Все, кто тут есть, имеют одинаковое право считаться моими детьми.
Этого было достаточно для Дункана. Не теряя ни одной драгоценной минуты, он побежал к помещению Мунро, чтобы отыскать Кору и Алису. Но Дункан застал их уже на пороге низкого дома полковника. Они были готовы к отъезду; вокруг них теснились плачущие женщины. Щеки Коры были бледны и в ее чертах выражалась тревога, но она не утратила ни доли своей твердости; глаза же Алисы покраснели, и это доказывало, как долго и горько она плакала. Обе молодые девушки встретили Дункана с нескрываемым удовольствием, и, против обыкновения, первой заговорила Кора.
– Форт погиб, — с улыбкой сказала она, хотя, я надеюсь, наша честь не затронута.
– Она сияет ярче, чем когда бы то ни было. Однако, дорогая мисс Мунро, теперь вам следует меньше думать о других и больше заботиться о самих себе. Военные обычаи требуют, чтобы ваш отец и я некоторое время оставались с солдатами. Скажите же, где мы найдем верного покровителя для вас во время смятения и различных случайностей, которые могут сопровождать выступление?
– Нам никого не нужно, — ответила Кора. — Кто в подобную минуту осмелится оскорбить или обидеть дочерей такого отца, как наш!
– Я не согласился бы оставить вас одних, — продолжал молодой человек, торопливо оглядываясь кругом, — хотя бы за то мне сулили командование лучшим королевским
полком. Вспомните, наша Алиса не одарена такой твердостью, как вы, Кора, и один господь знает, какой ужас может пережить она.– Может быть, вы правы, — ответила Кора, улыбаясь еще печальнее, чем прежде. — Слышите? Случайность уже нам посылает друга в такую минуту, когда мы особенно нуждаемся в нем.
Дункан прислушался и тотчас же понял, что она хотела сказать.
До его слуха долетела спокойная, торжественная мелодия священного гимна. Хейворд вошел в соседний дом, уже покинутый его прежними обитателями, и там застал Давида, который изливал свои благочестивые чувства.
Дункан тронул Гамута за плечо, потом кратко высказал ему свою просьбу.
– Вот именно, — ответил простосердечный последователь царя Давида, — в этих молодых девушках много привлекательного, гармонического. Мы, связанные пережитыми опасностями, должны теперь, в минуты мира, держаться друг друга. К моим утренним хвалам нужно прибавить только славословие, я пойду к ним. Не угодно ли тебе, друг, исполнить второй голос? Размер очень прост, а напев всем известен.
Протянув маленькую книжку и дав тон камертоном, Гамут снова начал гимн с такой решительностью, которая не допускала помехи. Хейворду пришлось выждать окончания священной песни. Наконец, увидев, что Давид снимает очки и снова прячет книжку в карман, Дункан сказал:
– Вам вменяется в обязанность заботиться о том, чтобы никто не осмелился подходить к молодым девушкам, желая оскорбить их или посмеяться над несчастиями их отважного отца. Их слуги помогут вам выполнять эту задачу.
– Вот именно!
– Но все же, может быть, индейцы или какие-нибудь проходимцы из неприятельского войска прорвутся к вам; в таком случае напомните им об условиях капитуляции и пригрозите донести об их поведении Монкальму. Я уверен, что одного вашего слова будет достаточно, чтобы смирить их.
– В противном случае я сумею подействовать на буянов, — самоуверенно ответил Давид, показывая свою книгу. — Если произнести, вернее — прогреметь известный стих с надлежащим увлечением, он успокоит самый буйный нрав. Вот эти слова: «Почему так свирепо бушуют язычники?»
– Довольно, — сказал Хейворд, — мы понимаем друг друга, и теперь каждому из нас пора заняться выполнением своих обязанностей.
Гамут весело и бодро согласился с Хейвордом, и они вместе отправились к молодым девушкам. Кора встретила своего нового и довольно странного покровителя если не радостно, то любезно. И даже бледное личико Алисы снова осветил отблеск ее обычной веселости, когда она благодарила Хейворда за его заботливость. Дункан сказал, что намерен, присоединиться к ним, едва он пройдет несколько миль с передовым отрядом, и наконец простился с Алисой и Корой.
В это время раздался сигнал к выступлению, и передовая часть английской колонны двинулась. Трубный, звук заставил вздрогнуть сестер; они огляделись кругом и увидели белые мундиры французских гренадер, уже занявших ворога крепости. Над их головой пронеслось как бы громадное облако, и, взглянув вверх, они заметили, что остановились под широкими складками французского знамени.
– Идем, — сказала Кора. — Дочерям английского солдата не годится оставаться в этом месте.
Алиса повисла на руке сестры, и, окруженные густой толпой, обе покинули плац крепости.