Последняя любовь гипнотизера

Но конечно, вернувшись домой из супермаркета со всеми нужными ингредиентами, я ничего печь не стала. Зачем? Теперь Элен следует заниматься выпечкой, а не мне.

Элен меня увидела — и тут же быстро отвела взгляд, как будто смутилась или почувствовала себя виноватой, словно это она преследовала Патрика, а не я.

Именно так называет меня Патрик. Преследовательница. Меня просто потрясло, когда он впервые произнес это слово. Как я могу быть преследовательницей? Я же не какая-нибудь злобная незнакомка. Мы жили вместе. Мы пытались сделать ребенка. И единственная причина, по которой я наблюдаю за Патриком, — это мое желание видеть его, поговорить с ним, попытаться понять.

Но наверное, в техническом смысле я действительно стала такой. Преследовательницей.

Никогда не думала, что к сорока трем годам останусь в одиночестве. Не думала, что буду бездетной. Не думала, что превращусь в преследовательницу.

Я качнула головой, глядя на Элен, потому что не хотела расстраивать Джека, если вдруг Патрик начнет вести себя так, словно перед ним потенциальный убийца. Я стараюсь оставаться незамеченной, невидимой, когда они вместе. Это мои собственные правила этики преследовательницы.

Сегодня я не видела никакого смысла в поездке вслед за ними в горы. Мне не нравятся эти извивающиеся дороги, а еще не хотелось, чтобы Патрик начал набирать скорость, когда в машине сидит Джек. Так что я проехала за ними только до скоростного шоссе, просто чтобы убедиться в том, куда именно они едут, и сразу повернула на ближайший съезд с шоссе.

— Желаю хорошо провести день! — крикнула я вслед их машине, исчезающей вдали.

А потом вдруг все воскресенье предстало передо мной как некая недобрая шутка. Когда я ехала обратно к дому, то воображала, как они разговаривают в машине. Им ведь много чего нужно обсудить и спланировать. Свадьба. Ребенок. Что они будут готовить на ужин. Интересно, готовит ли Элен для Джека школьный обед? Вошла ли она в роль матери с такой же легкостью и энтузиазмом, как это было со мной?

До сих пор помню, как укладывала обед в коробку в первый школьный день Джека. Сэндвич с ветчиной и сыром на зерновом хлебе. Персик. Джек любит персики. Маленькая коробочка изюма. Коробка яблочного сока. Намазанный маслом ломтик его любимой банановой булочки. Я все так тщательно продумала. Обсудила с мамой.

— Он все съел? — спросила она, специально ради этого позвонив в тот же вечер.

— Все, кроме изюма, — ответила я.

Патрик же вообще никакого представления не имел о том, что было у Джека в коробке для обеда. Еда его не слишком интересует.

Когда на вас ложится ответственность за ребенка, ваши дни наполняются разными крошечными деталями, которые и составляют детскую жизнь: коробка для обеда, школьный ранец, ботинки, любимая футболка, его друзья, матери его друзей, его любимое шоу по телевизору, вспышки недовольства. И если потом вам вдруг сообщают, что вы больше ни за что не отвечаете, что вы больше не нужны, что ваши услуги больше не требуются. Что вы попали под сокращение штатов, вроде обычного служащего, которого охранники выводят за дверь. Это очень тяжело.

Это невероятно, невыносимо тяжело.

Наверняка Джек спрашивал обо мне. Наверняка был очень растерян.

Я подвела его. И теперь проклинаю себя за тот упадок сил, что случился со мной, когда Патрик объявил о разрыве. Поскольку я уже не могла спать в той же кровати, то перебралась к Тэмми, своей подруге. Тэмми. Что с ней произошло? Она изо всех сил старалась оставаться моей подругой, но потом как будто выскользнула из моей жизни вместе со всеми остальными.

Помню, как пять дней спустя проснулась в доме Тэмми и вдруг сообразила, что сегодня пятница и у Джека сразу после школы занятия по плаванию, что я всегда заранее, с вечера, собирала все необходимое для бассейна. И кто теперь это сделает?

Я работала с половины десятого утра до половины третьего дня. Мне пришлось изменить рабочие часы, чтобы забирать Джека из школы. Я была просто счастлива делать это. У меня были не такие жесткие условия работы, как у Патрика. Я стала Джеку матерью. Ничего не имела против того, что иногда пропускала презентации, потому что работала неполный день. Так поступают все матери: они жертвуют своей карьерой ради детей.

В общем, я позвонила Патрику, чтобы напомнить ему о занятиях в бассейне, и с этого все и началось: так возникла моя привычка. Мое «преследование» собственной прежней жизни.

Потому что Патрик обошелся со мной как с совершенно незнакомым человеком. Как будто бассейн Джека теперь не имел ко мне никакого отношения. А ведь всего неделю назад я водила его на эти занятия, помогала ему приладить защитные очки, разговаривала с тренером насчет того, что, может быть, стоило бы перевести Джека в другую группу, постарше, договаривалась с одной из мамаш о том, чтобы мальчики могли встречаться и играть вместе.

— Все в порядке! — рявкнул Патрик. Очень раздраженно, даже злобно. Как будто я вмешивалась в чужие дела. Как будто я никогда не имела никакого отношения к Джеку. — Мы сами со всем справимся!

Меня охватил такой гнев, какого я никогда в жизни не испытывала. Я ненавидела Патрика. И все еще любила его. Но при этом ненавидела. И с того самого времени мне трудно определять разницу между двумя этими чувствами. Может быть, если бы я перестала ненавидеть его с такой силой, то сумела бы и перестать любить его. Понимаю, это звучит совершенно бессмысленно.

Если бы он просто облегчил мне выход из роли его жены, а я всегда считала себя его женой, и матери Джека. Если бы выслушивал меня с тем уважением, которого я заслуживала, когда я звонила ему из-за Джека. Если бы сел рядом со мной, дал мне выговориться и позволил объяснить, какую боль он мне причинил. Если бы сказал: «Прости, мне очень жаль», и сказал бы это искренне, тогда, думаю, я смогла бы все это прекратить. Возможно, тогда я бы постепенно излечилась, как это происходит со всеми.

Но вместо этого все становилось только хуже. Разрасталось. Как гангрена. Все затягивало и затягивало. И это его вина. Я понимаю, мое поведение неприемлемо. Глубоко в душе понимаю. Но ведь Патрик сам это начал. Мама много раз говорила, что, когда она впервые встретилась с моим отцом, это было похоже на идеальную историю любви. Я думала, Патрик — моя идеальная история любви. Вот только это оказалось не так. Он любовная история гипнотизерши. А я прошлое в этой истории. Не героиня. Я всего лишь незначительная роль второго плана.

А может быть, я даже и злодей.

* * *

Молча они покинули кладбище и поехали дальше, к дому Фрэнка и Милли.

Джек затих на заднем сиденье, снова погрузившись в свою игру. Патрик сосредоточился на извилистой горной дороге.

Элен откинулась на спинку сиденья. Тошнота продолжалась, но теперь она стала вполне терпимой при условии, что не придется слишком долго ждать, пока они доберутся до места и ей удастся поесть. Один кусочек подсушенного хлеба мог произвести любой эффект.