Послы

Он мгновенно схватил ее мысль и снова зашагал: какая поразительная смесь чистосердечия и скрытности! Порою она полностью подтверждала его представление о ней, которое было ему бесконечно мило, порою, казалось, развевала в прах. Теперь она говорила так, словно главным ее искусством была искренность и вместе с тем словно ее искренность была сплошь искусством.

— О, он целиком отдал себя в их распоряжение и будет ублажать до конца. Да и как упустить такой шанс — теперь, когда это само идет ему в руки, — составить полное о них мнение, а оно важнее, смею заметить, и вашего и моего. Но сейчас он весь начинен ими, — сказал Стрезер, возвращаясь. — Он намеренно ими пропитывается. Должен сказать, он ведет себя превосходно.

— Ах, кому вы это говорите, — сказала она тихо. И затем еще тише: — Ему все по силам.

— Да, он просто великолепен! — горячо подтвердил Стрезер. — Я испытываю истинное удовольствие, наблюдая его с ними, — заявил он, усердствуя, хотя фальшь взятого ими тона резала ему слух. Этими расточаемыми друг перед другом похвалами молодому человеку они выставляли его результатом ее заинтересованности в нем, плодом ее гения, признавали ее участие в создании столь редкостного феномена, и Стрезера так и подмывало попросить, чтобы она рассказала подробнее, чем до сих пор, каким образом ей удалось этого достичь. Вопрос в том, как свершить такое чудо и каким оно выглядело в ее собственных глазах, напрашивался сейчас сам собой. Но момент, увы, был упущен, уступив место более насущным предметам, и Стрезеру оставалось лишь продолжить свои восторги по поводу столь замечательного явления. — Бальзам на душу — знать, что ему можно довериться абсолютно во всем! — И после короткой паузы, так и не дождавшись от мадам де Вионе подтверждения, словно ее доверенностьимела пределы, добавил: — Я имею в виду, что он несомненно сумеет показать им товар лицом.

— О да, — произнесла она задумчиво, — если только они не станут закрывать на это глаза.

У Стрезера, однако, было тут свое мнение:

— Вряд ли это так уж важно!

— Вы хотите сказать, потому что они — что бы ни делали — все равно ему не понравятся?

— Что бы ни делали! Да они мало что могут тут сделать, особенно если у Сары не найдется за душой много большего, чем она успела предъявить.

Мадам де Вионе задумалась.

— Ах, она употребит весь свой такт! — Это суждение, по поводу которого они обменялись взглядами, — смотря прямо друг другу в глаза, — не вызвало у Стрезера возражений, однако казалось, будто он принял его за шутку. — Она будет говорить с ним убедительно и ласково. И заговорит до смерти. И, пожалуй, сумеет завладеть им, как никогда не суметь ни вам, ни мне, — заключила мадам де Вионе.

— Да, пожалуй, — теперь уже улыбнулся Стрезер. — Только изо дня в день он все свое время проводит с Джимом. Катает его по Парижу.

Она явно этого не знала.

— А что такое Джим?

Он сделал еще один тур, прежде чем ответить:

— Как? Чэд не представил вам Джима? То есть я имею в виду, не изобразил его? — Стрезер даже как-то смешался. — Разве он не рассказывает вам обо всем?

Она замялась.

— Нет. — Глаза их, снова встретившись, все сказали друг другу. — Не так, как вы. Слушая вас, я словно вижу их или, по крайней мере, чувствую. Впрочем, я почти ни о чем его не спрашиваю, — добавила она. — Как-то не хочется его сейчас беспокоить.

— Мне тоже, и по той же причине, — сказал он, поощрительно кивая; так что по данному пункту — словно ответ ее был исчерпывающим — они полностью сошлись. Но тут Стрезер вернулся к другой, засевшей у него в голове мысли и, занявшись ею, сделал еще один круг, снова остановился и заговорил почти с жаром: — Джим, видите ли, весьма примечательный господин. Именно Джим, думается мне, сделает то, что надо.

— Завладеет Чэдом?

— Нет, как раз наоборот. Не даст развернуться Саре. — И теперь он, наш друг, показал ей, как глубоко все продумал. — Джим очень скептичен!

— Ах, милый Джим! — Мадам де Вионе чуть-чуть улыбнулась.

— Воистину милый! Буквально! Ужас что за человек! Он хочет — да простит ему небо — нам помочь.

— Вы хотите сказать, — не выдержала она, — помочь мне?

— Ну прежде всего Чэду и мне. Но вас он тоже не сбрасывает со счетов, хотя пока очень мало вас видел. Правда, сколь мало он вас ни видел, он — если позволите — видит в вас весьма развитую особу.

— Развитую? — Она жаждала услышать все до конца.

— Да, этакую гетеру, только, разумеется, самого высшего пошиба. Дурную, завлекательную, неотразимую.

— Ах, милый Джим! Право, я хочу познакомиться с ним. Просто должна.

— Разумеется. Но что это даст? Боюсь, вы только его разочаруете.

Она не обиделась — приняла как шутку.

— Я попытаюсь ему понравиться. Значит, лучшей рекомендацией мне в его глазах будет служить моя порочность?

— Порочность и женские прелести, с которой он, в вашем случае, их соединяет. Видите ли, по его мнению, мы с Чэдом приехали сюда прежде всего, чтобы развлечься — он смотрит в корень и без затей. Ничто не способно переубедить его в отношении меня: я, вслед за Чэдом, приехал в Париж срывать цветы удовольствия, пока мое время еще не ушло. Правда, от меня он подобной прыти не ожидал; но, с другой стороны, в Вулете мужчины моего возраста — в особенности те, от кого этого меньше всего ожидают, — замечены в склонности к странным срывам, к запоздалой и весьма опасной приверженности к чрезвычайному, к идеальному. Результат прожитой в Вулете жизни, который часто приходится наблюдать. Я излагаю вам точку зрения Джима — его представление об этих вещах. Ну а его жена и теща, — продолжал пояснять Стрезер, — не выносят подобных историй — в любом возрасте, позднем или раннем. Вот Джим, восставая против своих дам, и придерживается как раз обратной точки зрения. К тому же, — добавил Стрезер, — не думаю, что он так уж жаждет возвращения Чэда. Если Чэд не вернется…

— Он получит, — на лету схватила мадам де Вионе, — большую свободу рук.

— Да, если угодно: Чэд стоит выше.

— Стало быть, он теперь будет действовать en dessous, [85] стараясь убаюкать Чэда.

— О нет! Он не будет «действовать» и вообще ничего не будет делать en dessous. Он очень порядочный человек, и роль предателя в собственном лагере не для него. Но ему доставляет удовольствие иметь какое-никакое, а собственное мнение о нашем с Чэдом двуличии; он готов с утра до ночи вбирать в себя то, что, по его неистовому убеждению, является Парижем, и во всем остальном он будет за Чэда — уж таким, каков есть.

85

скрытно (фр.).

Она призадумалась:

— Серьезным предостережением?

— Вы чудо! — не смог он удержаться от восторга. — Недаром все это говорят. — И тут же стал пояснять, что имел в виду: — Я сопровождал его в первый же день по приезде, и знаете, что совершенно непроизвольно он мне выложил? Вот что у них на уме: не что иное, как исправление нынешних обстоятельств нашего друга, практически полное отречение и искупление, что, по их мысли, ему еще не поздно сделать. — И после паузы — пока она, обдумывая услышанное и борясь с вновь нахлынувшей тревогой, казалось, мужественно взвешивала такую возможность — заключил: — Но уже поздно. Благодаря вам!

На это его заявление она снова откликнулась несколько неопределенно:

— Мне?Помилуйте.

Он стоял перед ней как в чаду. Он высказался — теперь можно позволить себе и шутку:

— Все относительно! Вы — лучше, чем такое.

— А вы лучше всего на свете! — только и нашлась она, и тут же ей пришла в голову совсем другая мысль: — Как вы думаете, миссис Покок приедет ко мне?

— О да, непременно. Как только мой друг Уэймарш — теперь уже ее друг — даст ей передышку.

— Они такие неразлучные друзья? — заинтересовалась она.

— Разве вы не заметили все это сами там, в отеле?

— О, — рассмеялась она, — «все это»! Не слишком ли сильно сказано? Впрочем, не знаю… не помню. Я целиком была поглощена ею.

— Вы были неповторимы! — откликнулся Стрезер. — Только совсем не сильно сказано; напротив, очень мало сказано. Ну да, пусть тешатся. Ей нужно кого-то возле себя иметь.

— А вы?

— Вы полагаете, она рассчитывала на меня — или даже на вас, — как на тех, кого будет иметь? — Стрезер без труда отсек такое удовольствие. — Видите ли, в ее представлении у каждого непременно кто-то есть. У вас есть Чэд — у Чэда вы.