Последняя любовь президента

– Пускай что?

– Пускай они ходят по ресторанам.

– Гуманно. Мы сами поговорим со Светланой, да и бумаги о разводе можем оформить без вас. In absentia. Вы согласны?

Мне становилось жарко. В голову ударила странная боль, словно свободная морская волна вдруг оказалась зажатой в малюсенькой черепной коробке и стала давить что есть силы изнутри, пытаясь прорваться через лобную кость. В глазах из-за этой боли, а может, совершенно отдельно от нее, появились слезы.

– Я отдал последние деньги, – пожаловался я и тут же замолк, понимая, что веду себя странно.

– У вас плохо с деньгами? – совершенно серьезно поинтересовался Светлов.

– Нет, нормально. Я просто хотел иметь детей. У меня были проблемы, и вот теперь, когда все готово. Я должен отпустить на свободу мать моих. Что я говорю?

Взгляд моих, должно быть, пьяных, слезливых глаз уперся в Светлова как в спасителя, который может не только четко формулировать свои иногда непростые мысли, но и в состоянии так же легко читать мысли чужих людей, например мои.

– Вы про очищенную сперму?

– Вы знаете? – удивляюсь я, хотя тут же думаю: «Ведь знает он о Светлане и Гусейнове, что ж тут удивительного, что и про мой «рафинад» ему известно».

– Не беспокойтесь. Вы же дали команду «заморозить!»

– Дал, – киваю я и припоминаю на всякий случай недавний утренний разговор со специалистом по микроочистке доктором Кнутышом.

– Знаете, как в пьесах: если ружье на стене появилось в первом акте, в последнем оно обязательно выстрелит. Не волнуйтесь!

– Вы любите театр? – спрашиваю я.

– Вам нужно хорошо отдохнуть. Хотя бы завтра. И еще – Виктору Андреевичу и Нилочке можете полностью доверять, но брать дежурную машину и ехать ночевать к Ниле. Сами подумайте! Будьте аккуратнее. Ваша личная жизнь тоже отчасти принадлежит государству.

Когда он ушел, я долго лежал в ванне и вспоминал прошлое. Вспоминал Светлану, Диму и Валю. «Эта часть моей личной жизни тоже отчасти принадлежит государству?» – думал я.

А сегодня я, как и советовал Светлов, отдыхаю. Я валяюсь на нашей широкой кровати, снова привыкая к ее упругому ортопедическому, или как там его, матрасу. Я лежу и никак не могу отвлечься от своего одиночества, которое еще больше подчеркивается размером этой кровати. И как это Светлана могла спать в ней одна? Я удивляюсь, но тут же вспоминаю те два раза, когда я видел ее лежащей здесь в обнимку с Жанной. Это сама кровать виновата, что рядом со Светланой на ней появилась Жанна. Будь кровать поменьше, она, Светлана, никогда не пустила бы к себе под одеяло женщину. Почему я так думаю? Да просто приятно думать именно так. Не могу же я в самом деле думать, что Светлане было приятнее спать с Жанной, чем со мной.

216

Киев. 8 марта 2016 года.

С утра то капал дождик, то светило солнце. Приветливый ветер гладил лицо. Непривычная тишина в аэропорту Борисполь удивляла. Но все было понятно. Весь аэропорт терпеливо ждал спецрейса из Будапешта. Остальные самолеты были «отодвинуты» и накручивали круги где-то на подлете к Киеву, ожидая снизу, от диспетчеров, «добро».

Над моей головой молодой помощник держал зонтик. Слева стоял другой помощник с двумя букетами желтых роз. Вся остальная свита толпилась за спиной. Несмотря на оцепление, введенное на подъезде к аэропорту, внутрь умудрились просочиться сотни корреспондентов. Так что придется показаться и им, но только на мгновение. А потом – венчание во Владимирском соборе, посещение избирательного участка, и только тогда мы сможем отдохнуть от вспышек, вопросов, взглядов и шума.

Небольшой самолетик зашел на посадку. Легко коснулся бетонной полосы и покатился в нашу сторону.

За спиной зашептались. Я увидел, что вокруг меня светит солнце, один я стою в тени от зонтика. И хмуро обернулся к помощнику. Он все понял без слов. И тотчас на мои щеки легли теплые солнечные лучи.

А самолет приблизился и остановился. К нему сразу поспешили двое, толкавшие трап на колесах. Еще двое бежали следом, неся свернутую ковровую дорожку.

Я тоже зашагал к самолету. Под ногами то и дело хлюпали мелкие лужицы, но я не смотрел под ноги. За спиной гудело от армии сопровождающих меня ног.

Трап установили у овала дверцы низенького самолета. Ковровая дорожка была уже раскатана. Я замер, ступив на дальний от трапа край этой дорожки. И подумал: хорошо, что она не красная, а какая-то домашняя, с темно-синей волнистой линией по бокам и едва заметными украинскими «рушниковыми» орнаментами между линией и окантовкой.

Овальная дверца открылась, и на трап первой вышла стюардесса. На ее лице сначала появился испуг, потом улыбка. Она явно не ожидала такого нашествия. Или не понимала, кто летит в ее самолетике.

Второй на трап вышла Нила, за ней – Лиза. Я выхватил у помощника оба букета и побежал к ним, чувствуя, что вот-вот зарыдаю от счастья. Они были здесь. Они были моим спасением. Они были и спасением страны, но это было не важно. Ни Ниле с Лизой, ни мне! Просто так совпало. Просто страна решила воспользоваться моим счастьем в своих корыстных интересах.

«Наши президенты не бегают!» – прозвучал из памяти голос Догмазова.

«Господи! – успел подумать я, – кажется, я молодею! Ко мне возвращается память!»

Я добежал до трапа как раз в тот момент, когда обе мои девочки ступили на ковровую дорожку. Обе были напуганы, и только остановив свои взгляды на мне, они оттаяли, ожили, уцепились за мое лицо взглядами, как за спасательный круг во время океанской бури.

Мы обнялись и дружно заревели. Точнее, заревели они, а я заплакал от счастья. Склонив головы, обхватив друг друга руками так, чтобы наш треугольник стал кругом спасения, мы и стояли. И плевать нам было на телевизионные камеры, пристально изучавшие нас и наши чувства своими объективами, словно для передачи «Из жизни животных». Плевать мне было на всех, остановившихся вокруг нас. На тех, кто глазел с любопытством, и на тех, кто, стесняясь, смотрел в сторону. На всех мне было плевать!

Пошел дождь, а мы все еще прятались от мира в нашем маленьком, только что родившемся семейном кругу, отгородившись от всего спинами. И не сразу подошел к нам помощник с зонтиком, тоже, вероятно, не зная, что делать, не умея вести себя в неофициальной человеческой ситуации.

Львович попытался рассадить нас по разным «мерседесам», но, встретившись с моим сердитым взглядом, согласился, чтобы мы все сели вместе, в одну машину.

И кавалькада тронулась по Бориспольскому шоссе. Бесконечной цепью по обеим сторонам лучшего украинского автобана стояли по стойке «смирно» курсанты и милиционеры, мимо которых летели со скоростью ветра десятки машин. Светило солнце, освободившись от назойливых маленьких весенних туч. Воскресенье обещало быть лучшим в моей жизни.

Наше венчание транслировалось из Владимирского собора всеми украинскими телеканалами вживую, в «реальном времени», как любил говорить один из моих бывших пресс-секретарей. Это уже потом мне рассказали, что сразу после трансляции диктор напомнил телезрителям о том, что в это воскресенье проходят выборы президента. И телезритель действительно пошел и проголосовал. Проголосовал за меня ничуть не хуже заключенных и солдат. Бедный коммунист набрал всего шесть процентов.

В квартире на Десятинной сразу, с понедельника, стало намного веселее. Я щедро поделился с Нилой и Лизочкой своей служебной жилплощадью. Только ванную комнату с видом на прошлое и на Андреевский спуск оставил исключительно за собой. В другом, дальнем конце квартиры находилась еще одна ванная комната. Я не помню, чтобы когда-нибудь ее использовал, но теперь пришло и ее время. Помощников и блуждающую челядь я выселил в служебные помещения этажа и приказал без вызова не появляться. Этажный охранник сразу понял изменившиеся правила моей личной жизни и стал браво отдавать честь не только мне, но и Нилочке, что ей особенно понравилось.