Последний ветер

– Да, сейчас примерно половина десятого утра. Плюс-минус пять минут. Но на поверхности сейчас достаточно серо и заволочено облаками, так что сразу даже и не скажешь.

– Сспасибо...
– только и смогла выдавить из себя девушка. Она почувствовала, что её одолевает голод, потому как вчерашний обед весь вышел, так и не переварившись. Вспомнив причину этого, её снова затошнило. А ещё боль в руке. Ножа в ней уже не было, и она была аккуратно и профессионально перевязана бинтом. Только попытавшись пошевелить пальцами, Руфь испытала новые вспышки боли, и решила оставить это занятие.

– Прости, что я вчера так с тобой обошелся. Но, пойми меня правильно, перебивать старших и дерзить им - признак дурного тона. Поэтому, я немного наказал тебя. Извини, что вспылил. Пока ты спала, я обработал и зашил рану. К сожалению, никаких обезболивающих препаратов я в вашей аптечке не нашел. Поэтому, потерпи пожалуйста. Хочешь есть? Только честно?

– Да.

– Тогда погоди минутку. Я сейчас схожу на кухню.

Ллотр встал из-за стола и удалился в другой конец зала, где начинался коридор и был вход в небольшую комнатку, оборудованную под кухню.

Руфь подумала о том, что сейчас самое время бежать. Бежать как можно дальше из этого места, превратившегося из пристанища общины в братскую могилу. Вот только куда бежать? Наверх? Туда, где без респиратора она протянет... Сколько протянет? Полчаса? Меньше? Да и убежит ли она со своим огромным животом от человека, который в одиночку убил более двадцати человек. И человек ли он вообще? И эта резкая перемена в его поведении? Он говорил о том, что сюда скоро должны явиться его братья. И если они не такие сумасшедшие как он, то у неё есть хоть какая-то надежда на спасение.

Смотреть по сторонам Руфь не стала. Не могла. Хотя, на периферии взгляд выхватывал мёртвые тела, расплывающиеся огромными красными пятнами.

Она так и сидела, потупив взгляд, покуда не пришел человек-иисус. Он поставил перед ней тарелку, на которой лежал ещё теплый кусок жареного мяса.

– Приятного аппетита, Руфь.

Рот моментально наполнился слюной и только маленький червь сомнения удерживал её от того, чтобы начать есть этот кусок голыми руками.

– Что это за мясо?

– Это свинина. Я нашел несколько замороженных кусков в рефрижераторе. Видимо, некоторые предпочли не говорить остальным о том, что осталась нормальная человеческая еда. Может, они держали её на какой-нибудь особенный случай. Кто знает?

– Правда?

– Конечно. Считай, что у тебя сегодня как раз тот самый особенный случай. Ешь и набирайся сил, маленькая отчаянная мышка!

Сомнения прервало громкое и протяжное урчание в желудке. Руфь секунду колебалась, а потом взяла мясо здоровой правой рукой и откусила кусок.

Она уже и не помнила вовсе, когда она в последний раз ела настолько хорошо приготовленное мясо. Прожаренное, но, в то же время, истекающее нежным розовым соком, идеально посоленное, в меру острое. Она почти не жевала. Она откусывала мелкие куски и почти сразу глотала. Спустя несколько минут она расправилась с трапезой.

Ллотр наблюдал за ней, как обычно наблюдают за голодной дворнягой, глотающей всё, что предложат. Он улыбался.

Он почувствовал их за пару лиг от убежища. Братья ненадолго задержались у солончака, видимо, разглядывая аморфную массу конечностей, оставшихся от водоносов, и двинулись дальше - прямо к нему.

Головы их были закрыты, а мысли спрятаны от него, но он знал, что они задумали. Какое отвратительно дело замыслили. Вот только сестрицы с ними не было. Сестрица осталась дома. Значит, представление сегодня будет только для троих членов семьи.

Пора поднимать занавес.

Вот только...

– Руфь?

– Да.

– Напомни, пожалуйста, как звали того парня, который с твоей подругой "дружил"?

Руфь секунду, было, пыталась понять, кого именно он имеет в виду.

– Его звали Джакоби. Но, он не любил, когда его так звали. Он называл себя Джакка.

– Джакка, значит. Ну, и как он тебе?

(почему он не добавил "был" в конце?)

– Он был хорошим. Он хорошо относился к Мире и ко мне тоже...

– Нет-нет. Я имею в виду... Как. Он. Тебе. На вкус?

Руфь сжалась от того, что живот похолодел, будто она проглотила камень. И через секунду камень запросился обратно. Она даже не успела отвернуться от стола, когда из неё полезла рвота. Её тошнило непереваренными кусками, вперемешку с розовым соком. Руфи казалось, что это кровь.

Когда она повернула голову, чтобы взглянуть на человека, это моментально выветрило из её головы все мысли о том, чтобы наброситься на него с кулаками. В его выражении лица и взгляде читалось превосходство, самоуверенность, безнаказанность и веселье. Для него всё это было каким-то театром, где ему была уготована главная роль.

Единственное, что смогла сделать Руфь - это заплакать. Она даже ничего ему не сказала.

– Ну-ну, не плачь, мышка. Сейчас сюда придут мои братья, и я хочу, чтобы ты выглядела как подобает. Так что вытри свои слёзки, и раздевайся.

– Что?

– Я сказал: вытри слёзы и раздевайся!

– Убей меня...
– всхлипнула Руфь.
– Лучше убей, чем так. Я не хочу унижения...

– Не заставляй меня делать это самолично! РАЗДЕВАЙСЯ!

Руфь вся сжалась, и принялась медленно стягивать с себя свитер. Под свитером оказалась майка, когда-то белая, теперь - грязно серая с протертыми дырками. Она сняла и её. Следом сняла тяжелую шерстяную юбку в клетку.

Она так и стояла в исподнем и тяжелых ботинках, не зная, достаточно ли этого, или стоит раздеваться дальше. Но, спросить у неё не хватало сил.

– Эти грязные тряпки тоже снимай. И ботинки.

Через несколько минут возни со шнурками, она сняла свою обувь. Затем - всё остальное. Она так и не смогла для себя определить, что в этой ситуации для неё было более дискомфортным: остаться абсолютно голой среди трупов и сумасшедшего маньяка, или стоять босиком на холодном бетонном полу. Не было сил даже из стыдливости прикрыть руками маленькие груди и низ живота.

Он лишь мельком взглянул на неё и сказал:

– Присаживайся.

Руфь покорно села на стул и поджала ноги. В её голове вращалась только одна мысль: "надеюсь, сегодня всё это закончится".