Последний шанс
Шрифт:
— А Любушку, свою бабулю, помнишь?
— Очень смутно. Она все время на огороде возилась. Я только спину и ее попу видела. Меня к ней почему-то не пускали. Я один раз побежала к бабке и поломала помидоры. Папка тогда сказал, что у меня ноги кривые, а глаза косые. С тех пор не ездила в деревню. Отец не брал даже когда выросла. Анжелка по-моему, ни разу в деревне не была. И меня больше не тянуло. Знаешь, как страшно было в том доме, когда стемнело. Что-то пищало, скрипело, фыркало, я долго не могла заснуть. Все бабулю будила и спрашивала, почему кто-то в доме плачет? Она говорила, что это сверчок поет. Только песня его была грустной.
— Викуля! Сверчки лишь в старых домах живут. Где давно нет веселья, и умер смех. Они грустят о прошлом. Знают, что старость
— Дедуля, а ты хотел бы вернуться в прошлое?
— Я свое прожил. Ни об одном дне не жалею. Все познал. Любовь и счастье, радости случались, бывало и горе. Все видел и прошел. Судьба ничем не обошла.
— Ты даже ни о чем не мечтаешь?
— Ну, как же! Хочу скорее попасть к Любаше, к бабуле твоей.
— Но ведь она уже старая совсем. Разве с нею интересно? Все время в огороде сидит, ее оттуда на веревке надо вытаскивать, сама не выйдет, сколько ни зови.
— Я тоже свою работу любил. А Любушку на веревке вытаскивать не надо. Увидит меня, сама выскочит, с огорода бегом прибежит моя голубушка.
— Значит, любит тебя, хоть и старая.
— Викуля, у любви нет возраста. Она как радость, всегда в человечьем сердце живет.
— Но не у каждого. Другие без нее обходятся. И говорят, что любовь придумали как красивую сказку для дураков и больных, что нет ее, и никогда не было, — погрустнела девчонка.
— А ты кого-нибудь любишь? — спросил внезапно и заметил, как смутилась, покраснела внучка:
— Не знаю пока что это? Нравится один парень. Но он ничего не знает и не догадывается. Я его держу на расстоянии.
— А он как к тебе относится?
— Не знаю, — пожала плечами неопределенно.
— Если бы он любил, ты обязательно почувствовала это! Такое не скроешь, как ни прячь. Любовь всюду найдет, от нее не убежишь. И ты, конечно, знаешь, любят тебя или нет!
— Трудно сказать. Я часто ловлю на себе его взгляд. Иногда подсаживается ко мне пообщаться. Говорим о пустяках. Никогда о серьезном. Да и вряд ли такой разговор возникнет. Он воспринимает меня за девчонку-подростка, какую нужно держать за руку, и смотреть, чтоб не споткнулась и не пропахала носом асфальт. А вокруг него знаешь какие девахи кружат! Целые бабы! Я против них жалкий рахитик, недоносок! К нему на лекции подсаживаются крутые телки. Грудь с мою голову, задницу тазиком не прикрыть. И, почти все это голое.
— Так это ж бизон, слониха, разве с такою интересно? Сплошной натурализм! Нет, уж не знаю, как тот парень, но в наше время эти девахи пользовались спросом только на ночь, в скверах, в парках, но и то ни все рисковали с ними связываться. Это ж секс-машина, паровоз без тормозов. Их стыдились и обходили как можно дальше.
— Зато теперь такие в спросе. На них мода.
— Мода — дело скоротечное, проходит быстро. Эти девицы на ночь, они для жизни не годятся. Я не помню, чтоб кто-то из наших ребят женился на подобной. Правду сказать и в аудиториях таких не имелось.
— Дед, а почему на однокурснице не женился? Иль не было хороших девчонок?
— Плохих не имелось. Одна другой лучше. Но я искал особенную и нашел!
— Дедуль, не обижайся, но ведь у бабульки всего семилетка! Что общего между вами? Ты ученый, она колхозница. Как вы встретились? Как познакомились и полюбили? О чем могли говорить? Ведь меж вами пропасть!
— Какая ты смешная, Вика! Мы познакомились с Любашей в ее деревне, куда нас, тогда еще студентов, прислали убирать картошку. Назвали шефами, дали в руки ведра, мешки, копалки и скомандовали:
— Вперед!
— Мы сворой пошли. Кто куда побрел. Кому охота в земле ковыряться. Иные впервые увидели, как картошка растет. Собирали то, что сверху трактор выкопал. Полезть глубже и не подумали. Не знали, да и желанья не было. Вот так до обеда проваляли дурака. Кто-то уже картошку пек прямо в поле, другие спали в кустах, иные курили, сбившись в кучи. Все ждали, когда за нами машина придет, чтоб уехать в город. Но вместо нее увидели кобылку. Эдакая резвая, рыжая шельма, бежит так шустро
и тянет за собой тележку на резиновом ходу. Это нам обед привезла сама Любаша. Накормила знатно. От души, по-крестьянски. А потом пошла проверить, как картошку убрали. Копнула в одном месте, в другом, по борозде с копалкой пошла. Видим, на каждом шагу картошку собирает в мешок и хмурится. Когда вернулась, лицо будто тучей заволокло. Так и сказала:— Ждали помощников, а прислали бездельников. Нам такие лодыри не нужны. Возвращайтесь в город. Я позвоню вашему начальству. Пусть знают, что не будет с вас толку нигде!
— Мы ее давай уговаривать, чтоб не звонила и не позорила. Пообещали все к вечеру убрать до единой картошины. И слово сдержали. А вечером на поляне возле реки танцы устроили. Мы с Любой, как два бригадира, всюду вместе держались, неразлучно. С того дня на всю жизнь ее полюбил, свою голубушку. И поныне одну люблю.
— Скажи, а вам интересно было общаться? О чем вы говорили с бабулей?
— Ты напрасно считаешь Любушку отсталой и забитой. Она умница, многое знала и разбиралась в таком, о чем я понятия не имел. Вот так в самом начале конфуз получился. Привезла она нам на обед сметану. Настоящую, деревенскую, мы дорвались. Понятное дело, студенты, в городе хлеб с чаем видели. Какая там сметана, она была недоступно дорогой, а тут ешь, сколько хочешь. Мы и постарались, кружками ели. А через час в лопухи всех понесло. Желудки подвели, понос одолел, да такой, хоть волком вой. Ни то картошку убирать, из лопухов не выйти, света не увидели, ни разогнуться, ни встать. А я на вечер свиданье назначил Любаше. Тут уж о какой встрече помечтать, в глазах темно. Все ребята и девчонки в лопухах застряли. Только двоих лихо минуло. Они в деревню побежали врача искать. Но откуда ему взяться в той глуши? Встретили Любу, сказали о беде. Та заварила семена конского щавеля и примчалась на своей тачанке. Напоила всех, и меня в лопухах отыскала. Как совестно было, не высказать! Выпил я тот настой, лег прямо на поле. Ни встать, ни сесть не могу. А Любаня не отходит ни на шаг. Тут же глаза на лоб лезут. Но терплю, а через полчаса желудок успокоился и, словно ничего не было. Только слабость осталась. Но встал на ноги. Глядь, другие уже у костра картошку пекут. Так Любаша посоветовала. Через час и вовсе полегчало. Вылечила она всех. Но сметану с тех пор никто не ел. Как огня боялись. Не хотели позориться и болеть. Но не только это, много раз она выручала нас. И заботилась о каждом. Полюбили ее многие из наших парней. Оно и неудивительно. Уж очень хорошая девчушка, такую нельзя было не заметить.
— А наш отец, почему женился на матери? Она не только другим, себе не поможет ни в чем.
— Кто их знает, как там сложилось. У всякой любви своя тропинка к сердцу лежит.
— А если она не дошла к другому, осталась без ответа? Вот как у отца?
— Мы не знаем, что там случилось? И лучше не лезть в эти кущи. Может, не любила, но может, потеряли оба по дороге жизни. Ослабли руки от усталости и выронили самое дорогое, даже не увидели, не оглянулись. Когда поняли, что любви нет, найти, вернуть ее уже не смогли. А и желания не было. Теперь о чем говорить? Человек без любви не живет, только мается. И обычно, как в наказание, такие живут долго. Это, равно проклятию. Другое дело любимые! Им ничто не страшно. Знают, они и на земле, и на небе нужны. Сколько бы ни жил, в чьем-то сердце навсегда останутся. Небесной звездой или горючей слезой, в памяти не умрут.
Когда поздним вечером вернулся с работы Николай, отец уже собрался в деревню. Оба сразу заметили, что настроение у человека вконец испорчено. Виною всему оказалась Анжелка и стычка с Валентиной.
— Коля, тебе срочно нужна другая женщина! Если примирение не получается, ищи другой выход. Природа не терпит пустоты, — советовал Петр Алексеевич.
— Пап, мне ни до женщин! — отмахивался человек.
— Это самое важное — душевное равновесие. Когда поймешь, что любим и нужен, все в жизни наладится. Ты перестанешь обращать внимание на мелочи. Оглядись, найди подругу. Не тормози самого себя!