Последний шанс

— Мириться можно где угодно!

— А ты меня спросил?

— Зачем? И так понятно. Если б не хотела, рядом не легла. Случайность помешала. Зато теперь не отпущу! — сдавил Клару в жестких руках. Та не стала вырываться, расслабилась. И… в это время в коридор вышла Настя и, смутившись, сказала:

— Мы вас всюду искали. Пошли завтракать. Все на столе. Обоих ждем, — ушла в дом, покраснев.

— Я со своею недавно помирился. А то до разрыва дошло. Разводиться собрались. Все отец устроил. Завалился без предупрежденья и давай моих шпынять, жену с тещей и ребенка. Спросить бы, какое ему дело до них? Так прикопался, зачем они укладки и маникюр делают, деньги на чепуху изводят, одеваются паскудно и красятся как обезьяны. Обоих обозвал и сказал, что приведет мне нормальную бабу, а этих взашей выкинет. Ну, мои смолчали. Он к ребенку пристал, зачем ему так много игрушек накупили? К чему баловать с малу? Вот тут и прорвало моих. Когда вечером вернулся с работы, жена с тещей и сыном во дворе ожидали, рассказали о госте. Ох, и завелся тогда! Вошел в квартиру, а отец лежит на диване в грязных носках, в портках, какие колом стояли, ну и взял его в оборот. Да так, что углов мало показалось. Он мне в ухо заехал, я ему в дых. Впервые насмелился на него поднять руку. Он не ожидал. А я не мог себя сдержать и выкинул из дома. Но мои не дождались, уехали к теще. Я жену с ребенком только через неделю вернул. Теща до сих пор не приходит, обиделась. А за что? — рассказал Толик.

— Выходит, всех достал! Не только нас! — хмыкнул Степан, посмотрел на Клару.

— Толик не позволил ребенка бить, и самого выкинул из дома! Постоял за семью! А ты ничего не смог, молчал, как лопух! — вскипела баба вспомнив:

— Как он меня обозвал тогда, а за что?

— Ну, насчет оскорблений, давай не будем! Ты у него в долгу не осталась, полную пазуху натолкала. А вот насчет Алеши, молчу. Надо было ему вломить. Но не насмелился!

— Степка! Ён же тебя за эдакое на кулак бы замотал. Иль запамятовал, как Прохор бился с деревенскими, один супротив всех мужиков! Его неможно было злить. Сам ведаешь, мог душу выпустить окаянный бес, — всплеснула руками мать.

— А как же Толик одолел и выгнал?

— Соседи милицию вызвали. Шум услышали и выручили меня, — признался брат тихо.

— А нас подвел под развод! — сознался Степка глухо.

— Как? — опешили все за столом. Мать, глянув на сына, заплакала:

— Выходит, разбил семью, проклятый лешак?

— Степка, что же ты молчал?

— А чем бы помогли?

— Эх-х, вы, дурачье, нашли из-за кого скандалить и разбегаться!

— Мне больно было за сына, что не сумел защитить от своего отца, — заплакала Клара.

— Знаешь, мы от него не могли отнять свою мамку! Уж ее каждый день мордовал. А нас заступников, всех вырубал одним ударом. До бессознанья вламывал всем. А потом каждому медведю в лесу хвалился, что башки нам на задницы свернул!

— Иль не могли кучей на него насесть и одолеть? Хотя бы за мать? — не верилось Ивану.

— Сколько раз пытались. Так он калеками чуть не оставил. Всякое бывало, от того и теперь простить не можем. Вон Настю с Анкой чуть не порешил. Они тогда вовсе зелеными были. Еле откачали их. Страх перед ним в крови сидел. И неспроста.

— А от чего он был таким психом? — не выдержал Димка.

— У них в роду все мужики были буйными. Когда-то их раскулачили. Отняли все и сюда пригнали как на высылку, насовсем, голых и голодных. Со всей семьи и половины не осталось. С голодухи и от холода, от болезней поумирали. Живые озверели от горя. Местные с ними не дружили и не помогали, от того лютовали, что вкруг себя людей не увидели. Потому оборзели на всех, никому не верили, никого не признавали. Так вот и жили ворогами, — говорила мать.

— А как вы за такого замуж вышли?

— Полюбила его, красивым был, ладным парнем, все умел. Золотые руки имел. Вот и вышла бездумно. Ежли б знала наперед свою долю, может и подумала, не спешила.

— Он сразу был таким?

— Нет, Ванятка! Не враз! Годов пять ладом все шло. А тут с деревенскими не заладилось. Его сестру скопом понасиловали. В той гурьбе мой брат оказался. Прошка прознал. Со всеми расквитался, мой Сеня последним оставался, и я чуяла, что не минет он рук Прохора. Присоветовала уехать с глаз подальше. Брат послушался. А мужик мой, потеряв его из виду, три раза поджигал избу родителей. Никак не мог успокоиться и простить. А брат в Сибирь уехал. Там много годов прожил. Приехал сюда на похороны матери, думал, что Прохор забыл и простил его. Но, зря надеялся. Тот подкараулил возле дома и если б ни собака, сгубил бы брательника. Да пес хороший был. Накинулся враз и за горло. Еле спасли врачи Прошку. Брат, конечно, в Сибирь воротился, а мой мужик до меня добрался. За все разом вламывал. Сколько раз хотела от него уйти, пока живая. Он вертал без уговоров. Говорил, что иначе порешит родителев. А что с него взять? Когда его сестра померла от насилья, он глумным сделался.

— Сколько лет сестре было?

— Она младшей росла, поскребышем, восемнадцать годов должно бы исполниться, но не дожила. Повесилась с позора. За нее Прошка сгубил много виноватых. И по его душу деревня охотилась. Годов за пять до погибели все успокоились, но не простили обид. Хотя мой брат уже помер в Сибири от чахотки, не стало и родителев. А Прохор едино лютовал на всех. Ни с кем, окромя баб, делов не имел и не дружился.

— Мам, ну а мы и ты причем?

— За что он нас ненавидел?

— И верно, даже свою мать обижал!

— У него все вокруг были виноваты, и вы, потому, что я вас родила! — заплакала горько.

— Ты ж не раскулачивала, не насиловала его сестру! Почему на тебе отрывался?

— На всех кто рядом был. Нервы Прошку подвели, больной стал на голову. Так и помер по-глупому. Сам Бог его убрал. Вся деревня эдакое сказала. Видать, правы люди. Нельзя жить злобой! Она, едино погубит виноватого. Всюду сыщет и сведет счеты за каждую душу, — сказала мать.

— Зачем ему нужно было разбивать семьи? — удивлялся Иван.

— Дети не просили благословенья, не советовались с ним. Это Прохора бесило. Ведь зятьев и невесток получали со стороны, вовсе незнакомых, чужих, вот и не мог смириться, свирепел. Хотя угодить ему никто не мог.

— А потому, не советовались. Помню, как сам подошел к нему с таким делом, сказал, что понравилась мне девка из деревни. Хотел взять ее в жены еще до службы в армии. Лучше б я не говорил ничего. Папашка на всю деревню разорался. Как он меня грязью облил, с головы до ног. Пообещал все поотрывать и самого утопить в канаве, если я еще раз о той девке вспомню. На смех поднял. После того не только подойти к той девчонке, даже оглядываться в ее сторону не смел. А кода женился, и не подумал приглашать его.

— Никто с ним не советовался, ни с мужьями, ни с женами не знакомили. И все неспроста, каждый знал, чем рискует…

— Именем и семьей, — глухо подытожил Степан и продолжил:

— Он один раз завалился ко мне на работу, а коллеги и нынче помнят, анекдоты о нем рассказывают. Каково мне их слушать? Краснею, как пацан…

— А сколько позора во дворе хватили из-за него? Людям в глаза хоть не смотри, — поддержала Клара.

— Ну, он дурак! И вы не лучше. Развелись из-за него. Вот теперь нет его! А меж вами уже пропасть. Стоил он ваших жизней? Помириться нужно, ведь у вас сын! — говорил Толик.

— За себя простила б, а за сына не могу забыть! — упорствовала Клара.

— Тогда мы все поразбежались бы! Или я своего сына не люблю! А ведь и его поймал отец за уши. Грозил с балкона выбросить. Конечно, сцепились. Он меня за шкирняк схватил и чуть не выкинул во двор. Рад был бы вломить, но я против него козявка жалкая, не одолел бы ни за что.

— А у меня жену побил. Я за нож схватился, в глазах потемнело. И саданул бы, но тятька опередил. Как поддел на кулак, я кувыркался через всю кухню в коридор и зубами в стенку вцепился, встать не смог. А он ногой на горло мне наступил и грозит: