Последний властитель Крыма (сборник)
Шрифт:
37,7 градусов по Цельсию
– Товарищ майор! Разрешите войти! Ефрейтор Серебряков по вашему приказанию прибыл!
– Вот что, ефрейтор… Получи оружие, два рожка, и отвезешь в Лебяжье лейтенанта одного. «Зебру» вызвал, за руль кого поопытней.
– Откуда его брать?
– Из ментовки. Фамилия – Нефедов.
И, глядя, как расширились глаза солдата, майор спросил:
– Ты что, боец? Нездоров?
29
Хитер был майор Зубаткин. С его хитростью где-нибудь в верхах, в Генштабе ли, в правительстве ли заседать – все предусмотрел. И знал, что Серебряков с Нефедовым закорешились.
А раз так, либо не довезет ефрейтор лейтенанта до Лебяжьего – отпустит, мол, сбежал.
И постреляет вверх, чтобы слышали.
А нет человека – и проблемы нет.
Либо – довезет, ну, а там, в Лебяжьем, любой в чем угодно признается, а доказательства – вот они, вещдоки, у вас, менты, на столе… А рыжье…
А золото, господа хорошие, уже в самолете. Уже салабоны перетащили мешки в ТУ-95 да ветошью прикрыли.
Лежат они теперь себе тихонько, незаметненько, а бомбардировщиков с атомным оружием на борту никто обыскивать не даст.
Москву запрашивать надо.
А это – день-два-три, вся неделя.
А за это время мы все, все перепрячем, да так надежно, что ни сыскарю, ни главменту и на голову не упадет, где искать…
Зубаткин нервно прошелся по кабинету. Знакомая дрожь грызла позвоночник, сладкой, нудной болью отзывалась в паху.
Майору нужна была баба.
Алкоголь его не расслаблял.
«Кого? – думал майор. – Клавдию? Ну на фиг. Не жену же? Нет, конечно». Он вспомнил Натаху-Комбайн.
«Пойду промнусь, – решил он, – сыскари все равно раньше утра не заявятся, время их известное, а я пока в ДК кого-нибудь отконтрапуплю…»
Он накинул плащ-палатку.
– Дневальный, – крикнул он, – я в штаб!
– Опергруппам, коли на разгоны будут подымать, – загнусавил солдат, – патроны выдавать?
– Действовать согласно обстановке, – отрезал комендант и вышел под нудный холодный осенний дождь пополам со снежной пылью с залива.
Шуга – ледяная крошка – ходуном ходила в волнах, враз ставших тяжелыми, маслянистыми, густыми и вязками, словно парафин.
Скрипел и качался фонарик, забранный в сетку, над гауптвахтой.
Майор оступился и провалился с трапика – настила над теплотрассой – в лужу.
«Ух, курвы, зубами загрызу! – распалял себя Зубаткин. – Бабу мне, бабу – и скорей…»
Звезды попрятались. Трапики жалобно скрипели и стонали.
И громко чавкала и хлюпала грязь там, где приходилось ступать по земле.
30 градусов по Цельсию
– Значит, отвез?
Ефрейтор отвел глаза в сторону.
– Доставил, стало быть, дружка в лучшем виде?
Надя смотрела в землю, зато взгляд Вальки жег Серебрякова без пощады. Он вскинул голову:
– А
что я мог поделать?! Ну, сбежали бы мы вместе – куда?! Ничего же не готово, все припасы у тебя в амбарчике, ни катера, ни нарт, ничего – в сортире бы прятались?– А его ты отпустить не мог?
– Мог. Только кто потом меня бы отпустил?
– А что, у вас побегов c-под конвоя не случалось?
– Случались. Только не в браслетах да полуживым.
Ефрейтор осекся и покосился на Надю.
Но она продолжала изучать грязь под ногами.
– Ладно, – Валька сбавила обороты, – у вас что, менты шерстили?
– Да, когда я вернулся с Лебяжьего – все вверх дном, сутки чего-то искали, а чего – не говорят.
Помолчали.
– Бывай. – Валька повернулась и пошла. Надя помедлила и сказала, подняв глаза на ефрейтора:
– Василий… Вы не думайте, я не сомневаюсь, что поступить иначе вы не могли. Не терзайте себя…
И, повернувшись, пошла за Матрицей.
31 градус по Цельсию
– Иван, скажи, когда вам обратно лететь? – Зубаткин угощал командира ТУ-95. Стол был щедрым, и особенно заботливый хозяин потчевал гостя черной икрой – даже в этих первозданных местах она уже становилась редкостью.
Подполковник нахмурился.
– Да как без штурмана лететь? А придется, на базе все на ушах стоят, что Нефедова замели. Приказ ждем вот-вот.
– Слушай, у меня к тебе просьба… Да ты ешь, ешь, не обижай! Раз место освободилось… Захватите меня?
– Куда?
– Да мне, понимаешь, в Благовещенск метнуться надо, сам знаешь – какие у нас доходы?
– Рыбу, что ли, китайцам толкнуть?
– Ну да, прикупил чуток у тунгусов… А я, Вася, тебе с прибыли магарыч выставлю!
– Магарыч – это само собой… – И летчик выразительно замолчал.
– Нет, нет, не сомневайся! Товар реализую, ну, сколько… Ну, тыщу тебе хватит?
– Заметано, – ответил подполковник и мастерски опрокинул стопку. – Эх, хороша чертовка…
– Ваня! – заметно повеселевший Зубаткин расслабился. – Скажи, Ваня, а правда, что все летуны делятся на пердунов, шептунов и свистунов (вертолетчиков, бомбардировщиков и истребителей)?
Подполковник поднял на него враз захолодевшие, будто ледком, синим инеем подернувшиеся, закуржавевшие глаза и холодно, с расстановкой произнес:
– Правда. Но рексов за людей не считает никто. Даже мабута, – добавил он погодя.
Затем встал и вышел, не попрощавшись.
32 градуса по Цельсию
– Свободен! – Следователь, грузный мужчина лет пятидесяти, отпустил конвойного.
– Садись. – Он кивнул Нефедову на табурет.
Лицо летчика было неузнаваемым из-за кровоподтеков, на левой брови запеклась корка, нос превратился в шишку, одежда порвана и изгваздана донельзя, похоже, летчиком мыли пол.