Потаённый уголок: акт первый

– Я не знаю, что своей новой историей хотела сказать Света, но мне показалась, что она собиралась извиниться за те события, потому и пригласила меня, хотела сказать слова, которые при обычной встрече не удавалось произнести, а после её смерти они, можно сказать, придумали своё и загубили всё. Хотя... хотя я давно её простила, сама хотела извиниться, но как дурочка не могла сказать ей этого. И не успела. Это вся история.

После этих слов я всё понял, до меня дошло, почему призрак здесь, чего она хочет и для чего нас готовит. Она собиралась закончить недописанную историю, и чтобы мы сыграли её, да, потому она помогла вернуть уголок и осталась с нами. Поняв это, у меня стало даже как-то легче на душе, теперь можно было не беспокоиться... наверное. Но она так и планирует скрываться всё время? Такими темпами мы и этот детский спектакль не сможем закончить, а значит надо было что-то решать.

– Знаете, Виктория Андреевна...

– Да?

– А вы можете прийти завтра в обуви на мягкой подошве, чтобы вас не было слышно, когда к нам подходить будете?

– Не понимаю...

– Очень прошу, от этого многое зависит, пожалуйста, зайдите завтра к нам в такой обуви, там вы всё и поймёте.

Попросил и попрощался, нажав кнопку сброса звонка.

Что же, глядишь, всё закончится хорошо.

* * *

После вчерашнего разговора с учительницей, сегодняшняя репетиции для меня проходила, словно я сидел на иголках и их постоянно безжалостно проворачивали, не давая расслабиться, да ещё и под запретом вставать. Весь мой энтузиазм куда-то испарился, как и вчерашний пылкий настрой всё наконец узнать, словно я и не рвался с этим делом разобраться поскорее. Но вчерашнее решение сдуло сразу, как в нашу комнату вошёл режиссёр. Меня не трясло от страха или чего-то подобного, просто, когда она прошагала мимо меня, все мои планы, как себя вести и о чём говорить, испарились. А чего удивляться, когда видишь человека, давно погибшего в автокатастрофе?

Да и ещё сегодня она одела свою повседневную одежду, более тёплую, но такое чувство, словно она знала обо всех моих мыслях и не собиралась больше провоцировать мою фантазию. Я не знаю, могла ли она узнать, что творится в моей черепушке, но я постарался ни о чём больше таком не думать, находясь рядом с ней, даже начал напевать какую-то песенку про себя, лишь бы заткнуть поток мыслей.

– С тобой всё нормально? Выглядишь как разбитое яйцо, ещё и в помойку выброшенное, - поставив сумку на стол, она глянула в мою сторону, окончательно разбив всю мою уверенность.

Она и правда о чём-то догадывалась... или я просто так выглядел?

– С-сегодня не в школьной форме?
– задал я первый пришедший в голову вопрос, чтобы отвлечь её и себя, и надеясь, что он не прозвучал как-то по-идиотски.

– Так ты и правда фетишист? Хорошо, что мне не надо её сегодня надевать, - своим обычным не выражающим эмоций голосом, режиссёр внимательно посмотрела на меня, отчего подобные слова прозвучали ещё хуже, чем если бы меня послали.

– Никакой я тебе не фетишист!

– Ясно. Она пока не нужна мне.

– Почему?

– Потом узнаешь. Да и...
– она коснулась пальцем подбородка, будто обдумывая, говорить мне или нет, и, видать, передумала.

Я не стал дальше интересоваться, что там именно "Да и", и так на меня Стас косился с усмешкой, а Настя хмурилась не пойми из-за чего. Так что постарался оставить все эти мысли в сторонке, пока идёт репетиция, а то и так оставалось две недели до нашего выступления, а у меня ещё кот не валялся, или как там говорить?

Стас и Настя сегодня одели на репетицию свой наряд, в котором намеревались выступать, и смотрелся он на них лучше, чем на мне вчера, пускай и сидел с некоторой натяжкой, но уж точно не грозился порваться от какого-нибудь неловкого движения. А вот я в своей повседневной одежде, мама нашла мне новую майку и отдала её Насте, но готова она будет ещё неизвестно когда; а вот шляпу по просьбе Насти, чтобы влиться в образ, я надел, да только "образ" этот дурацкий вечно норовил слететь. Так что один груз с моих плеч сегодня сняли, даже не представляю, как бы я чувствовал себя, если бы они потребовали ещё и футболку ту напялить, особенно если придёт учительница и увидит меня в ней. Я точно тогда бы её порвал на себе... боюсь, и Стас поступил бы со своей точно также, лишь бы покрасоваться перед учителем и не отставать от меня.

Сама репетиция шла вполне себе бодро, пускай некоторые сцены мы решили отрепетировать потом, на сцене, а то в комнате чересчур мало места, и я даже немного забыл обо всех проблемах, да и режиссёр не вызывал во мне тех дурацких чувств беспокойства. И она сама не обращала ни на что внимания, кроме нашей игры. А ещё, что было плюсом, Виктория Андреевна сегодня и правда одела кроссовки, перестав греметь каблуками, и, как мне показалось, чувствовала себя на уроке немного неловко в не привычном своём дресс-коде, учитывая, что на ней была деловая юбка, но это означало, если режиссёр и дальше продолжит заниматься только репетицией, ни на что другое внимания она не обратит.

Но вот где-то к окончанию первого часа я стал волноваться и беспокоиться, правильно ли я поступаю, что будет с учительницей, если она увидит свою погибшую подругу, не упадёт ли в обморок и не хватит ли её удар? А как поступит сам призрак, не пропадёт ли она навсегда, поняв, что её раскрыли, и тогда нашим репетициям точно конец, не будет у нас больше режиссёра? Или что похуже сделать может? Сотрёт нам память или избавится от нас? Бррр! Но последнее я отмёл сразу, только вместе с этими мысля улетучились мои слова из пьесы, я стал запинаться, задумываться, забывать и мычать какую-то ахинею, отчего меня в итоге все троя посадили за стол и строго потребовали не издеваться так больше.

Я, весь напряжённый, без вопросов сел, глянув на время в своём телефоне, не зная теперь, придёт ли учительница вообще, а если придёт, услышит ли её режиссёр, не исчезнет ли? Тогда что мне говорить Виктории Андреевне? Эти мысли кружились в моей голове волчком, даже голова стала свинцовой от этой круговерти, и я устало увалился на стул, стараясь унять эту сумятицу и привести себя в порядок, отдохнуть.

А учительницы всё не было.

– С тобой всё в порядке?
– сев рядом со мной, поинтересовалась "эта девчонка". В её голосе даже проскользнули нотки беспокойства.

– Я...
– что-то надо было ответить, но в голову, забитую всякой всячиной, нужные слова не лезли.
– Я просто...

Но додумать я не успел, в этот момент за дверью раздался шум, и она стала открываться. Я увидел, как на лице режиссёра проступила паника и страх, она метнула взгляд в сторону, куда обычно всегда убегала в такие моменты, резко встала, уронив стул, думала быстро метнуться туда, но уже было поздно - Виктория Андреевна вошла к нам и сходу произнесла:

– Простите, опять задержалась, всё дела мои...
– и я увидел, как она мгновенно замерла, превратившись в статую, на лице которой читалось очень сильное удивление. Казалось, её и правда сейчас удар хватит, тоже я видел и у режиссёра, сплошная маска, где ни один мускул не дрогнул, она даже ногу на пол не опустила, стояла в позе бегуна. Причём испуганного.

– Светка?!
– произнесла учительница, так и не рухнув на пол - учительница была крепкой женщиной.

– Я...
– стала бормотать "та девчонка", не находя слов, а я замер, ведь сейчас должна была раскрыться беспокоившая меня тайна, а там и всё остальное.
– Я... нет... я... Я С-снежана.

Произнесла она тихим голосом и виновато опустила голову, а я поразился, не понимая, почему она использует это имя, если учительница её прекрасно знает и только что раскрыла.

А Виктория Андреевна, проморгавшись, внимательно поглядела на режиссёра, осторожно подошла к ней и приподняла трясущейся рукой её голову, взглянув в глаза. Я заметил, что рука учительницы перестала трястись, удивление куда-то испарилось, она вдруг улыбнулась и сказала слова, которые выбили почву у меня из-под ног: