Последняя Империя
Шрифт:
ГЛАВА ВТОРАЯ. В ТРАКТИРЕ "УГРЮМАЯ УСТРИЦА"
1. ТРАКТИРЩИК И ПОСЕТИТЕЛЬ
Исторические и даже роковые события, которым положила начало эта ночь, пока никак не отразилась на трактире "Угрюмая устрица" и его хозяине. Оплывшая сальная свеча, чадя и потрескивая, освещала деревянную стойку, за которой, опершись гривастой головой о кулаки, сидел мрачный трактирщик. Где-то вдалеке потрескивали выстрелы. Время от времени начинал греметь у потолочной балки динамик, извергая очередную порцию инструкций верноподданному населению столицы. Трактирщик всего этого будто не слышал. А когда постучали в дверь, машинально ответил:
– Да, войдите!
Вошел
– Здравствуйте, трактирщик, - сказал посетитель.
Трактирщик ответил:
– Здравствуйте...
Посетитель остановил его жестом, не дав закончить фразу, и заговорил сам:
– Вы знаете, город на осадном положении, черт побери, выходить запрещено. Но я, старый грешник, люблю нарушать установления. И вот, - он кивнул в сторону двери, за которой как раз грохнули выстрелы, - чуть не поплатился.
– Надеюсь, вы не пострадали?
– спросил трактирщик таким тоном, что было похоже: надеется он как раз на противоположное.
Посетитель самодовольно расхохотался.
– Нет, я удрал. Вот только, - он показал огнестрельную дырку в плаще, видите? Невмоготу было дома сидеть. Никакого нет покою. Сами знаете, сколько у меня домашних неприятностей. А тут еще - про рыжих-то уже слыхали? История! Гоняют их по всему городу, окошко мне из пистолета высадили, кто будет отвечать? Да за самым домом тюрьма, часу не прошло, как началось, а рыжими все камеры набиты, орут, попробуй уснуть. Ну, подумал, подумал - и к вам.
– Коньяк? Арманьяк? Бургоньяк?
– угрюмо осведомился трактирщик.
– Успеется, - сказал посетитель, оглядывая помещение с недовольной гримасой.
– Испортили мне настроение, ч-черт! И у вас тоже как-то уныло, мрачно... Скажите, вправду тут раньше было настоящее кафе? Что-то, понимаете ли, не верится. А?
– Было да сплыло, - нетерпеливо отвечал трактирщик.
– Зеркальные окна, а? Публика приличная?
Казалось, посетителю доставляет удовольствие донимать трактирщика вопросами и, действительно, тот еще больше поугрюмел, на его шишковатом лбу прорезались глубокие морщины. Зато он вдруг заговорил - будто сам с собой:
– Публика... да! Какая публика! Художники, студенты, профессора...
– он спохватился, испуганно взглянул на посетителя, - то есть...
Посетитель благосклонно кивнул.
– Можете, можете... Не стесняйтесь. Веселились, а?
– Не заплативши, уходили некоторые, - угрюмо ответил трактирщик, снова уходя в себя.
– Это студенты, конечно. И художники, - он снова оживился. Гвалт, бывало, дым коромыслом... Картинки рисовали на стенах прямо, - он безнадежно махнул рукой, - все велел замазать... Стишки читали. Тут сочинят - тут и читают. Спорили, конечно, речи говорили...
– О чем?
– Не вникал. Нешто до того, знай подава-ай!
– он широко повел рукой и вдруг улыбнулся до странности детской улыбкой.
– А за этим самым столиком сидит он, бывало, думает...
– Кто это?
–
– ...строчит карандашиком в книжечке. Вокруг дым, гомон, а ему хоть бы что. Подойдешь: мешают вам, поди, не хотите ли в отдельный кабинетик удалиться? Смеется. "Мне, говорит, тут хорошо... Светло, говорит, у вас". Светло! Вот мне раз туго пришлось. Я говорю ему: так, мол, и так. Опять смеется. "Пустяки, говорит, трактирщик. Сделайте вот этак, а потом вот этак". И как рукой сняло...
– Да про кого это вы?
– спросил посетитель, мучаясь острым любопытством.
– Простите, заболтался, - глухим голосом пробормотал трактирщик.
– Не бойтесь, черт побери, будьте откровенны!
– воскликнул посетитель.
– Я сам не умею держать язык на привязи. Смешно! Наше семейство пережило две революции, - это слово он произнес шепотом, - после этого поневоле станешь в некоторой степени, - шепотом, - демократом, или по крайней мере, - шепотом, - либералом. Вообразите, ведь потихоньку почитываю даже, снова шепотом, - Вольтера и других этих... у него есть занятные штучки, "Орлеанская девственница" допустим, а у Дидро...
– посетитель залился заразительным хохотом, хлопая себя по коленям.
– Иногда я смотрю на себя в зеркало и думаю: Луи, кто ты? Да ты же настоящий красный! А? Каково? Так что не стесняйтесь меня, друг мой. Ну-ну, выкладывайте: про кого вы тут говорили?
– Нельзя про это, господин. Запрещено.
– Даже мне нельзя?
– Никому.
– Нельзя быть таким букой, трактирщик. Что же было с этим человеком дальше?
– Нельзя, - задумавшись, проговорил трактирщик. И так же задумчиво продолжал:
– Прямо тут его и взяли, за столиком. И повели. Били, в лицо плевали. "Колдун!
– орут.
– Старый колдун!" Дураки паршивые! Наслушались вранья...
– он в страхе зажал себе рот огромной выдубленной ладонью.
– Понятно, - со значением сказал посетитель. Наклонился, стал читать сделанную карандашом полустертую надпись на столе: - "Здесь такого-то числа... такого-то года был арестован... уведен на казнь величайший ученый столетия. Позор!" У вас странный образ мыслей, трактирщик!
– Это не я, - трактирщик замотал тяжелой головой.
– Это студент какой-нибудь... затаившийся... скрытый... руки оборву! Позволите стереть?
– И вы хорошо сделаете, если будете держать свой странный образ мыслей при себе, - строго продолжал посетитель.
– Сотрите!
Трактирщик услужливо кинулся к столику.
– Коньяк? Арманьяк? Бургоньяк?
– стал он спрашивать, преданно заглядывая в глаза посетителю.
Тот кисло ответил:
– Ни то, ни другое, ни третье. Вы мне окончательно испортили настроение. Чтобы его исправить, мне придется самому прогуляться по вашему погребу и сделать выбор на месте. Разрешаете?
– Окажите честь!
– трактирщик слегка поклонился, обнаруживая зачатки хорошего воспитания.
2. ТРАКТИРЩИК И ВТОРОЙ ПОСЕТИТЕЛЬ
Гость давно спустился в погреб, а хозяин трактира все еще стоял возле стола, морща лоб, разбирал надпись и бормотал: "По-озор... Дураки паршивые... Руки оборву..." Потом отошел от стола, снова кинулся к столу, принялся стирать надпись. В это время дверь открылась и вошел диковинный старичок в очках и домашних туфлях. По всей его повадке было видно, что он неплохо знает, как отворяется дверь в трактире "Угрюмая устрица".