Последний поход

— А я бы радовался, — изменившимся голосом ответил Паштет, ставя термос на стол.

— О чем это ты толкуешь, чувак?

— Всяко не помирать одному. Всегда здорово, когда у тебя кто-то есть. А она хорошая. Хоть и упрямая, — просто сказал повар. — Посмотри на нас. Разве это жизнь? Говно это. Давно уже хуже зверей. И лучше уже никогда не станет, конечная. Поэтому все хорошо, что хорошо кончается. Каждый заслуживает кусочек счастья.

— Угу. Распекает ее сейчас Тарас, небось. Прикинь, угробила целый огнемет! Это ж сколько горючки, мать ее. Уйма! И ведь новолазоревские санки у америкосов стырила, лиса, а?

— И чего ей на той базе понадобилось? — отвлекшись от своей игрушки, поддакнул Паштет. — Духи фрицев искать? Ледышки обмерзшие. И ведь сунулась, не побоялась.

— Совсем съехала по Азату. Еще священник этот ей, видать, мозги как следует крутит, блин. Одно слово — баба, — возясь с толченой приправой из красной банки в белый горошек, цыкнул зубом новоиспеченный кок. — Что там в черепушке делается, поди ра…

В этот момент верхняя часть термоса со щелчком подалась вверх и откинулась в сторону.

— Екэлэмэнэ!?

— Смотри! — обрадовался Паштет.

— Етить… Я из-за тебя зелень просыпал.

— Открылся! — Паштет наклонился к емкости и настороженно принюхался. — Странно.

— Что там? — помешивая заправленную рыбу, как можно более безразлично спросил Треска, которому, конечно же, было до смерти интересно. Но он скорее съел бы свою ушанку, чем признался в этом приятелю.

— Вот, — Паштет поставил на стол миску и сыпанул в нее содержимое термоса.

— Хрен знает, что это такое, чувак, — разочаровался Треска.

— Бобы? — предположил нагнувшийся над посудой Паштет. — Сушеные.

— Гадость какая-то, — оценил толстяк. — Слей в толчок.

— И не пахнет. Может, концентрат?

— Сам и жри.

— По-братски. Ты чего? — отвернулся от плиты Паштет. — Интересно, что это. Не хочешь полярного пайка треснуть? Вот тебе и разнообразие. Они ведь на нем столько лет сидели. Это ж, можно сказать, профессиональный интерес. Трофей!

— Не знаю, — с сомнением проворчал Треска, переворачивая на сковородке шипящие в масле быстро румянящиеся ломти. — Я ем то, в чем уверен или что приготовил сам.

— Как знаешь. А я попробую.

Хотя вываленная на тарелку бурая суховатая масса из крупиц размером с недозрелый горох не выглядела особенно аппетитно, Паштет вооружился вилкой, подцепил одну и осторожно положил в рот.

— И, — скривившись, Треска ждал реакции приятеля. — Гадость, э?

— Похоже на сухари, — разжевывая, размышлял вслух напарник. — Или чипсы, только старые. На вкус как крахмал.

— Собачий корм какой-то, — вытирая руки о фартук, вынес вердикт Треска. — Может, они хаски своих этим кормили. Или похуже — пингвинов, которых потом и жрали.

— Попробуй, — подцепив вилкой одну из горошин, предложил Паштет. — На вкус вроде ничего так.

— Сам же сказал, что крахмал, беее. А тут гляди, какая красота приготовилась, — с ноткой укоризны сказал Треска и указал деревянной вилкой на румяные ломти в дымящейся сковородке. — А ты всякую ерунду жрешь.

— Брось. Рыба твоя никуда не денется. Неужели не интересно?

— Да как-то по фиг, чувак…

— Что? И ты еще себя поваром называешь? Я же сижу, и ничего.

— Ну, давай, шут уж с тобой, — выключив плиту и присев за стол, в своей вечной манере недовольно пробурчал Треска. — Раз живой еще, отчего не попробовать.

* * *

Ох, и влетело же ей. Стоя перед рассевшимися за столом хмурыми мужиками, Лера пыталась подыскать ответ на несущийся со всех сторон справедливый выговор и не могла вставить ни слова.

Расстроенные тем, что ничего полезного на «Поликарпове» не оказалось и для лодки ничего не подошло, члены команды как следует отходили девчонку. Хоть не матерились, и на том спасибо. Почему одна? Не спросила? Никто не пускал…

Не выдержав, Лера перебила их и раскричалась, сжав кулаки:

— А почему меня не взяли на корабль, на котором приплыли родители?! Какое вы, в конце концов, имели на это право? Вы все? Я уже не девочка! И старалась, между прочим, для вас! И я не ваша собственность!

— Пока ты на борту «Грозного», мы за тебя отвечаем, — ответил Тарас.

— Я за тебя отвечаю, — сказал Батон. — И к священнику ты больше не пойдешь.

— Это еще почему? — вскинулась девушка.

— Я поговорил с ним. Ты молодая девушка, он одинокий мужик, просидевший здесь двадцать лет. Тебе это не нужно.

— He твое дело, что мне нужно, а что нет! Откуда тебе знать?!

Батон слегка опешил, хоть ни один мускул так и не дрогнул на

его лице. Лера впервые в жизни обратилась к нему на «ты».

— Хватит уже лезть в мои дела!

— Валерия Викторовна!.. — треснул кулаком по столу Тарас.

— Перестань командовать, — окончательно съехав, не слушая старпома, кричала Лера. — Ты не мой отец! Ты даже моих родителей не знал!

В кают-компании повисла мертвая тишина.

— Что Викторовна? Что вы можете-то все! Да. Что. Вы. Все. Мо- же-те! — с презрением ткнув пальцем в окаменевших мужиков и чувствуя, как по щекам предательски побежали слезы, Лера перешла на дрожащий шепот. — Ничего не можете. Я застрелила человека, спасая тебя.

Задержавшись в дверях, девушка обернулась и, бросив на Батона тяжелый взгляд, добавила:

— Ненавижу.

Лера впервые в жизни поссорилась с наставником. За вольность и угробленный огнемет Лере назначили недельную «губу» в своей каюте. Сверкнув глазами, девушка метнулась за дверь.

Покинув место «публичной казни», Лера заглянула к себе и, игнорируя Чучундру, сорвала с вешалки полотенце, направляясь в душ. Надоело. Да пошли они все! К черту камбуз и этих двух дураков. Еще не хватало сейчас драить пол, выслушивая их идиотские подколы и шутки. Успеется.

Выпрыгнув из джинсов, Лера стянула тельняшку; следом упал лоскуток трусиков, и девушка выгнулась под шипящим потоком, неторопливо смывая с себя напряжение и усталость, чувствуя, как тугие струйки щекотно скользят по соскам и впалому животу. Несмотря на тяжелое время, она заботилась о своем теле. Это было необходимо. В новом мире это был залог здоровья и безопасности.

Намылив мочалку из люфы куцым кирпичиком драгоценного мыла, Лера неторопливо провела ей по бедрам и упругим овалам груди, откидывая на лопатки мокрые пряди волос. Хотелось чистоты. Обособиться. От грязи, оскорблений, угроз.