Последний побег

— Я знаю, английские Друзья — принципиальные противники рабства, — продолжил Джек. — И мы тоже его не приветствуем. Но мы, наверное, более практичные люди. Отстаивать свои убеждения на деле гораздо труднее, чем проповедовать принципы равенства и добра. Вот ты шьешь одеяла… Подумай, сколько хлопчатобумажных тканей на них ушло. И большинство этих тканей — даже те, что ты привезла из Англии, — сделаны из хлопка, выращенного рабами. Мы пытаемся по возможности покупать ткани, непричастные к рабскому труду, но это непросто. Потому что их очень мало. — Он провел пальцем по прямоугольнику из зеленого ситца на подписном одеяле Хонор. — Вероятно, эту ткань сделали в Массачусетсе из хлопка с южных плантаций. И что, ты теперь выбросишь одеяло?

Хонор вцепилась руками в край одеяла, словно боялась, что Джек отберет его.

— Ты считаешь, что мы не должны помогать беглым рабам?

— Они нарушают закон, и я не хочу этому попустительствовать. Я их не выдам, но и не стану помогать им. За это могут оштрафовать, посадить под арест… и еще хуже. — Джек стиснул зубы, и его лицо сделалось непроницаемым.

«Он что-то недоговаривает, — подумала Хонор. — Разве у мужа могут быть секреты от жены?»

— Джек…

— Меня просили помочь подоить коров. — Он выбежал из комнаты, не дав Хонор договорить.

Оставшись одна, Хонор расплакалась. Она плакала о чернокожей женщине, которая принесла ей воды и не сумела скрыться от Донована.

* * *

На следующий день, когда Хонор проснулась далеко после полудня, рядом с ней сидела Белл Миллз. Хонор моргнула, удостоверяясь, что это не сон. Хотя это было понятно и так. Ни в каком даже самом бредовом сне ей бы не приснился капор, надетый на Белл: с широкими овальными полями, кружевными кудряшками по бокам и ярко-оранжевой лентой, завязанной бантом под подбородком. Впрочем, капор Белл был ей не к лицу. Он лишь подчеркивал желтизну ее кожи. И хотя сам по себе капор был очень женственным, лицо Белл — с выступающим подбородком и большими глазами навыкате — в таком обрамлении казалось еще более мужеподобным.

— Хонор Брайт, как же так? Ты вышла замуж и мне не сообщила? Я только от брата узнала, а я ненавижу узнавать новости от него. Между прочим, я обиделась. И вовсе не собиралась приезжать к тебе. Но Донован сказал, ты болеешь, и я должна была убедиться, что за тобой здесь ухаживают как надо. В твоей новой семье. И я не вижу, чтобы они проявляли внимание и заботу. Их вообще нигде нет.

— Они убирают овес, — пробормотала Хонор. — Завтра ожидаются грозы, и нужно успеть все собрать.

Белл усмехнулась:

— Душенька, ты послушай себя. Уже заговорила об урожае. А дальше ты мне расскажешь, сколько заготовила банок персикового повидла. — Она положила руку на лоб Хонор, и та удивилась, что у кого-то бывают прохладные руки во время жуткой жары. Жест напомнил ей о маме. Хонор на мгновение закрыла глаза, благодарная Белл за ее человеческую доброту.

— У тебя жар, — объявила та. — Но не смертельный. Жить будешь. Я очень рада, что ты послушалась моего совета и вышла замуж. Неудивительно, что ты выбрала Джека Хеймейкера, с такой-то фермой. Если бы к ней еще не прилагалась свекровь! Я помню, как она смотрела на нас. Милая, что с тобой? Успокойся. Не надо плакать.

Но Хонор уже не могла остановиться. Слезы текли по лицу, словно горячие ручейки. Увидеть Белл Миллз в этой дремучей глуши — все равно что найти спелую, сочную сливу в миске с незрелыми плодами.

— Не плачь. — Белл обняла Хонор за плечи и держала до тех пор, пока та не успокоилась. Не стала расспрашивать, почему Хонор плачет.

— Угадай, что теперь в Веллингтоне? — воскликнула она, когда Хонор затихла. — К нам ходит поезд из Кливленда! Когда он пришел в первый раз, весь город собрался смотреть. И, разумеется, по этому случаю дамы решили обзавестись новыми шляпками. Я ж говорила, что, когда до нас доберется железная дорога, это сразу подстегнет торговлю.

— Я бы хотела посмотреть на него.

— Огромный, черный и громкий. И пышет дымом. Знаешь, какая у него скорость? Пятнадцать миль в час. Пятнадцать! Вся дорога до Кливленда — два с половиной часа. Я собираюсь прокатиться на нем. В самое ближайшее время. Выздоравливай, и вместе поедем.

Хонор улыбнулась.

— Ой, — спохватилась Белл, — я тебе привезла свадебной подарок. Ты же не думала, что я приеду с пустыми руками?

— Мы не… вовсе не обязательно было… спасибо… я очень тебе благодарна… мы с Джеком тебе благодарны. — Хонор несколько раз поправляла себя, пока не подобрала правильные слова. Обычно квакеры не дарят друг другу подарки, потому что не придают значения материальным благам и убеждены, что ни одна вещь не должна почитаться ценнее другой. Но Белл сделала подарок от чистого сердца, и Хонор не хотела обижать ее. Поэтому она с благодарностью приняла плоский бумажный сверток, перевязанный синей лентой.

— Давай, открывай! Вовсе не обязательно дожидаться, когда муж вернется домой. Я проделала такой путь не для того, чтобы гадать, понравится тебе или нет.

Хонор развязала ленту и развернула бумагу. Внутри оказались две льняные наволочки, отделанные тонким кружевом. Они были необычайно красивы. Хонор знала, что не должна прикипать сердцем к вещам, однако сразу решила, что это будут ее любимые наволочки.

— Я вот что думаю, — сказала Белл. — Что бы ни происходило в жизни, если у тебя есть крыша над головой и красивая наволочка на подушке, значит, все хорошо. Теперь у тебя есть свой дом. Есть, куда преклонить голову, Хонор Хеймейкер. Жизнь определенно налаживается.

* * *

Фейсуэлл, Огайо

27 августа 1850 года

Дорогая Белл!

Пишу тебе, чтобы сказать «спасибо». Мне было очень приятно, что ты навестила меня, когда я болела. Мне уже лучше, хотя пока чувствую слабость.

Большое спасибо за чудесные наволочки, что ты подарила нам с Джеком. Мне еще никогда не дарили такой красоты. Я буду беречь их и дорожить ими, как я дорожу твоей дружбой.

Твоя верная подруга, Хонор Хеймейкер

Ежевика

Через несколько дней, когда в голове у Хонор прояснилось и она начала потихоньку вставать и ходить по дому, она нашла ответ на довод Джека о рабстве и хлопке. Ответ сложился настолько отчетливо и был таким очевидным, что ей захотелось скорее поделиться своими мыслями, пока они не утратили остроту. За ужином, к изумлению всех троих Хеймейкеров, Хонор впервые заговорила сама, не дожидаясь, пока к ней обратятся. Ей очень хотелось высказать свои соображения, но она не привыкла быть лидером в разговорах и поэтому начала говорить без предварительных объяснений. В тишине — Хеймейкеры, как правило, не разговаривали за столом — она произнесла:

— Может, нам всем нужно платить за ткани чуть больше, чем мы платим сейчас. И тогда у хлопковых плантаторов появятся лишние деньги, чтобы платить рабам. И это будут уже не рабы, а работники.

Хеймейкеры уставились на нее.

— Я бы согласилась платить лишний пенни за ярд, если бы знала, что он поможет упразднить рабство, — добавила Хонор.

— У тебя есть лишние пенни? — усмехнулась Доркас.

Джудит Хеймейкер передала сыну тарелку с ветчиной.

— Если Адам Кокс поднимет цены на ткани, ему придется закрыть магазин, — сказала она. — Сейчас у людей нет лишних денег. К тому же южане скорее вообще перестанут выращивать хлопок, чем согласятся платить рабам. Натура у них такая, и она не изменится в одночасье.