Последняя Осень Флойда Джеллиса

потом все опять появлялось, и опять текли дни.

Все эти крутые современные художники рисуют с помощью

планшетов. Поскольку у меня такого добра нет, Я пытался

рисовать мышью. У людей с болезнью Паркинсона такое навряд

ли бы получилось. Что печально.

Пока Я был только маленьким ребенком, заброшенным

в самую чащу диких джунглей. Но Маугли должен выучить

язык животных и стать вожаком стаи. Должен!

Да, Я выбрал глупую затею. Ведь кто такой Художник?

Печальный битник в женском берете?

Или странный философ, работающий за грамм?

Понятия не имею, но Я столько в своей жизни всего начинал

и не доделывал до конца, что даже если б выбрал дрессировку

тюленей, то пытался бы сейчас пройти этот уровень.

У «сидеть постоянно дома» есть огромные плюсы: одежда

не изнашивается и можно вообще ходить без нее, не тратятся

деньги на клубы и метро. И ты постоянно молчишь.

Знаете, многие уходят в горы, чтобы там молчать. Потом

они утверждают, что стали умнее, и мы им верим. Еще бы,

они ведь столько просидели в горах.

Поэтому люди, отпускающие корни, во многом приобщаются

к знаниям. И Я тоже.

В день Я делал примерно по 15 картинок. В основном это

были лица. Полукукольные, получеловеческие.

Мне очень нравится человеческий образ тем, что его

можно совсем немного видоизменить, и он перестает быть

человеческим. Конечно, если привнести эту схему в жизнь,

то это просто ужасно. Но творчество — это постоянная деформация.

Мое так точно. По сути, Я занимался фотоманипуляцией.

Что-то Я фотографировал, что-то рисовал на бумаге

и сканировал, потом дополнял это на компьютере. Если

вы спросите, как бы Я охарактеризовал тогда свои первые

работы, то Я бы назвал их недоразвитым сюрреализмом.

Мне не очень были близки натюрморты и всякое такое.

Конечно, люди любят вешать такие картинки на кухнях,

в гостиных и прочем, но мне по вкусу нечто специфическое.

Когда мне было пять лет, Я увидел у мамы в альбоме открытку

с репродукцией картины Дали «Предчувствие гражданской

войны». Я чуть не свихнулся. Впервые во мне закружил

поток таких смешанных чувств. Да, возможно, это выглядит

дико, необычно и эпатирующе. Но, мать его, это и есть Искусство,

и тут не может быть сомнений — ты чувствуешь это

своим нутром и холкой.

Порой ко мне заезжал Ринго; он рассматривал созданное

и утверждал, что виден рост. Какой рост, Я не уточнял, но

лучше слушать похвалу, чем критику.

Когда ты еще толком не научился ездить верхом, критика

со стороны может отбить всякое желание скакать галопом.

Так что лесть очень полезна и неплохо стимулирует.

У меня хорошая хватка, Я умею раскладывать рисунок на

составные части и чувствую цвет. У меня почти нет проблем

с симметрией и перспективой. Что касается общей композиции,

то иногда Я нарочно нарушал правила. Мне хотелось самому

прийти к давно заверенным формулам, ведь что такое

Свободный Художник, если рисунок в голове уже раздроблен

на части и требует канонов?

Я пересматривал документальные фильмы об абстракционизме

и переломных моментах старой и новой живописи.

С появлением абстракции живопись навсегда потеряла

свои устои: хаос и разрушение, порнозвезды на коленях

проповедников, все, что могло вызывать интерес у зрителей,

теперь впивалось хваткой бультерьера. Мир подвергся одной

из самых глобальных культурных революций со всеми

вытекающими последствиями. Теперь ветхие искусствоведы

ощущали беспомощность и беззащитность. Библии мировой

живописи было не место рядом с легендарным супом Campbell’s,

так феерично канонизированным Энди Уорхолом.

Пикассо, рисовавшему с пеленок, овладевшему прошлым

и возводившему будущее, было глубоко плевать на «розовые

» и «голубые» периоды, в которых его тасуют наблюдатели.

Мир смог воткнуть лишь наполовину в то, что пытался

донести Мэтр. Поп-арт же призывал к напомаженной оболочке

с неизмененной, но растиражированной сутью. Иными

словами, все повелись на яркую упаковку, что так искусно

приносила доход. Мне жаль Пикассо — он умер, передав

наследство не тем преемникам.

Стать настоящим Художником — это как отправиться на

войну без каски. Не знаю почему, но ассоциативное мышление

подкидывало мне лишь разбитое корыто. Наверное,

Я оказался не в том месте не в то время. А вдруг в прошлом

Я сказал бы то же самое? Разве можно судить о существовании

новой земли, даже не зайдя по пояс в море?

Может, просто заткнуться и просто рисовать дальше?

Так Я и сделал.

Не очень люблю большие и шумные компании. Чувствую

себя глупой зверюшкой, что должна попискивать со всеми

в такт, если не хочет оказаться на отшибе. А Ринго был повернутым

тусовщиком. Он знал про все ближайшие события

в Большом Городе и постоянно зазывал меня. Еще одна причина,

по которой светские мероприятия меня пугают, — это

волнение, порождающее желание напиться, а если Я много

выпью, то перестаю себя контролировать. Я перевоплощаюсь

в какого-то начитанно-самоуверенного придурка, что

в течение трех минут легко найдет проблемы на свою Ж.

Бывает, смеюсь и острю в девчачьей компании, но первые

ассоциации с клубным отдыхом — это всегда разбитая морда.

Я плохой боец и плохой притворщик; если где-то нужно

быть паинькой, чтобы не получить в челюсть, мне проще

получить. Это крайне дебильная черта моего характера, но

Я ничего не могу с ней поделать.