Последняя Осень Флойда Джеллиса

ты можешь гулять по улицам, стрелять сигаретки и рвать

груши с деревьев, а уже завтра тебе вдруг скажут, что ты

папа. Понимаете, о чем Я?

Возможно, нет. Да и черт с ним.

Если бы вы спросили меня, чем Я больше всего горжусь,

Я бы с удовольствием показал вам свою куртку. И дело даже

не в том, что это первая куртка, что Я купил себе сам в 18.

Эта куртка имеет свою магическую карму.

И мне почему-то кажется, что она была создана именно

для меня.

Она такая темно-болотная, с капюшоном и мехом, торчащим

на нем. Чумовая и заслуживает всех этих рассказов.

Потому что любой мой сверстник, живущий в нашем городе,

мог показать на меня пальцем и сказать: «Видишь того парня

в куртке? Это Флойд Джеллис!»

В моем маленьком городе, городе, где Я рос, никогда

ничего не менялось.

Мы с моим лучшим другом Мартином всегда мечтали,

чтобы наш город был большим мегаполисом с высокими зданиями,

мостами и скверами. Но здесь была только железная

дорога и захудалый лес, где когда-то водились лоси.

Летом мы бросали камни в товарные поезда, жгли костры

и пытались найти тыквоголовых, которые, как говорил Мартин,

живут за рекой и выходят ближе к вечеру.

В осеннюю пору нас одолевала школа и ее домашние задания,

а в выходные мы гуляли на городской свалке, где всегда

можно было найти множество странных вещей.

В те времена еще не изобрели Интернет, поэтому самое

шикарное времяпрепровождение в доме было за просмотром

видеокассет. Ну а самое замечательное, что Я и Мартин

всегда делали то, что считали нужным. Сверстники презирали

нас за то, что у нас была свобода, и мы не боялись испачкать

брючки, играя в луже гудрона.

Мы искали привидения в шахтах лифтов, влюблялись

в девчонок и верили в волков-оборотней. Мир был не изучен,

и, по нашим предположениям, дальше должно быть только

круче. Наверное, если бы не Мартин с его верой в мои выдумки,

Я бы замкнулся в себе и просидел бы овощем лет до

семнадцати. Я придумывал совершенно фантастических существ

и рисовал их в школьной тетради. Когда Мартин видел

мои рисунки, он приходил в дикий восторг, потому что

Я мог придать хоть какую-то форму нашему миру, миру,

который был миражом, а может быть, параллельной реальностью.

Так, наверное, и зачинались наши творческие будни. Мы

вели тетради, в которые записывали произошедшие с нами

или выдуманные истории, рисовали комиксы и постоянно

изобретали каких-то монстрообразных врагов, что всегда

почему-то хотели нас поймать и выпотрошить. У нас ничто

не делилось на настоящее и вымышленное, все было фантастически

цельным, и Я был уверен, что, если жизнь — всего

лишь кино, мы — самые главные его герои.

Когда нам исполнилось 16, воздушные замки и скелеты

в шкафах остались в прошлом.

Но теперь у нас была музыка. Она была крикливой, зловещей

и рассудительной.

Я и мой друг Мартин никогда не увлекались чем-то наполовину;

может, именно это вызывало волнение у наших

родителей. Тогда, на краю между детством и взрослой жизнью,

в этом сумасшедшем и кипящем переходном возрасте

Я верил, во что хотел верить. Слишком далеко от всего насущного.

Я хочу быть Куртом Кобейном. Я хочу бить гитары

о головы неверных и страдать от славы в обшарпанной гримерке.

Чем длиннее волосы, тем ты больше в теме. Альтернатива

была нашим фетишем, и плевать, чему это альтернатива.

Примерно с этой философией Я выкурил свою первую

сигарету и хорошенько проблевался.

Тогда в нашей семье родился мой младший брат, и это

было особенно важно.

Никогда прежде Я не видел маленьких детей так близко,

не трогал их и даже не догадывался, как от них пахнет

чистотой. Я совмещал хождение по концертам с первыми

шагами столь близкого мне существа. Я люблю детей.

Наверное, Я буду хорошим отцом, который только слегка не

в себе.

Мне бы не хотелось, чтобы вы думали, что в те времена

Я был поганым отбросом, прожигающим свою жизнь в рванине.

Я всегда любил мерить маски, но при этом старался оставаться

собой и в себе.

Может быть, поэтому Я так люблю свою куртку.

Она говорит, что не нужно меняться и прятаться, достаточно

просто надеть капюшон.

Короче, мой подростковый максимализм, или как там говорят,

— он требовал стать рок-звездой. И, если говорить откровенно,

Я не знаю, зачем мне это было так необходимо.

Может быть, это тупое самоутверждение, а может, Я, как

и большинство, думал, что музыка есть моя жизнь. Хотя по

большей части мне приятней тишина. Тишина без тиканья

часов.

Самое забавное, что мы все-таки собрали свой квартет.

Это было очень здорово, потому что у тебя еще щетина толком

не растет, а ты уже вроде что-то собрал.

Музыка наша была тяжелая и местами примитивная

с текстами о разбитом сердце и всей этой битве полов. Это

действительно очень смешно, так как жизнь толком еще не

прожита и говорить со сцены вообще-то не о чем. Но любви

все возрасты покорны, и, значит, можно петь о ней.

Песни писал Я. Пел тоже Я. Мартин у нас был чем-то вроде

второго вокала, но того, который злой и все время кричит.

Например, была у нас одна песня — «Ангел», тоже про

любовь… И вот там Я пою, вроде как красивым голосом:

«Вырву сердце с корнем…»

А потом Мартин кричит: «Мы все равно все сдохнем!»

Короче, это было веселое и шумное время.

Но почему-то Я не очень люблю пересматривать записи

с наших концертов.

И вроде музыка ничего, и одеты мы более-менее, но все