Потерянный рыбак

— Доброе утро. Ты на работе?

— Направляюсь туда.

— Ну, мне чертовски не нравится, что я не попрощался с тобой лично.

— Такова жизнь. — Я говорила серьезно, но это все равно не смягчало моего разочарования. Я хочу сказать то, что сказал бы или должен был сказать взрослый человек в такой ситуации.

— Не та жизнь, которую я хочу.

Я улыбнулась.

— Да, прощание при личной встрече должно быть обязательным. Как тебе Коста-Рика?

— Зеленая.

Я рассмеялась.

— Что у нас на сегодня на повестке дня?

— Очевидно, массаж и репетиционный ужин.

— Массаж, да? — Я притворилась, что для меня это новость. — Звучит расслабляюще. Мне бы не помешал массаж.

— Я сделаю тебе массаж, когда вернусь домой.

— Ммм… это было бы потрясающе. Как тебе комната?

С кроватью королевского размера.

— Хорошая.

Мило. Это все, что он смог мне сказать. И у меня не хватило наглости спросить о конкретной ситуации со сном. Это привело бы к речи «почему ты мне не доверяешь».

— Где ты?

— Только что закончил пробежку по пляжу. Я в лобби. Мне нужно вернуться в номер и принять душ.

Запрет ли он дверь в ванную?

Ревность, иррациональная или нет, билась в моей груди, заставляя болеть все внутренности.

— Энджи не бегает трусцой?

— Она еще спит.

— О… вы живете в одной комнате?

Уф! Ненавижу прикидываться дурочкой. Рыбалка. Ждать, чтобы поймать его на лжи. Но я не могла заставить себя остановиться. Это было ужасное чувство.

— Ну… да. Место забронировано было заранее.

— Так ты пытался снять себе комнату?

Он вздохнул.

— Риз, не делай этого. Ничего хорошего из этого не выйдет. Я буду дома в воскресенье вечером. Это всего лишь еще две ночи. Я не в восторге от этой ситуации, но мы уже обсуждали это много раз. Один месяц. Все закончится через месяц. У нас все получится, верно?

Я кивнула. Конечно, он не мог видеть ни моего кивка, ни моего надутого лица.

— Я люблю тебя сегодня.

Я продолжала кивать.

— Риз?

— Да.

— Я люблю тебя. Тебя. Тебя. Хорошо? Не сомневайся в этом ни на секунду. Иди ко мне домой. Заползи в мою постель. И думай обо всем, что я сделаю с тобой, когда вернусь домой в воскресенье.

— Да.

— Господи… остановись. Скажи мне больше, чем «да». Скажи, что любишь меня. Или скажи честно, что ты злишься, что я согласился приехать сюда. Дай мне что-то большее, чем одно безэмоциональное слово.

Я заехала на парковку клиники.

— Я люблю тебя. И я в бешенстве от того, что ты согласился поехать в Коста-Рику со своей невестой.

— Перестань называть ее моей невестой, — сказал он побежденным тоном.

— Она все еще носит кольцо с бриллиантом, которое ты ей подарил? Когда она представит тебя всем на свадьбе как своего жениха, ты собираешься ее поправить? Если нет, то она твоя невеста. А я — распутная любовница.

— Риз Кэпшоу, прекрати это дерьмо.

Я вздрогнула и провела рукой по лицу. Почему я не могу остановиться? Почему я занималась саморазрушением? И почему я не могу из него выбраться?

Самое ужасное для него было то, что у него не было способа все исправить. Пока он был рядом с ней. Фишер был беспомощен. А я была чертовски заинтересована в том, чтобы заставить его чувствовать себя ужасно. Это не было одним из моих лучших моментов, но это было честно. Это было по-человечески.

— Я уже возле клиники. Мне нужно идти.

— Это закончится. Когда я вернусь домой, все закончится. Я больше не буду этого делать. К черту мою память. К черту верность семье. Я не могу делать это еще месяц. Я хочу тебя. Вот оно. Ты. Так что иди и дуйся. У тебя есть три дня на вечеринку жалости. Потом я привяжу тебя к…

Вот дерьмо. ЧЕРТ.

Я поняла, что это случилось, как только это произошло. И я не только не была с ним, но даже не была в той же стране. И это пугало меня. Это пугало меня по миллиону причин.

— Господи… — прошептал он.

А я? Я закончила звонок. Это было равносильно тому, чтобы повернуться и убежать так быстро, как только могли унести меня ноги.

Бежать, чтобы спрятаться от правды.

Бежать, чтобы избежать реальности.

Бежать, чтобы замедлить неизбежное, настигающее меня.

Фишер сам вызвал воспоминание. Большое. Я хотела, чтобы он вспомнил об этом в Макдоналдсе, где я могла бы справиться с последствиями. Помочь ему разобраться. Помочь ему понять, почему… почему я сделала то, что сделала.

— О боже. — Я уставилась на свой телефон, пока Фишер пытался мне перезвонить. — Нет. Боже, нет. Черт. Дерьмо! ЧЕРТ! — Я бросила вибрирующий телефон в сумку и закрыла лицо трясущимися руками.

Я опаздывала на работу, а Фишер находился в Коста-Рике с воспоминаниями о том, как он пристегивал меня к табуретке в своей мастерской.

— Прости, что опоздала, — сказала я Холли, суетливо снимая куртку и бросая сумку в шкаф.

Она рассмеялась, посмотрев на часы.

— Не уверена, что две минуты считаются опозданием. Все в порядке?

— Да. Нет. — Я покачала головой, прежде чем сделать глубокий вдох. — Это сумасшедшая ситуация.

— Ну… — Холли откинулась в кресле и отпила чаю… — Изабелле пришлось отменить встречу сегодня утром. Так что у меня есть время.

Я скривила губы.

— Это очень неприятно. Обещаешь не осуждать меня?

Она хихикнула.

— О, Риз, ты даже не представляешь, какой грязной была моя жизнь до того, как я стала акушеркой. — Она ухмыльнулась. — Бери свой кофе. Я вся во внимании.

Прошло еще несколько секунд, прежде чем я кивнула и усмехнулась.

— Хорошо.

Мой рассказ занял все два часа, которые у нас были свободны в то утро, и Холли нахмурилась, когда я сказала, что оставила его на произвол судьбы в Коста-Рике. Но мне больше нечего было ей рассказать, потому что история все еще писалась.

Когда после обеда я сделала перерыв, чтобы перекусить и проверить телефон, там было двадцать пять пропущенных звонков и целая вереница сообщений от Фишера. Сообщения с заглавными буквами и восклицательными знаками. И несколько снимков экрана.