Последний ветер

Сама Мира в какой-то момент задалась вопросом, почему она вообще помогает ей, ведь все понимали, что беременность, и, в том числе, роды в таких условиях - это безнадёжное предприятие. Гораздо проще придти как-то вечером, и задушить эту решившуюся на безумство девушку, грязной драной подушкой. Доктор скажет, что она задохнулась во сне, а все остальные вздохнут с облегчением. Больше пищи для остальных. Больше воздуха для остальных. Это было разумно, но неправильно. Может они и не осознавали, но им нужно было это дитя. Им нужен был ребенок-надежда. Возможно, последний, рождённый в этом умирающем мире.

Старик же, когда-то давно, будучи доктором, большую часть времени проводил с Руфью. Он подолгу сидел, и согревал в узловатых, побитых артритом руках, большой медный стетоскоп. Несколько раз в день он подсаживался к Руфи, аккуратно задирал толстенный вязаный свитер с её живота, и приставлял к нему мятую, покрытую патиной трубку. Он слушал плод. Тот был слаб, как и надежда на то, что он вообще выживет. Только из-за чувства ответственности перед этой маленькой женщиной, старик постоянно откладывал не дающую ему покоя мысль о том, чтобы в один прекрасный вечер проглотить пулю.

Руфь спала. Совсем недавно Мира приносила еды. Она сказала, что старик отказался от обеда в её пользу. Мира проворно достала из складок одежды небольшую банку собачьих консерв, и нож из-за голенища сапога, при этом постоянно поправляя свободной рукой засаленные волосы.

– Старик совсем плох.
– Сказала она больше в пустоту, чем кому-либо конкретно.

Руфь ела консервированное мясо, и в задумчивости кивала. Мира нервно теребила волосы и смотрела, как ее подруга ест.

– Солончак пересыхает.
– Сказала она.
– Видимо, поэтому Водоносы сегодня задерживаются. Джакка последнее время сам не свой, он постоянно говорит о том, что всё это ненадолго. Он говорит, что, возможно, вода закончится ещё раньше, чем припасы. Даже не смотря на то, что нас осталось совсем немного. И, вероятно, станет ещё меньше.

Мира перестала говорить тогда, когда заметила крупные слёзы, катившиеся по щекам Руфи. В руке она крепко, до синевы, сжала щербатую вилку.

– Прости, прости, что же это я такое несу, тебе ведь нельзя переживать.

– Мы все здесь, умрём, да?
– Руфь всхлипывала, глотая слёзы.

– Нет, нет. Всё будет хорошо. Мы обязательно что-нибудь придумаем.

Мира, поняв всю глубину своих слов, молча удалилась из маленькой комнатки, оставив Руфь наедине с собой. Та отложила еду в сторону, и перевернулась на бок, лицом к стене. Она плакала до тех пор, пока не заснула. Ей снились мёртвые люди.

Когда она проснулась, везде явственно ощущалась некая гнетущая тишина. Электричества снова не было. То ли утих ветер, питавший генераторы, то ли система снова забилась пылью. Аварийная светодиодная лампочка безуспешно пыталась рассеивать тьму вокруг, но, получалось слабо.

Воздуховод почти беззвучно шипел тоненькой струйкой. И никакого чувства присутствия людей вокруг. Как будто бы все в одночасье уснули, хотя Руфь знала, что такого никогда не случалось. Сюда, в маленькую комнатушку в дальнем крыле и так не доходили ни звуки, ни какие-либо события; но сейчас тишина была густой и вполне осязаемой. Она не знала, сколько минут было тихо, прежде чем она услышала шаги. Она не сразу поняла, что с ними не так, и только когда кто-то остановился возле двери в её комнатку, она поняла, что именно. Тот кто пришел к ней, был бос.

Разглядеть вошедшего было поначалу тяжело. Длинноволосый и мускулистый силуэт в просторной светлой одежде, склонил голову набок. Он подошел к Руфи, и сел на корточки рядом с ней. Она подобрала ноги, и обхватила руками колени, насколько позволял это сделать внушительный живот. Вошедший был похож на измученного миром Иисуса, только без бороды, и со шрамами на лице.

– Здравствуй, девочка.
– Сказал он.

– Кто вы?
– Спросила Руфь.

– Я - человек Иисус. Я пришел даровать вам вечную радость, и счастье, и избавление, и прочую ересь в таком духе.

– Кто Вас впустил сюда? Где все остальные? Где Мира?

– Не имеет значения, кто меня впустил, я здесь, и это главное. А все остальные ждут тебя в трапезном зале.

– У нас нету такого зала - сказала испуганная Руфь.

– Теперь есть. Пойдём со мной.

Он протянул ей руку, и она обратила внимание, что рука незнакомца заляпана кровью.

– Я никуда не пойду с вами!
– вскрикнула девушка, и на глазах её выступили слёзы.

– ПОШЛИ СО МНОЙ! Не заставляй меня тянуть тебя за ноги, или волочь за волосы. Вставай!

Руфь начала реветь, одновременно пытаясь встать на негнущиеся ноги.

Он поднял её резко, и практически не прилагая особых усилий. Как будто бы та не весила ничего вовсе. Он повел её по коридору, освещённому такими же тусклыми аварийными лампами. То тут, то там попадались лужи и кровавые потеки на стенах. Никаких тел не было, что пугало Руфь ещё больше.

– Вот ты думаешь сейчас, что я плохой, да?
– как будто вникуда спросил Ллотр, и продолжил.
– А вот вы все хорошие. Ну, вот, хрен там. Когда начался весь этот пиздец, вы все как с цепи сорвались. Все ваши моральные устои улетучиваются, и вы движимы одними лишь инстинктами. У вас нет ни цели, ни идеи, ни морали...

– Ты их всех убил, да?
– Захлебываясь слезами, спросила Руфь. Ллотр продолжил, будто и не было вопроса.

– Я же искореняю болезнь безжалостно и не раздумывая, даже если для этого приходится убивать. Много убивать.
– он на секунду умолк.
– Я долго считал, что болезнь вызывают вредные организмы. И... И я пришел к выводу, что вы; вы все - это и есть вредные организмы. Человек - это сама по себе зараза!

– Ты и меня убьешь?

– Что, прости, я не расслышал. Ах, да, конечно. Конечно убью. Но, не сейчас. Нам нужно кое-кого подождать здесь. К тому же, мне же нужно хоть с кем- то поговорить.

Руфь заревела громче прежнего, за что схлопотала пощёчину, и её голова с хрустом дернулась в сторону. В какой-то момент маленькой хрупкой девушке показалось, что от такого удара голова должна оторваться вовсе. Голова осталась на месте, вот только щека начала неистово гореть. Ещё несколько метров они прошли в тишине.

Ллотр привел её к залу, где была "общая комната", как община называла её изначально. Когда он открыл дверь, и Руфь увидела, что там сейчас творилось, ноги окончательно подвели её, и она упала на колени. А потом её начало тошнить. В воздухе резко запахло желчью.

В зале творился полный бардак, за исключением инсталляции в центре. Среди разбросанных вещей, и крови, которой здесь, казалось, было облито решительно всё, стоял большой продолговатый стол, сколоченный из нескольких небольших столов, за которыми жившие здесь ранее, обедали. За столом, усаженные в несколько нелепых позах, сидели мёртвые люди. Их было одиннадцать.

– Нравится?
– С долей ехидного самодовольства спросил Ллотр.
– Не переживай, тебе тоже найдется место за этим столом. Рядом с твоей подружкой, разумеется.