Постоялый двор Синичкино

— Конь мой сломался: цепь полетела, — вместо приветствия сообщил он Юре и Гертруде. — Вот, капаюсь, ставлю её на место.

— Мы к Серафиме Харитоновне, — пояснил своё появление перед домом Ходорёнка Павловский.

— Так я понял, что не ко мне! — хохотнул Нахим. — Проходите в дом. Тёща там на кухне помогает моей жене обед готовить. Ну как помогает? Топчется рядом, указания раздаёт. Она всю жизнь любила поруководить. Я так и говорю: "Вы, мамаша, наш бессменный руководитель."

Пощряемые оставшимся на улице Нахимом, Гертруда и Юра вошли в котедж и оказались в широкой прихожей.

— Здравствуйте! — крикнул Павловский

В прихожей тут же появилась полная женщина лет пятидесяти. Черты её лица были мелкими, что делало женщину не слишком привлекательной.

— Мама, это к тебе! — громко сказала она, тихо добавив. — Разувайтесь, проходите в гостиную.

Юра и Гера сняли обувь.

— Иди за мной, — Павловский первым покинул прихожую и уверенно вошёл в боковую дверь.

Гертруда, сделав тоже самое, попала в светлую комнату, где вдоль одной стены стоял большой диван, напротив него, между двух окон, висел на стене телевизор, а под ним стоял журнальный столик на колёсиках. Пол в комнате устилал мягкий ковёр.

Гера и Юра сели на диван.

— Кто тут ко мне пришёл? — в комнату вошла маленькая, тоненькая, сгорбленная старушка в валенках и меховой безрукавке.

— Здравствуйте, Серафима Харитоновна, — улыбнулся ей Юра. — Вы меня помните?

— Нет, милок, не припоминаю, — покачала головой старушка.

— Ну, как же, мама! Это учёный. Ты ему песни поёшь, — в комнату вошла полная женщина со стулом в руках.

— Ву-чё-ный! — протянула старушка. — Теперь помню.

Женщина поставила стул напротив дивана.

— Садись, мама, — велела она старухе и пояснила Гере. — Мама не любит на диване сидеть. Говорит, что слишком мягко.

Старушка медленно подошла к стулу, села на него и, как примерная школьница, сложила руки на коленях.

— Вы, дети, не обращайте внимания на валенки и тужурку мою меховую. Я с ума не сошла! Знаю, что за окном лето, только кровь меня совсем не греет. Мёрзну, поэтому оделась потеплее, — прошамкала она.

— Ну, вы работайте. Я на кухне. Когда закончите, чай пить будем, — с этими словами полная женщина ушла, а Гертруда с сожалением подумала, что её детские воспоминание не сохранили образа жены Нахима Ходорёнка, а вот Серафиму Харитоновну она вспомнила сразу, как только увидела. В детстве Гера звала её бабка Фима и очень боялась за крутой нрав: Нахим правду сказал о том, что его тёща всегда любила командовать.

— Серафима Харитоновна, мы в прошлый раз остановились на песнях, которые во время вечерних посиделок молодёжь пела. Давайте продолжим! Вы будете петь, а я вас на телефон снимать, — Павловский достал из кармана смартфон.

— Добра, касатик. Спою тебе песню, — согласно закивала бабка Фима.

Старуха облизала тонкие сухие губы и запела: "Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я что люблю!..."

— Стоп. Это Вы уже мне пели, — остановил её Юра.

— Тогда вот эту давай спою. Её пели, когда кудель пряли. Соберёмся все девки в одной хате, на лавки посядем, прялки поставим перед собой и поём:

Матросёнок на реке! Аленькие губки!

Возьми меня сироту! Еду в одной юбке!

Ой ты, маменька моя,

Дай ты мне совета:

Ти ж поехать с моряком на край бела света!

Мать совет такой даёт:

Он тебя не любит!

С тобой годик поживёт,

А потом погубит.

Старуха сделала паузу, снова облизала губы и продолжила петь:

Не послушалась она маменьки совета:

Уехала с моряком на край бела света.

Живёт годик, живёт два,

Горюшка не знает,

Только маменьки совет

Часто вспоминает.

Старушка замолчала. Она хмурилась, нервно теребила край меховой жилетки:

— Сейчас, детки, сейчас. Дайте подумать.

Гера поняла, что бабка Фима пытается вспомнить продолжение песни.

— Не волнуйтесь, — успокоил Серафиму Харитоновну Юра. — Спойте что-нибудь другое.

— Эту хочу тебе спеть. Она же моя любимая! — проворчала старушка и, улыбнулась:

— Вспомнила!

Бабка Фима погладила меховую жилетку, затем, набрав побольше воздуха в лёгкие, запела:

А на третий на годок

Идёт дочь уныло:

На руках она несёт

Матросёнка сына!

Прими, маменька прими!

Семья небольшая.

Матросёнок будет звать

Бабушка родная!

Иди, доченька туда,

Где совет имела,

А моего ты совета слушать не хотела!

Серафима Харитоновна оставилась, снова нахмурилась. Так она просидела с минуту, а потом растерянно посмотрела на Юру, и глаза её наполнились слезами:

— Забыла, что дальше! Вот не помню, хоть ты меня убей!

— Бабка Фима, не расстраивайся. Я помогу! — успокоила её Гера и тут же тихо запела:

Дочка к морю подошла,

Горько зарыдала.

Своего сына обняла,

В морюшко упала.

И лежит она на дне

Волнами покрыта,

Только маменькой родной

Дочка не забыта.

— Изумительно! Просто изумительно! — воскликнул Юрий, когда Гера закончила петь. — Я записывал эту песню раньше в двух разных деревнях, но ваш вариант "Матросёнка" мне больше других нравится. Особенно строчка "Возьми меня сироту! Еду в одной юбке!"

— Молодец, — похвалила Гертруду бабка Фима. — Ладно концовку спела. Сразу видно, что из наших. Чья будешь?

— Бабки Марьяны Лельчиц внучка. Гертруда.

— Помню тебя вот такой маленькой! — старушка опустила вниз руку, демонстрируя, какой её воспоминания сохранили Геру. — И бабушку твою помню. Сильная ведунья была.

— Я похожа на неё?

— На отца своего ты похожа. Жалко его. Совсем мало пожил. И мать твою жалко. Забрало её болото. Ох, несчастье-то какое было! Отец твой, слышь-ка, пить сильно начал после смерти жены. Марьяна тоже шибко по невестке убивалась, а когда и сын на тот свет сошёл, то смерти Марьянушка стала шибко бояться. Хотела подольше пожить, чтобы тебя подрастить, — бабка Фима кивнула головой в сторону Павловского, который её внимательно слушал. — Муж твой?

— Коллега, — быстро ответила Гера.

— Кол-ле-га, — протянула старуха, словно смакуя слово. — Моя правнучка весной замуж за коллегу вышла. Скоро праправнучку мне подарят. Пятую праправнучку люлять буду!

— Поздравляем, — дежурно улыбнулась Гера, которой переход на тему мужей-детей-внуков совсем не нравился.

— Я так скажу: маловато праправнуков у меня, — тем временем важно заявила бабка Фима. — Не торопится сейчас молодёжь детей заводить. Делают карьеры, для себя живут, а дети им мешают. Глупые! Я своим правнукам говорю: "Дети — это же счастье!" Только кто выжившую из ума без пяти годков столетнюю бабу слушает?! Никто!