Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума

От воды тянуло вечным холодом.

— Разрешите вопрос, майор? — подвинулся ко мне Филя.

— Конечно.

— Вы, как я понял, знаете, что за хреновину я добыл?

— В замке Нюренберг?

— Ну да.

— А вам не объяснили?

— Может, и объяснили, да я тогда почти не знал английского.

— Боюсь, рядовой, вы и сейчас его знаете недостаточно, чтобы я мог вам все растолковать. Но будьте уверены: ваша миссия предотвратила очень неблагоприятное развитие событий.

В самом деле: как объяснить человеку с неполным средним советским образованием, что так называемое «копье судьбы» (чрезвычайно далекий от оригинала перевод с санскрита) является особым типом ваджры, могущей переломить логический исход любого сражения? Если бы замок Норенберг брала настоящая штурмовая группа, то полегла бы там вся до последнего бойца. И чем больший перевес создавали бы нападающие, тем печальнее становился бы результат. Операции в Арденнах и под Балатоном были спланированы в расчете на применение «копья».

Но Филя пошел один…

— Спасибо, сэр. И родная мать не могла бы утешить меня лучше, сэр.

— Боюсь, что более подробно нам удастся поговорить только после акции, — сказал я со значением.

— Есть, сэр.

Прошел положенный срок, и галька заскрежетала под килем бота. Матросы попрыгали на берег, выволокли суденышко до половины из воды. Моя группа важно спустилась по сходням, Собаки радостно запрыгали по траве, но не разбегались. Дисциплина в упряжке была вполне армейская.

— Ребята! — обратился я к своей группе: Флемингу, радисту-канадцу и восьми американским морпехам. — Мы отправляемся в поиск в район вероятного местонахождения противника. Наша главная задача — найти замаскированные входы на их базу. Подозреваю, что сделать это можно единственным способом: выманив наци на поверхность. Поэтому ведем себя как обыкновенные картографы: шумим, разбредаемся — ну, и так далее. При этом, разумеется, ни на секунду не теряя бдительности. Придется быть подсадной уткой и охотником одновременно. Вопросы есть?

— Нет, сэр!

Мы взвалили на плечи огромные рюкзаки, рядовые подхватили еще и нарты, сержант свистнул собак — и экспедиция направилась вглубь шестого континента.

И черт его знает, почему — но я вдруг почувствовал себя как в юности: первооткрывателем и первопроходцем…

Нога утопала во мху по щиколотку. Трава с широкими листьями не поднималась, а стелилась, переплетаясь стеблями. Идти было трудно. Мы поднялись на невысокий холм. Я оглянулся. Бот уже направлялся к эсминцу, оставляя седые усы на спокойной зеленой воде. Впереди нас ждало дефиле между двух крошечных ослепительно-синих озер.

— Ебена мать! — воскликнул вдруг Филя, забыв от восторга английский. — Цветок!

И правда, это был цветок, простенький, невзрачный, похожий на цветок земляники — но самый настоящий…

До границы снегов нам оставалось пройти метров восемьсот.

Собачья упряжка — устройство, на первый взгляд, примитивное, но без капрала— радиста по фамилии Андервуд, чемпиона «Юконской тропы» тридцать восьмого года, нам бы с нею никогда не справиться. Теперь, когда основной груз ехал сам, а мы догоняли его на коротких широких лыжах, все стало напоминать воскресную прогулку. Если верить карте, до аэродрома было рукой подать.

— Привал! — скомандовал я наконец.

Вот теперь можно было слегка и покартографировать…

Интересно, засекли нас немцы или еще нет?

Ян и радист развернули свое хозяйство и присосались к эфиру. Морпехи сошлись в кружок, как бы для инструктажа, а когда разошлись, на том месте остался стоять припавший к теодолиту Трумэн-младший. На его розовом лице кто-то дорисовал маскировочным карандашом недостающие очки в мощной оправе.

— Двигаться! — напомнил я. — Всем постоянно двигаться! Они не должны нас сосчитать!

Потому что Филя в маскхалате и с пулеметом залег вон за тем торосом…

— Путь свободен, сэр! — Грейнджерфорд казался веселым и спокойным, но честь он отдавал рукой с зажатым в ней ножом. — Ворота открыты! Добро пожаловать в ад!

— Нож спрячьте, сержант, — сказал я.

Он с недоумением уставился на свою руку. Потом вытер лезвие о штанину и попытался разжать пальцы.

— Простите, сэр, — пробормотал он смущенно. — Опять заклинило…

Да, мы прошли бы мимо этих ворот в двух шагах — и не увидели бы ничего, кроме льда. Но сейчас стальная плита была сдвинута и блокирована изломанным и простреленным Трумэном-младшим. Из туннеля тянуло теплом и казармой.

Трупы в сероватых маскировочных комбинезонах так и валялись у входа. Одно из лиц показалось мне знакомым. Я присмотрелся. Это был художник, создававший образ идеальной арийской женщины.

Похоже, что группе «Форум» в Европе делать было нечего. Институт «Аненэрбе»переехал немного южнее…

— Переодеваться, — велел я.

Нелепо быть в полярных льдах одетому как на парад — но расчет был на психологическое подавление. Ты сидишь два года в подземелье, неохотно бреешься, с еще большей нехотой пришиваешь пуговицы и штопаешь прорехи на постепенно истлевающем мундире — и вдруг навстречу тебе выходит благоухающий кельнской водой номер шесть бригадефюрер СС с айзенкройцем у горла и неизбежным, как рок, моноклем в глазу в сопровождении затянутых в лакированую кожу автоматчиков, — тут первым делом вытянешься и проздравствуешь покойного Гитлера, а уж вторым — сообразишь, если успеешь, что никакой посторонний генерал здесь объявиться не может…

Туннель вел полого вниз и точно на юг. Лампы, расположенные через каждые пятьдесят шагов, горели вполнакала. Наши шаги гулко отражались от металлических панелей стен, местами тронутых ржавчиной.

— Не один год строились, — пробормотал Ян.

На спине его с тихим шорохом крутилась катушка. Каждые пять минут мы останавливались, Ян подключался к проводу, и оставшийся на поверхности радист давал сигнал: тревоги пока нет. Когда тревога прозвучит, радист должен будет поджечь термитный пакет и приварить створку ворот к рельсу. Тогда ворота уже нельзя будет закрыть.