Последний конвой
Шрифт:
Петр Иванович открыл глаза и не смог понять, где он находится. Вокруг было темно, прогоркло воняло старой резиной. Он попробовал пошевелиться, голову пронзила нестерпимо острая боль. Сразу захотелось провалиться обратно в сон, как бы смешно это не звучало. Странная слабость, словно только что пробежал несколько километров. Ноги и руки ватные, почти не слушаются, в легких что-то хрипит и посвистывает.
Он попытался восстановить цепочку событий, предшествующих засыпанию, и не смог. Голова была пуста и безмолвна, как пустыня Сахара в полдень.
Он зацепился за эту ассоциацию, и задал себе вопрос, — «а почему, собственно говоря, пустыня? Разве он был когда-нибудь
И тогда волна воспоминаний пришла как-то сразу и захлестнула мозг целиком, без остатка.
Пустыня. Жара. Конвой. Африка…
Он вздрогнул, точно от пощечины и почувствовал сильную тошноту и головокружение. Сразу же захотелось взять веник и вымести все неприятные воспоминания прочь из головы. Впрочем, это вряд ли поможет избавится от тошноты и головокружения. Его состояние — реакция на адскую жару и недостаток кислорода в землянке, которая оказалась слишком мала для восьми человек. Гипоксия. Кислородное голодание.
Но где он находится? И почему так темно вокруг?
Он вытянул руку перед собой и помахал ею, не столько увидел, сколько почувствовал вызывающее острый приступ тошноты непонятное мельтешение перед лицом.
Ладно, со зрением кажется все в порядке, просто вокруг темно. Теперь нужно разобраться, где он находится и почему?
Опустил ладонь вниз, и наткнулся на какой-то сверток, перевязанный капроном. Аккуратно отодвинул его, но сверху упал еще один. Сжал кисть, прощупывая ветхую материю насквозь. Что-то очень похожее на гофрированный шланг. Просунул руку вниз между свертками, до самого пола и уперся кончиками пальцев в ребристый метал.
Совсем рядом нестерпимо застрекотал «Корд», и по направлению звука Петр Иванович наконец-то сообразил, что находится в прицепе собственного МАЗа. Теперь стало ясно, свертки — это комплекты ОЗК и противогазы, сваленные Мишкой в кучу прямо на дно прицепа. Кто, когда и зачем перенес его тело в прицеп грузовика, Иваныч вспомнить не смог. Значит в это время был в отключке. Ситуация начала проясняться. Но в кого там так отчаянно палят?
Он снова поднял руку, нащупал рядом с собой металлический контейнер, ухватился за торчащую скобу и попытался сесть. Сильно кружилась голова и не о чем не хотелось думать.
Теперь стреляли одновременно уже не менее двух десятков стволов. Он даже смог вычленить тарахтенье «Калашей» среди разноголосицы беспорядочной пальбы. Несомненно одно, за металлическими стенками прицепа сейчас идет нешуточный бой, а он тут валяется под грудой ветхих противогазов. Таких же гнилых и древних, как он сам…
А ну встать, старая кляча!
Головокружение сразу отступило. Он вцепился что есть мочи в ржавую вертикальную скобу, напрягся до дрожи в старческих мускулах, рывком поднял обезвоженное тело в стоячее положение. Пулеметная очередь прошла по защитным бронепластинам совсем рядом, от адского грохота сразу заложило уши и зазвенело в голове.
Иваныч сделал первый неверный шаг, наткнулся на разбросанные повсюду свертки, споткнулся и чуть не упал.
— Ах ты, едрить твою в коромысло, — произнес он вслух. Нащупал непослушной ногой сверток на полу, поддел носком сапога, отпихнул в сторону.
— Ничего, Петр Иванович, — голос звучал глухо, словно из могилы, — ты справишься. Маленьким ты тоже не умел ходить, но ведь научился. И сейчас научишься. Нужно только очень сильно захотеть.
Он зашелся в приступе безумного кашля, какого-то необычно сильного, глубинного, до рвоты, до рези и колик в животе. Впился зубами в предплечье что есть силы затыкая рот, но кашель не отпускал. Перед глазами заплясали радужные пятна, в груди опять захрипело и забулькало.
Он невольно затаил дыхание и прислушался. В грохоте перестрелки что-то неуловимо изменилось. Он так и не понял, что именно, а подсознание любезно подсказало — «Ничего
хорошего».Петя, поторопись. Ты нужен там, снаружи. Время на исходе.
То ли подумал, то ли произнес это вслух…
А может быть это снова тот противный гнусавый голос в голове?
Ну да, он ведь всегда появлялся в тяжелые моменты жизни, и всегда беспощадно глумился. Как будто целью было свести его побыстрее в могилу. Если так, голос уже почти справился со своей задачей.
Но вот интересно, а что будет потом? Когда он наконец-то умрет, что будет делать этот ехидный голос в мертвой голове? Безумно хохотать демоническим голосом? Или заткнется навсегда?
Наконец-то ему удалось справится с собой и проклятым кашлем. Несколько глубоких вдохов подряд. В голове слегка прояснилось.
Все, хватит. Потом отдохнешь. В могиле…
Перехватился руками за соседний контейнер, сделал очередной шаг совершенно не ощущая ног. Он шел словно марионетка, управляемая кукловодом. Независимо от его воли, спинной мозг отдавал команду, а конечности с огромной задержкой во времени исполняли ее. Как будто телом управлял кто-то другой, поселившейся недавно в его раскалывающейся на части несчастной голове. Кто-то большой, страшный и беспощадный.
Он смертельно устал от этой гребанной жары и немилосердного солнца пустыни. От проклятого Юпитера, песка на зубах и преследующего повсюду кислого запаха собственного пота. От вонючей теплой воды и паршивой жрачки. От пронизывающей все вони низкокачественной солярки и дизельного выхлопа.
А так хочется теплого ласкового весеннего солнышка, моря и легкого ветерка. Всего пару дней отлежаться, в тишине и покое. И тогда он снова будет в форме.
Добрался до борта, ощупал крашенное железо, нашарил грубую ткань брезента, двинулся вдоль, к задней части прицепа, где находилась дверь из этого мрачного склепа. Потянул рукоятку вниз, навалившись всем телом распахнул дверь и вывалился наружу. Удар о песок выбил из него дух…
Как много было сказано о фашизме в свое время, и как быстро и легко он вернулся обратно. Идеология, какой бы она не была — всегда вранье. С раннего детства вбиваются в подкорку основы государственности, с упором на лучшие качества народа и великое благо для всего человечества. Казалось бы, все что делается — к лучшему, но интересы народа одной страны, всегда идут в разрез с правами и интересами другой. И даже если стран и территориальных объединений больше не существует, иерархическое разделение масс все равно возможно, по любому, произвольно выбранному параметру: национальности, месту рождения, используемому языку общения, полу, возрасту, исповедуемой религии, цвету глаз или волос.
Идеология всего лишь инструмент управления массами во имя низменных целей кучки правителей, забравшихся на самую вершину пищевой цепочки. И так было всегда, совершенно не важно какая дата и время года на календаре. Начиная с первобытнообщинного строя в нижнем палеолите, когда сообщество людей больше напоминало стадо, чем социум. Но у него уже тогда был вожак, который лучше всех знал, что нужно для выживания.
А потом, спустя тысячелетия, ничего нового так не придумали. Деление на касты, племена и народности, всего лишь условность, чтобы разделить общество на «своих» и «чужих». Тех, кто ближе к «Великому Кормчему» и тех, кто находится «невообразимо» далеко, там, «за горизонтом» — в другом племени, чужой стране, на далеком континенте. Последними можно пожертвовать во имя великой цели, так как жратвы мало и на всех может не хватит. И вот горят печи и вовсю дымят газовые камеры, блестят смазкой патроны в обойме и томятся баллистические ракеты шахтного базирования, всегда готовые к пуску по нажатию красной кнопки ядерного чемоданчика очередного Вождя Народов, Елбасы или Великого Фюрера.