Постчеловек

Костя с усилием продрал глаза и поморщился от резкой пульсирующей боли — голова разрывалась на тысячи кусочков, скрепленных вместе ржавыми, но острыми иглами. Каждое движение, каждое «шевеление», даже каждая мысль заставляли чертовы осколки нанизываться на стальные наконечники долбаных игл, причиняя еще больше страданий.

Да еще этот мерзко горланящий будильник! «Вставай-вставай-вставай!» Костя не глядя треснул кулаком по тумбочке, мечтая навсегда заткнуть ненавистный механизм, но… Будильник, резко отпрыгнув в сторону, увернулся от удара! А затем скатился на пол и посеменил прочь маленькими железными лапками, пища еще громче и противнее.

— А-а, ненавижу смарты! — просипел парень.

Одной рукой придерживая голову, желавшую разлететься на миллион мозаичных осколков, он откинул одеяло и спустил ноги на холодный пол:

— Иди сюда, скотина механическая!

Но, едва Костя встал, как будильник, наблюдавший за ним одним немигающим глазом-зрачком, удовлетворенно смолк. Перебирая лапками, с чувством выполненного долга вернулся к тумбочке и замер возле нее, ожидая, пока его поднимут и положат на место.

— Ладно, живи пока, — раздобрился Костя и осмотрелся. — Так, где тут умыться можно?

Из его комнатушки, в которой с трудом умещались односпальная кровать, тумбочка и неглубокий шкаф, куда-то вели две двери. Решив использовать проверенный метод тыка, парень толкнул ближайшую… В тот же миг дверь распахнулась, но только внутрь, чуть не треснув его по носу! На пороге стоял Петр Иванович Беляков собственной персоной.

— Проснулся?

— Как видите, — недовольно пробормотал Костя, подумав, что после вчерашнего случая с усыпляющим газом они вряд ли когда-то станут друзьями или хотя бы приятелями.

Ученый, однако, не обратил внимания на недовольный тон юноши:

— Замечательно! Надеюсь, ты выспался, сегодня нам предстоит тяжелый день. — Он говорил тихо, спокойно… естественно! От вчерашних нервных, как и чинно-благородных, интонаций не осталось и следа. — Еда вон, на тумбочке. Закинься таблеткой и выходи, мы скоро начнем. Снаружи тебя будет ждать Леночка, наша медсестра. Кстати, можешь особо не одеваться, у нас тепло. Трусов будет достаточно. — Хмыкнул: — Если, конечно, Леночки не стесняешься. А еще, — перешел на заговорщицкий шепот Беляков, — мы забрали твою одежду, поэтому стесняешься, не стесняешься… всем пофиг! Придется идти в трусах!

С этими словами Петр Иванович удалился.

…Спустя полчаса Костя в сопровождении Леночки зашел в уже знакомую по предыдущему дню комнату, в которой ему ставили укол. Сейчас здесь было тихо — никто не бегал, не кричал. Даже пациенты, занявшие почти все койки, безмолвно ожидали начала процедуры.

— Располагайся поудобнее, — добродушно предложила девушка, и Яковлев вдруг узнал за маской вчерашнюю медсестру, сказавшую санитарам: «Вот этого давайте к остальным!»

Забытая, казалось, обида, вновь нахлынула яростным цунами и потребовала выплеска.

— Я — особый, а ты — дура, — негромко сказал он и ехидно улыбнулся.

Медсестра промолчала и отошла.

«Возможно, она меня даже и не помнит, — внезапно подумал Костя, и ему стало неловко за слова, сказанные в порыве эмоций. Ведь вчера Леночка, по сути, всего лишь выполняла свою работу. — Блин, обидел девчонку… А может, она меня не расслышала? Не поняла? Подумала, что не ей? Хорошо бы…»

Он опустился на ближайшую свободную койку и осмотрелся, ища взглядом Кэт — подруги нигде не было. Расстроенно вздохнул — скорее всего, ее отвели в аналогичный кабинет. Ведь в лаборатории наверняка есть и другие процедурные комнаты! Или нет?

— Сегодня будем ставить более сильный, по сравнению со вчерашним, укол! — вывел его из раздумий женский голос врача. — Физически никакой разницы вы не почувствуете, но я обязана предупредить.

— А Беляков про укол в курсе? — поинтересовались откуда-то из угла.

— Личное распоряжение Петра Ивановича! Он подойдет к началу процедуры, и вы сможете сами удостовериться… А вот и он!

— Прекрасно! Прелестно! Замечательно! Как вам спалось? Как настроение? — Петр Иванович, проходя между рядами коек, добродушно обменивался любезностями с пациентами. — Как сказала наша замечательная Клавдия Ивановна, сегодня колем нечто более, так сказать, сильное… — Он остановился посреди процедурной. — У этой, так сказать, «вакцины» есть одно неоспоримое преимущество — в том мире вы не потеряете память! Другими словами, будете сразу помнить кто вы, что вы, где вы. А не как вчера, когда вы поначалу тыкались, как слепые бобрята, впервые оторванные от сиськи матери-бобрихи…

— Позвольте вас перебить! — Грубый вышколенный бас разнесся по процедурной, и в кабинете сразу стало неестественно тихо. Костя повернулся в сторону голоса — в дверях стоял мужчина в отутюженной военной форме, что подчеркивала идеальную осанку говорившего. В скрещенных на паху руках он держал фуражку. — Здравствуйте, господа, майор Харитонов, — представился военный и, заложив руки за спину, неторопливо зашагал по проходу между койками. — Я не любитель разглагольствований, поэтому сразу перейду от лирики к делу. Перед вами, господа, стоит важная стратегическая, но в то же время — предельно простая задача. Прям до безобразия простая — запомнить один-единственный адрес и как можно быстрее прибыть в пункт назначения! Задача ясна? Тогда запоминайте информацию!

Майор Харитонов несколько раз продиктовал адрес и все так же неспешно вышел, оставляя пациентов в легком недоумении.

— А вот это и есть упомянутый мной вчера «другой отдел, ответственный за задания», — вполголоса сообщил Беляков и хлопнул в ладоши: — Ладно, не будем, так сказать, отвлекаться! Вы все запомнили? Великолепно! — и повернулся к врачу: — Клавдия Ивановна! Девочки! Приступайте!

И девочки приступили.

Яковлев лег на желтоватую простынь, с неким волнительным трепетом наблюдая, как медсестры, разбившись на пары, снуют между коек — вот одна наполняет шприц мутно-сиреневой жидкостью, а другая в это время включает аппарат и присоединяет к пациенту толстые провода. Следует укол, и человек моментально закатывает глаза, секунду трясется крупной дрожью и замирает без сознания, а медсестры переходят к следующей койке… Наблюдать подобное было не только неприятно, но и страшно.

В конце концов очередь дошла и до Кости. И, как назло, одной из двух подошедших к нему медсестер была Леночка.

— Прости, я не хотел тебя обидеть, — виновато потупился парень.

— Ничего страшного, я не обиделась, — наполняя шприц, под маской улыбнулась она и хихикнула: — Иначе стала бы я делать тебе укол… максимально безболезненно?

Костя не успел ничего ответить, лишь почувствовал, как острая игла без усилий разрывает кожу и входит глубоко в плечо, выплескивая фиолетовую жидкость. Боль длилась мгновение, а после наступило преисполненное теплотой блаженство, сменяющееся ощущением полета и эфемерно-мимолетным головокружением…

Кто-то потряс его за плечо. Еще раз. И еще.

— Мущщина, а мущщина! Ваш билетик!

Не открывая глаз, Яковлев отмахнулся от приставучего… кого? Нет! Он не хотел даже знать, кому и что от него нужно! Ведь эйфория еще так близка, нужно всего лишь протянуть руку, погрузиться в эту сладкую вату наслаждения, схватиться покрепче… и не отпускать!

— Мущщина, руки уберите! — взвизгнул кто-то и ударил Костю по ладони.

«Мущщина» с трудом разлепил веки и не сразу сообразил, где находится — перед глазами обнаружилась выцветшая и потертая спинка кресла, в которую он уткнулся лбом.