Последний шанс
Шрифт:
— Клара! Мне двоих уже много!
— А моя подруга нагишом! Влетела в спальню и скорей одеваться. Мол, она ко мне пришла. Зачем дублер нужен?
— Цирк, а не семья, — смеялся Иван.
— Нет, Ванек, это хуже. Но куда деваться от жизни? Мы обычные люди, со всеми своими потребностями и слабостями.
— Все понятно, кроме одного. Куда вы деваете своего Алешку? Или все при нем, и мальчишка видит этот натурализм?
— Да ты что, рехнулся? Сын у бабки, у матери Клары живет. Там ночует. Домой только по выходным появляется.
— Почему так?
— Мы живые люди. От себя не сбежишь. По выходным ни я, ни Клара гостей не водим.
— Степка, а разве ты сам не устал от такой жизни? Ведь Алешка не всегда будет ребенком и скоро все поймет!
— Он и сейчас о многом догадывается. Иногда такие вопросы задает, что ставит в тупик. И мы не знаем, что ответить. Вот так спросил:
— Пап, почему маму под руку не возьмешь, смотри, как идут другие. А вы, будто чужие…
— Дома за каждым шагом следит. И опять вопросами засыпает:
— Почему у телевизора не садитесь рядом?
— Почему едите отдельно друг от друга? Зачем спите по разным комнатам? Почему мы больше не ходим вместе в гости как раньше?
— Мальчишка растет. В пятый класс пошел. Скоро будет трудно скрывать от него правду. Он все видит. Но чем больше проходит времени, тем мы дальше друг от друга, — опустились плечи Степки.
— В свободную любовь ударились. А свою потеряли. Да и была ли она у вас? — качал головой Иван, продолжив мрачно:
— Я и не предполагал, что у тебя так горько. Не понимал, отчего такой злой и бабье всегда ругаешь. Никому не веришь.
— С чего быть иным? Оно, конечно, Кларкиной вины меньше моей в случившемся. Но что теперь могу сделать? Прошлое уже не вернуть, а и от будущего ждать нечего. Мы увязли в обидах, непонимании. Для любви и тепла места не осталось. Мы потеряли все. А жизнь продолжается. Она давно не радует, мучает, испытывает обоих. Поначалу мы боялись обоюдных срывов, теперь привыкли. И поняли, что любовь ушла безвозвратно. Мы оба обречены на одиночество. Оно уже теперь начинает доставать. Сидим порою по разным комнатам. Кларка плачет, я курю.
— Да почему не помиритесь?
— Это уже невозможно. Мы перешагнули любовь. И впереди осталась только ненависть. Ее ни погасить, ни задушить. Она уйдет вместе с нами на погост, взяв под руки обоих.
— А вы пытались поговорить, помириться, понять друг друга?
— Зачем? Мы безнадежно остыли. Прошлое не вернуть. Женщина может забыть обиду, причиненную ей. Но за ребенка никогда не забудет. И время не сотрет.
— Степ, ну если бы все было так, она давно вышла бы замуж. И ты нашел бы женщину. Разве не так?
— Вань, с этим нет проблем. Но есть стопор, наш Алешка. Его не хочется обижать. Что будет с ним, если увидит мачеху и отчима? Он никогда нас не простит. Обоих будет презирать за то, что самих себя украли у него.
— Ну это ты уже перехватил! Твой Алешка, как твоя родня, уедет куда-нибудь подальше от нашей провинции. Сам понимаешь, когда узнает, что вы разведены, его около вас уже ничто не удержит. Он слиняет, где никто не знает вас и вряд ли сюда наведается. Кстати, ты и сам такой. Не жди, что сын станет жить рядом с вами, если он сегодня с бабкой. А у вас по выходным. Не злись, Степа, я говорю правду. Алешка вас тоже не поймет. По сути, Клара развелась с тобой из-за сына, не спросив его. Вы во всем обвинили отца. Оно так удобней. Но о себе молчите, хотя сами взрослые
люди. И решение, прощать иль нет, зависело только от самих. Мне не повторять банальщину, но любя, понимают и прощают многое. Тут же старик перевесил все. Брось, Степка! Не любили вы друг друга. А потому первая трещина превратилась в пропасть. Хотя семья распалась без видимой причины. И ты не злись, вы оба виноваты. Не прикидывайся слабаком. Я ли тебя не знаю! Сам не захотел удержать семью! Переменка потребовалась, сыскался повод.— Кончай мозги мне компостировать! Если б я был козлом, не переживал бы разрыв с Кларкой. Давно б от нее отрулил. Все не так просто, как тебе кажется. Да, я пытаюсь держать себя в руках. Но это уже плохо получается. Мне не хочется идти домой. Я попросту давно там не нужен и не знаю, для чего и зачем живу. Все надоело и опаскудело. Нет смысла в жизни, нет цели, а без того все пусто. И я давно чувствую себя лишним на земле…
— Ну тут ты загнул! Торопишься с оценками. Прежде всего, нужен сыну. И нам, каждому. Я не льщу, говорю, как есть. У меня в свое время тоже был депресняк. Со Светкой не клеилось. И в голову лезло черт знает что. И тоже казалось, будто все мимо катит. Вы тогда оказались рядом. И не дали сорваться. А ведь уже пить начал. Удержали. Не оставили одного, не бросили. И я выкарабкался.
— Вань, я каждый день себя удерживаю и держу за уши. Не читай мне моралей, слышь, дружбан? Поделившись с тобой, поговорил сам с собой. Вот только выхода все равно не увидел. И от тебя советов не жду. Нет рецептов в моем случае…
— Помирись с Кларой. Мне кажется, она этого давно ждет. Иначе нашла б тебе замену.
— Ванек! Я много раз пытался. Но бесполезно. Она презирает меня. У нее не осталось ни капли уважения. Она давно забыла имя и зовет козлом, даже при сыне иногда срывается.
— Если б ненавидела, она давно ушла бы жить к своей матери, тем более что там ваш сын и ему у бабки неплохо.
— Туда она не приведет хахалей. Мать не позволит, да и Алешки постыдится. Здесь она живет, как ей захочется. Я не помеха. Ее мать, хоть и женщина, но человек порядочный, строгий.
— Она знает о разводе?
— Конечно. Но я ей не говорил. Теща была против и Кларку чихвостила. Что говорила ей, не знаю. Но та возвращалась зареванная и не спала ночами. Потом все улеглось и успокоилось.
— Теща часто бывает у вас?
— Раньше каждую неделю приезжала. А теперь лишь по большим праздникам, и то ненадолго. Посидит, посмотрит на нас, повздыхает и к себе торопится. Тошно ей видеть нашу семью. Она со своим мужем много лет прожила. Как Кларка говорила, никогда меж ними плохое и обидное слово не проскочило.
— А куда он делся?
— Умер от рака.
— Давно?
— Алешке три года было. Вот и считай, сколько лет одна живет. Много лет предлагали замужество. И все приличные люди. Она отказала. Мертвому мужу изменять не хочет. Была бы Клара такой верной! — вздохнул Степан тяжко.
— Размечтался! На себя посмотри! Верность лишь обоюдной бывает. Чего хочешь от нее, если у самого баб невидимо перебывало.
— А я в монахи не лезу. В моем роду все мужики одинаковы. Никто мимо баб не проскакивал, чтоб не приголубить на ночь. Вон отец вообще борзой! Говорит, что когда всех баб в деревне перепробует, к медведицам приноровится на свиданки бегать. И, знаешь, у него получится. Он любую зажмет, — хохотнул Степан.
— Ему, ты говоришь, семьдесят! Куда такому бабы, да еще медведицы!