Последняя поэма

— Ведь не вернется она! — выкрикнула, стуча зубами, одна из дочерей.

— Да какой там! Разве же мыслимо! И от дома далеко не уйдет — упадет в сугроб, закоченеет. Ну, туда ей и дорога! — так усмехалась мачеха.

Ну, а Вэлда так перепугалась, что и про холод и про слабость свои позабыла — бежала она очень долго, и даже не ведала куда. Ничего вокруг не было, только ветер, метель да мрак. Несколько раз завязала она в высоченных сугробах, но каждый раз выбиралась, некоторое время ползла, разгребая снег, ну а потом — находила в себе силы, и бежала дальше. Наконец, чувствует, что выбивается из сил — поняла, что скоро падет и не поднимется, в ледышку обратится. Плакать стала, а слезы прямо на ее щеках и замерзали — такой лютый мороз был. Нет — не может она больше ни шага сделать, тут и взмолилась, неведомо к кому обращаясь:

— Помоги ты мне. Приди, приди — я жить хочу. Я так многого в этой жизни еще не узнала…

И тут видит — о чудо! — разливается впереди, пусть и слабое, но такое прекрасное, переливчатое сияние. Поднималось оно из-за холмовой гряды, которая словно стена перед Вэлдой возвышалась. И тогда нашла она в себе силы, и стала вверх по этому холму карабкаться, и вот, через некоторое время, совершив неимоверные усилия, вся окоченевшая, но, все-таки, со счастливой улыбкой, что победила, выбралась она на вершину и увидела северное сияние. И в прежние дни наблюдала она, конечно, эти танцующие в небе цвета, очень любила их, но никогда, никогда не представлялись они ей настолько живыми, настолько совершенными. Ей даже казалось, что она чувствует исходящее от них, такое восхитительное тепло. Из последних сил протянула она к сиянию руки, и взмолилась:

— Пожалуйста, очисти от снеговых туч небо. Пожалуйста, согрей меня…

И не успела она ее закончить, как те тучи, которые еще неслись над ее головой, умчались куда-то на юг, а небо, впервые за многие дни стало чистым, видны были и звезды, и Луна печально взирала, а половину неба занимала это волшебно переливчатое полотно. Любовалась этой красой Вэлда, слезы умиления текли по ее щекам, а голова, все-таки, все ниже опускалась в снег — девушка понимала, что умирает, но принимала это спокойно. И тихо-тихо, уже с закрывающимися глазами, прошептала она:

— Прощай, прощай, как хорошо, что эта красота, последнее, что я вижу…

И тут (сначала то ей подумалось, что — это просто виденье предсмертное) — тут в глубинах этого небесного, живого полотна произошло движенье, и вот уже выбежал, и помчался по незримым небесным дорогам прекраснейший, широкорогий олень, который весь, казалось, был соткан из живого света. Он все приближался, приближался, и только когда склонил свою голову над Вэлдой, тогда поняла девушка, что — это не видение. От оленя исходил тот дивный, теплый аромат, который так любила она, который так пьяняще полнит воздух в недолгие дни северной весны — это был аромат освобожденной от ледового панциря, согретой благодатным солнцем земли, запахом пробуждающихся трав и растений. Вэлда почувствовала приток сил, и вот подняла голову увидела глаза оленя — и, хотя это были не человеческие глаза, она сразу увидела там и ум мудреца и добро. Вот встряхнул олень своими широкими рогами и посыпались из них цветы, нежными своими лепестками касались лика девушки, и вот почувствовала она себя так хорошо, как чувствовала, разве что в те дни, когда еще был жив ее батюшка. Она хотела обнять за шею оленя, и так, с его помощью подняться — показалось ей, будто руки прошли через что-то теплое, словно через весеннее, наполненное солнцем облако — и все-таки, некая сила помогла ей подняться, и вот уж она стоит перед этим небесным зверем, смотрит в его очи мудрые, добрые, спрашивает:

— Кто ты?

Ничего не ответил ей олень, только головой повел, и вновь наполнился воздух кружащимися весенними цветами, и касались они лика Вэлды, и хорошо было девушке. Полюбила она оленя, так как никого прежде не любила, вот молвила дрогнувшим голосом:

— Понимаю, ты не можешь рассказать, кто ты. У тебя нет дара речи. Но меня ты понимаешь, и я скажу, что полюбила тебя. Будь милым братом моим, возьми туда, откуда пришел. Возьми в красу небесного сиянья…

И кивнул олень головою, и подхватил Вэлду, и понес. Далеко-далеко под собою видела она снежные поля по которым перекатывались дивные небесные краски, а цвета сияния становились все ближе, вот уже коснулись ее лика, и были они подобны прикосновеньям лепестков небесных цветов. Можете ли вы представить себе счастье Вэлды?.. Она смеялась, она шептала, она пела. И это была прекрасная песнь, торжествующей любви. Она даже и не ведала, откуда пришли к ней эти строки — кажется, из какой-то иной истории:

— И суд настал, но что им судьи,И взоры грозные, слова?..Что их любовь, тепло остудит —И в души смотрят их глаза.И что им мир весь бесконечный,Весь мир в любви, в слиянье душ;А этот мир — он быстротечный,В движении морей и суш.И снова нежные объятья,В последней раз, в последний раз,Любви священные заклятья —И чувства бесконечный сказ.И все горит, пылает в свете,И вновь стихи, стихи горят,Вокруг же на своем совете,Валары грозные сидят."Красиво, жалко и печально,Но нет — он слишком ярок здесь,Восстал он, бурный, изначально,И пламенем оделся весь.Его судьба весь мир разрушить —Он без того не может жить.Не можем мы закон нарушить,Не можем пламень допустить.Пускай уйдет он за пределы,На веки вечные в цепях —Давно он знал свои уделы —Еще в космический морях…"Гремят слова, но те, в объятьях,Не слышат слов, не знают уз,Не ведают уж о проклятья —Их вечностью скреплен союз.И новые слова все шепчут:"Твой дух во мне… а твой — во мне,Они в разлуке нас излечат,Они всегда живут в душе.Ты знай, ты знай, что тьма растает,И время вечности уйдет,Ни космоса, ни пустоты не станет,И там душа любовь, звезду свою найдет.Прощай, прощай вновь, на мгновенье,И все же — светлая печаль,И вновь, к звезде своей стремленье…Что сделано, того не жаль…

Нет, нет — даже и старожилы не могут рассказать, откуда пришли к ней эти строки, но по видимому, все-таки она уже предчувствовала, что недолговечно это ее счастье, что недолго будет пребывать она в этом райском сиянии вместе с братом своим…

А они уже стояли в прекраснейшем саду, со всех сторон слышались волшебные, чарующие голоса птиц, которых никогда прежде не слышала Вэлда, и которых сразу же полюбила, потому что и нельзя было их не полюбить за их неземную красоту. Вокруг все сияло и распускалось, все тянулось вверх, где еще краше переливалось сияние, и было оно таким живым и мудрым, что подумалось Вэлде, что — это сам Иллуватор. Не земными словами ту красу описывать, а даже если и попытаться, то уйдет на это очень много времени. Вэлда стояла, любовалась всем этим, как завороженная, и только изредка, время от времени, шептала слово: «Люблю». Она так поражена была красотами сада, так зачарована голосами его обитателей, что даже и не заметила, что олень покинул ее. Когда же увидела, что нет его поблизости, то очень печально ей стало, но эта была светлая печаль, и вновь зашептала она строки, которые, должно быть, пришли к ней по наитию:

— Вдруг та высшая сила, что суд их вершила,Их объятья легко развела;И звезда тут в печали взмолилась,Но давно их судьба уж была решена."Но позвольте мне с ним в запределье!Что мне, право, веками страдать!О, Единый, услышь ты моленье,Можешь ты нас в проклятье сковать!.."И взметнулась мольба в поднебесье,Да и так слышал все верхний бог —А тот звездами плакал: "Лейся, лейся…Не сломить даже мне этот рок…"Ну а там, среди скал белоглавых,Среди светлых хребтов, где заря,Уж играла кострами на скалах —Там страдали в разлуке горя.Пусть предчувствие вечности вместе,Пусть все нежные клятвы, стихи —Пусть моленья звездной невесте —Как мгновения эти тяжки!Она соткана нежным вся светом,Все в печали, вся в Лунной тоске,Никогда в Валиноре не знали такого навета,Розы дивной, что от слез возрастала на теплом песке.Никогда, никогда — даже в тех Силмариллах,Что проклятием стали Арды,Никогда — даже в тех серебристых приливах,Что сияют в небесной выси.В тех слезах все печаль вековая,Горечь мира, разлука любви —Перед ней в цепи тяжкие мужа ковали,Он стоял весь в душевной крови.Он темнел и светлел, он весь бился,Он страдал, как никто не страдал,Он то в небо мечтой возносился,То в огне и в пучине страдал.Вот закованы цепи, и ветры подули,Грянул ветер, и на море ходит уж вал —И молитву Валары вздохнули,И во тьму уж проход над вершинами скал.Ну а роза сияет, а роза поет,В ней чувство навеки их рок уберег,Навеки дыхание сердца их льет,Мгновение встречи там вечно живет.И вот уж в ладонях у милой звезды,Та роза все ближе сияет,И вот уж коснулась — так словно в сады,Закованный в цепи шагает.И роза ушла уж в огнистую плоть,Ей пламень цвети не мешает,И времени ветер не в силах ту розу сполоть —В ней чувство любви их сияет…

Так говорила маленькая Вэлда, и светлые слезы катились по ее щекам. Но вот услышала она некое движенье, повернула голову и увидела, что светоносный олень стоит прямо пред нею. И так она обрадовалась, так счастливо, звонко засмеялась, что не сразу и заметила, что он что-то держит во рту. Она вновь обняла его за облачную шею, поцеловала в нежные, мудрые глаза и тут только заметила этот кулек, из которого исходил прелестный аромат. Она сразу догадалась, и все-таки спросила:

— Это подарок для меня?

Олень кивнул головою, и вновь закружились в воздухе живые цветы, и вновь приласкали лик Вэлды. И тогда девочка осторожно приняла его, развязала, и обнаружила, что там лежат семена, и, хотя олень по прежнему ничего не говорил, она сразу догадалась, что — это семена тех самых растений, которые окружали ее…

Тут еще раз повел рогами олень, и вырвались из них снежные птахи, закружили в воздухе, да и расправили крыльями то волшебное сияние, которое составляло сад. Открылось окно, а за ним — вид далеких-далеких снежных полей. И сразу увидела Вэлда родное селение. Уже взошло солнце, и золотистые его узоры разбегались на многие-многие версты ровных снежных гладей. Но какая же это была высь! Домики представлялись совсем, совсем маленькими, человеческих же фигурок было и вовсе не различить. И почувствовала тогда Вэлда, что уж настало время разлуки с чудесным оленем. Быстро обернулась к нему, хотела хоть что-нибудь молвить на прощанье, но, оказывается, было уже поздно. Над ее головою, уже высоко-высоко таяло в сияющей небесной лазури сияние, а к земле ее нес теплый весенний ветер. Она плакала всю обратную дорогу, плакала и тогда, когда осталась в одиночестве на вершине того самого холма, где произошла первая встреча с ним. С этого места довольно хорошо было видно и родное поселение, и даже редкие фигурки, которые прохаживались или пробегали между домами. Невероятным казалось, что такое, в общем-то небольшое расстояние, в ночи, в буре представлялось ей целой долгой-долгой, даже и нескончаемой дорогой.

Она все плакала, ну а потом сильно полыхнули ее очи — подумалось, что вновь пришел небесный олень — почувствовала она цветущий, весенний аромат. И только взглянув себе в руки, обнаружила, что держит кулек с семенами — из него то и поднимался аромат.

— Ну что ж… — вздохнула Вэлда. — Домой без еды мне возвращаться не велели. Построю-ка я себе новый дом…

И, действительно, чувствовала она в себе столькие силы, что и постройка нового дома представлялась ей делом вполне возможным — даже и то, что у нее не было никаких необходимых для такого дела инструментов нисколько не смущало маленькую Вэлду. Вот увидела она почти полностью занесенные снегом заросли кустарника, да и направилась к ним, намериваясь построить для начала хижину из веток.