Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги!

Как это обычно бывает в начале любой осады, первые дни были относительно спокойными, даже артиллерия русских войск ни разу не выстрелила по городу. Правда, этого нельзя сказать о гарнизонной артиллерии: десятка три чугунных чушек приземлились в полуверсте от лагеря, напугав взрывами неказистых лошадей драгун. Солдаты же, занятые работой по устройству долговременного лагеря, держались на почтительном расстоянии от стен города.

Кроме того, два полка пехоты под предводительством полковника Милютина ушли чуть дальше, отрезая защитникам возможные ходы отступления и снабжения.

Приказ царя Алексея по отношению к жителям всех захваченных городов в первом письме был предельно четким:

…Половину уцелевших коренных жителей города нужно выселить и доставить к Новгороду. Всех пленных шведов необходимо сопроводить на постройку Вышневецких каналов, для этого к тебе, Николай, подойдут в начале июня два отряда донских казаков числом в пятьсот человек…

Непонятный, жесткий приказ государя вызывал недоумение у генерал-майора. Да и как потом город заселять, если жителей-то останется треть, если не меньше? Ведь сами они, конечно же, не сдадутся, а в первый день штурма мирные жители сполна хлебнут своей кровушки…

Боярин Третьяк просто не знал, что государь, советуясь со своими ближниками и членами совета, пришел к выводу, что коренное население лучше будет «перевоспитать» в новых условиях.

Указ о «Принудительном переселении на два десятилетия» вот-вот должен быть подписан, в нем черным по белому написано о том, что две трети жителей Финляндии и Прибалтики должны быть переселены в русские города и веси, или, говоря проще, «распылены на просторах Руси». Причем семейства, принудительно переселенные в новое место, должны быть посажены в тех землях, где есть нехватка рабочих рук, то есть в Поволжье и Сибири. Для этого из резерва казны выделяется порядка двадцати рублей каждому семейству, дается по пятнадцать четвертей хлеба на одного члена семейства и по три сажени полотна.

Вот только многим сторонникам государя эти чудачества царя казались бредовыми. Зачем, спрашивается, давать смердам и бродягам деньги на постройку нового жилища, если можно просто выгнать их из домов и отослать куда-нибудь подальше? К примеру, дороги на юге прокладывать, там как раз нехватка рабочих рук о-го-го какая. Но указ все же будет обнародован, а для тех семейств, которые добровольно отправятся в новые края, предполагалось ввести дополнительные поблажки. Плюс ко всему в каждый захваченный город вместе с новыми людьми отправлялись молодые семинаристы, посвященные в сан и благословленные самим патриархом Иерофаном на богоугодное дело – нести разумное, доброе, вечное.

Конфликтовать с братьями-христианами строго воспрещалось, как, впрочем, и поддерживать иноверцев. Для всех неправославных концессий на Западе предусматривалось введение некоторых ограничений, однако права городов, доселе находившихся под властью шведов, не просто урезались, но и менялись вовсе по образу и подобию Русского царства. Ведь введение в город православных священников и замена большинства жителей русскими переселенцами и есть попытка противостояния развитию антирусских настроений. Удастся ли это, Алексей не знал и никому не говорил истинной причины таких непонятных для современников указов…

Наконец все приготовления были сделаны, брустверы насыпаны и укреплены, пара редутов на особо опасных направлениях возможного прорыва ощетинилась десятками фузей. Где-то позади замерших перед орудиями артиллеристов ржали кони.

Ответ на предложение сдать город был таким, как и ожидал командующий бригадой. Шведский офицер, комендант города, в особо «лестных» выражениях отозвался о «русских медведях» и том месте, куда им необходимо следовать в данный момент. По крайней мере, именно так сказал переводчик и, по наблюдению Третьяка, если и приврал, то ненамного. Вон до сих пор на стене Кексгольма седоусый вояка слюной исходит, будто припадочный.

– Командуйте, майор, своими орлами, пускай начинают обстрел намеченных целей.

Поглядев на сосредоточение шведских солдат, генерал-майор подумал о том, что неплохо бы заиметь себе парочку тех орудий, которые были у витязей. Больно уж точно у них ложились снаряды, да и «кубышки» их – неплохое подспорье против спрятавшегося за стенами неприятеля.

Начав обстрел города с утра, канониры не добились существенных результатов, не считая пары выбитых каменных зубьев на стене. Зато первичная пристрелка орудий была сделана, и теперь снаряды перелетали через стену, взрываясь за ней, или ложились в те места на стене, которые были указаны на карте города как наиболее уязвимые. После первого же залпа раскаленными ядрами ввысь пополз дымный след пожара, но не успел он укрепиться на небосводе, как начал рассасываться – по всей видимости, его затушили.

На этом первый день осады закончился, колонны солдат развернулись и неспешно направились обратно в лагерь, только пара рот осталась на месте, занимая свои позиции рядом с остывающими орудиями.

Вопреки ожиданиям командующего, никаких ночных вылазок защитники города не предприняли, только пытались достать русские орудия гарнизонной артиллерией. Вот только, как оказалось, орудия в ней стояли старые и малопригодные для точной стрельбы на предельные расстояния. Так что ответной пальбы в свою сторону русские канониры могли не опасаться и раз за разом спокойно прицеливаться в намеченные генерал-майором точки.

Посылать парламентера второй раз боярин Третьяк не стал, назначив штурм города на шестой день осады. Быть может, с ним можно было бы и не спешить, но требовалось скорее разобраться с созданием плацдарма для беспрепятственного ввода войск в Финляндию и вернуться к Выборгу, где дожидаться прибытия князя Голицына, под чье командование генерал-майор и должен поступить.

Также в скором времени в воды Балтийского моря должна выйти галерная эскадра адмирала Матвея Апраксина в составе семидесяти семи судов, уже не раз тревожащая побережье шведов, сжигавшая небольшие деревушки и зазевавшиеся патрульные и каперские суда противника. Вот только сейчас эскадра сопровождала транспортные корабли, на которых везли десант для захвата Гельсингфорса, расположенного в тылу остатков армии Шведского королевства.

Если бы кто-то из современников государя мог бы прозреть будущее усопшего царя-преобразователя, то, несомненно, увидел бы, что многие возможные ошибки исправлены его сыном и нет тех пустых надежд на помощь Запада в войне со Швецией. Хотя при всем скептицизме и откровенном пренебрежении приморскими немецкими княжествами царь-батюшка все равно поддерживал дружеские отношения с ними, стараясь сохранить Северный союз, однако прекрасно понимал, что действия союзников как таковые не продвигаются, а стоят на месте. Многое было известно государю России, но это был именно тот случай, когда знаниями запрещалось делиться с кем бы то ни было. Поэтому часто окружающие Алексея люди просто не понимали задумок своего царя.

Правда, надо заметить, что некоторые решения все же находили живой отклик в сердцах подданных. К примеру, государь приказал прекратить все работы на западе Охты и вести их на восток – в сторону, где не наблюдается наводнений; тем самым Петербург избавлялся от прорвы глупых, никому не нужных проблем. Говорят, когда комендант Нарвы Зотов узнал об этом, он даже прослезился от счастья.

В судостроительстве также произошли изменения. Под внимательным присмотром Ермолая Тимошкина, воронежского корабела, обучавшегося в Голландии и Англии, все сырые леса были изъяты и отправлены на просушку. Времена, когда России требовалась любая лохань, могущая держаться на плаву, прошли, теперь требуются суда крепче и надежнее постоянно тонущих кораблей Балтийского флота. Но это все дела не одного месяца, и даже не одного года.