Последняя любовь гипнотизера

Все утро он пребывал в нервном настроении, слишком громко смеялся шуткам Элен, был чрезмерно строг к сыну, а потом вдруг бросался его обнимать. Казалось, Патрик испытывает сильнейший страх, словно перед выходом на сцену незадолго до начала какого-то представления.

— Мне хотелось бы… ну, как бы познакомить вас, — очень тихо сказал он.

— А… — только и ответила Элен.

— Это кажется слишком странным? — Патрик положил ладонь на руку Элен.

— Конечно нет, — откликнулась она, мысленно завопив: «РАЗУМЕЕТСЯ, ЭТО СТРАННО! ТЫ ЧТО, УМОМ ПОВРЕДИЛСЯ?!!»

Патрик обернулся:

— Ты готов пойти повидаться с мамой, дружок?

— Погоди немножко, я тут… — пробормотал Джек, не поднимая головы, и его пальцы быстрее задвигались на клавиатуре.

— Джек! — резко окликнул его Патрик.

Тот вздохнул и отложил в сторону «Nintendo»:

— Ладно, хорошо.

Они вышли из машины. Снаружи оказалось куда холоднее, чем ожидала Элен, и она поплотнее запахнула пальто. И огляделась по сторонам, как теперь делала постоянно, проверяя, не притащилась ли следом за ними Саския, но увидела лишь пожилую пару. Они тихонько говорили между собой, рука об руку возвращаясь с кладбища. Женщина улыбнулась Элен.

После инцидента с книгой и цветком Элен лишь однажды наткнулась на Саскию, когда они с Патриком и Джеком были в супермаркете. Джек с Патриком спорили насчет хлопьев к завтраку, а Элен вдруг заметила Саскию, которая шла к ним по проходу между полками, толкая перед собой пустую тележку. Их взгляды встретились. Элен машинально улыбнулась, потому что поначалу увидела Дебору Ванденберг: просто клиентку, страдавшую от хронической боли, которая поддавалась лечению, болтала и шутила с Элен. Она увидела женщину примерно своего возраста, женщину, которая немного напоминала ей Джулию и вполне могла бы стать ее подругой.

И лишь секундой позже Элен вспомнила истинное положение вещей, специфическую природу их взаимоотношений, и по какой-то причине ее нервная система отреагировала так, словно Элен была бесконечно смущена, и ее щеки тут же залились краской. В горле у Элен пересохло, взгляд метнулся к Патрику и Джеку, которые до сих пор явно не сошлись в мнениях относительно кукурузных хлопьев с орехами. Саския покачала головой, почти незаметно, как бы предупреждая: «Не говори им», и бесшумно скользнула мимо.

— Эй, с тобой все в порядке?

Патрик обернулся как раз в тот момент, когда Саския с тележкой повернула за стеллажи в конце ряда.

— Просто немножко голова закружилась, — ответила Элен.

Беременность в этом смысле была весьма полезна.

Но с этого момента она чувствовала себя слегка виноватой, будто они с Саскией вступили в некий сговор с целью обмануть Патрика. И все же не было особых причин сообщать ему о встрече. После поездки в Нузу его ненависть к Саскии, похоже, перешла на новый, более напряженный уровень. Иной раз Элен просто пугало выражение его лица, когда он говорил о Саскии. В тот вечер, когда Элен швырнула в стену бабушкину тарелку, Патрик вернулся домой с очередной кучей коробок, чтобы сложить их в прихожей. А еще с цветами в качестве извинения за то, что хлопнул дверью, уходя из ее дома. Тогда он сказал: «Она снова побывала в моем доме. Ненормальная сучка».

Почему Саския покачала головой, глядя на Элен? В этом жесте явно крылось нечто заговорщическое. Но разве Саския обычно не старалась попасться Патрику на глаза? Разве не в этом смысл преследования? А если нет, то в чем тогда смысл? Неужели Саския действительно думала, что со временем Патрик может к ней вернуться? Когда и каким образом все это закончится? Саския представляла собой головоломку, которую Элен безуспешно пыталась решить.

А прямо сейчас Патрик перегнулся к заднему сиденью машины и взял букет. Он держал его перед собой обеими руками, крепко сжимая стебли, как нервный ухажер, готовящийся подойти к двери дома возлюбленной. Он странно, напряженно улыбнулся Элен.

— Ну, пора, — сказал он.

Джек высунул ногу из машины и пробормотал себе под нос нечто вроде «пиф-паф».

— Джек! — окликнул его Патрик.

— Чего?

— Прекрати.

— Прекратить что?

— Идем. Нам пора.

Джек побежал вперед. Элен шагала рядом с Патриком, посматривая на имена на надгробиях и гадая, прилично ли будет сейчас упомянуть, что она плохо себя чувствует. Страстно хотелось съесть небольшую горку сухих бисквитов, которые она аккуратно уложила в пластиковый контейнер утром, перед их поездкой, а потом забыла на кухонном столе.

Сегодня ее беременности исполнялось ровно одиннадцать недель, и похоже, тошнота, которая до сего дня ощущалась как тихий, хотя и неприятный шум где-то на заднем плане, внезапно усилилась. Утром Элен вытошнило. Ее никогда в жизни не рвало. Ей и слово-то это было противно. Рвота была чем-то ужасающе неприятным и унизительным, потому что Элен стояла на коленях на полу в ванной комнате, согнувшись над унитазом. Ей хотелось позвать маму, что, конечно, было полным абсурдом, потому что от ее матери не было бы никакого проку, ведь Элен плохо чувствовала себя из-за ребенка, а не из-за болезни. Анна бы постаралась утешить дочь, рассказывая о каких-нибудь по-настоящему больных детях, которые были у нее на приеме сегодня или вчера.

А вот Колин, судя по всему, ни единого мгновения не чувствовала себя нездоровой, когда вынашивала Джека. Она каждую неделю играла в теннис до восьмого месяца беременности!

И это не выдумки. С момента их обручения Патрик действительно стал гораздо больше говорить о Колин. Элен уже начала вести мысленный счет и отметила, что за последнюю неделю Патрик хотя бы раз в день обязательно упоминал о покойной. Элен узнала, что Колин каждый вечер прикладывала к животу наушники и включала для малыша классическую музыку.

Элен прежде и сама хотела делать то же самое для своего ребенка, но теперь от этой идеи отказалась.

В течение всей беременности Колин постоянно хотелось соли и чипсов с уксусом. А еще за несколько первых месяцев она похудела, что очень тревожило Патрика. У нее никогда не было перепадов настроения. И рожала она без каких-либо лекарств, обезболивающих и прочего; и так далее, и так далее, и так далее.

Если бы Колин была просто ныне живущей бывшей женой или возлюбленной, Элен без труда отмахнулась бы от всего и пресекла бы дальнейшие разговоры об этой женщине, но поскольку Колин мертва, то было более чем понятно, что ожидание другого ребенка постоянно возвращало Патрика к воспоминаниям о рождении Джека. А так как к тому же Джек любил слушать разные истории о том времени, когда Колин ожидала его появления на свет, Элен чувствовала, что должна не просто вежливо слушать все это, но и поощрять дальнейшие откровения, задавая Патрику вопросы с выражением нежного сострадания и сочувствия на лице.

Но честно говоря, это сводило ее с ума.

Элен любила Джека, и ей нравилась мысль о том, что он станет старшим братом ее собственному малышу, но она поневоле постоянно пыталась вообразить, как все было бы, если бы Патрику предстояло стать отцом в первый раз, если бы они были только вдвоем, заботились лишь друг о друге.

К тому же и тошнота не улучшала положения дел. Элен знала, что тошнота может быть очень сильной. Она просто не представляла насколько или вообще не думала. И хотя рациональный ум твердил Элен, что это не навсегда, все же это отвратительное, изматывающее бесцветное ощущение как будто пачкало все вокруг. Когда Элен думала о том, как будет держать на руках своего малыша, у нее тут же возникала и другая мысль: «Да как я смогу ухаживать за ребенком после всех этих ощущений?»