Последний властитель Крыма (сборник)
Шрифт:
– Да-а-а, – протянул следователь, – пресс-хата – это не сахар… Может, водички? – И он налил в стакан из графина и сам поднес стакан к губам летчика, руки того дрожали крупной дрожью.
– Ай-ай-ай, – качал между тем следователь плешивой своей головой, – вот звери, звери, не люди…
Нефедов смотрел в пол, не поднимал головы.
– Ты вот что, сынок, – следователь перешел на доверительный говорок, – вот что… Открутиться тебе не получится, золотишко при свидетелях изъяли. За паровоза тебе тянуть смысла нет, сдай подельника своего – обломится тебе
– Нет никакого подельника, – глухо ответил лейтенант, не поднимая головы.
– Сынок, да тебя ж Зубаткин сдал, он тебе и рыжье подкинул, я тебе… ты понимай! Тайну следствия выдаю, тебя, молодого, жалея… Ну, подумай, ты ж не для тюрьмы рожден, ты ж не жиган, не блатной, не шерстяной, сломают тебя тут – как жить по том будешь? А мы уж тебя, коли нам поможешь, придурком в СИЗО оформим, ну баландеромли, библиотекарем, фотографом… Фотографировать умеешь? Ну вот! Вот же! Да ты срок свой на одной ноге простоишь, о чем тут думать!
Следователь перевел дух.
Нефедов не шевелился и не поднимал головы.
– Сынок… – Следователь постарался придать голосу почти отеческую теплоту. – Да ты еще урок натуральных не видел, это пострашнее, чем суки с пресс-хаты, ты ведь ни на хату путем заехать не умеешь, ни поставить себя, ни жить по понятиям! Да ты хоть представляешь, что тебя в камере ждет?
Нефедов поднял голову. Взгляд его был мертв.
– Ладно, – без всякого выражения произнес он, – пиши, что тебе надо. Но запомни – я был один, подельников нет.
И он опять опустил голову вниз.
33 градуса по Цельсию
– Эй, Валька! Куды катисся? – Молоденький сержантик выскочил из воронка. – Матрица! Не узнаешь, што ли?
Валька повернула голову.
– Ну узнаю… Дальше что?
– Валь, ты это… Не сердись, что мы тебя тогда в обезьяннике… Ну, это…
Она стояла молча.
– Слышь, Валь… Ты ж мне давно нравишься, может, отдохнем вечером?
Она молчала.
– Валь, да ты не того! Не это! – ободренный ее молчанием, заговорил мент. – Я, Валь, к тебе, может, по-серьезному… Ну, придешь в «Клопштосс»? А ты играть-то умеешь?
– Я – нет!
– Да ты, Валька, поди, любого научишь!
– Легкая краска показалась на ее щеках.
– В десять, – уронила она и, повернувшись, пошла.
– Э-э-эх! Не баба – малина! – весело произнес сержант, усаживаясь в воронок.
Водила хмыкнул.
– Слышь, это… – сержант стал очень серьезен, – и сам запомни, и остальным скажи: кто плохое про нее вякнет, ответит мне. Усек?
– Да мне-то что… Только всех молчать не заставишь, а ее, считай, мало ли кто барал…
– Я сказал – ты услышал, – отрезал сержант, и водила повернул ключ зажигания.
34 градуса по Цельсию
Клуб «Клопштосс» был не чета «Джеббу», здесь собиралась публика
почище. За тремя бильярдными столами шла неторопливая игра, если кто и коксовал, то не матерился, музыка не гремела, еда была приличной, и пьяных спроваживали аккуратно, не пиная с крыльца.Валька с сержантом сидели в уголке, куда почти не доставал свет зеленых ламп.
– Ты чё, Валька, вообще не пьешь?
– Пивка.
– Ну, а я – с прицепом. – И мент маханул стопку водки «Чайковский». Он как бы невзначай обнял девушку за плечи, и та как бы этого не заметила.
– Слушай, – она говорила ровно и отстраненно, – хочу к тунгусам на ловитву (ловитва – добыча, промысел – устар.) за икрой сходить, составишь компанию?
– Ну ты, Матрица, долго спала! Не сегодня завтра «Метеор» с Ленска придет с барышниками, все подчистую у косоглазых выгребут!
– Ну, все – не все…
– Да уж у этих не сорвется! Беспредельщики, ухорезы. Ну, скока мы тунгусам платим? Бутылка – кило, все законно, чин чинарем. А эти с ними сначала литки (литки – попойка при купле-продаже – устар. русск.) пьют, а уж потом торговлю начинают, да за бутылку шмурдяка по десять кил красной да по три черной и забирают!
– Что ж, свою пулю рано или поздно каждый на Угрюм-реке повстречает, – также ровно ответила она. – Мало ли их было? Эти – пьяные, другие – трезвые…
– Так-то да, тока опоздала ты!
– Да у меня, Толян, все готово. Катера только нет…
– Много торговать идешь?
– Товару – на пару бочек икры. Может, на пять.
Глаза мента загорелись, и он даже убрал руку с Валькиного плеча.
– На пять? По сто килограмм?!
– Ну да…
– Где ж ты бабок раздобыла?
Она посмотрела ему прямо в глаза.
– Заработала.
И мент торопливо опустил веки.
– Слушай, – облизнул он пересохшие губы, – ну, а если я катер достану?
– Ваш, ментовской?
– Ну да! Моя какая доля будет?
Валька также молча смотрела ему в переносицу, а потом уронила, чуть усмехнувшись:
– Не обижу.
– Не, Валька, не! Половина, половина моя!
– А потом тебе еще и дать?
Он пошкрябал стол узловатыми пальцами. И через сту выдавил:
– Ну, сорок…
– Дешево же ты, мент, меня ценишь! В полцентнера «пятиминутки»… – Валька встала. – За товаром подгонишь свою таратайку завтра в полночь. Знаешь, где амбары?
– А-то?
– Смотри.
И Валька пошла, не оглядываясь.
35 градусов по Цельсию
…Автозак медленно полз через перевалы. До Алмаза оставалось не более трех километров. Целый день шел заряд – снег крутило так, что столбы фар, казалось, упираются в сплошную стену из хлопьев мокрой, тяжелой ваты.
В кабине сидели двое конвойных и шофер.
– Смотри! – неожиданно подал голос он. На дороге темнели две фигурки.