Поверженный ангел(Исторический роман)

С этими словами он вынул платок, отер лоб, потом для верности вытер еще и лицо и повторил:

— Пусть он возьмет знамя, и вы сами провозгласите его гонфалоньером справедливости.

На площади началось движение, всегда возникающее в толпе, которая не знает, куда ей идти. Сальвестро не спускал глаз с того места, где рядом со знаменем гонфалоньера маячила высокая фигура аппретурщика Бетто ди Чьярдо. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем у знамени появился Микеле ди Ландо, с непокрытой головой, в старой, заплатанной рубахе, в сандалиях на босу ногу. Он быстро взглянул на балкон, встретился глазами с Медичи, который в ответ на его молчаливый вопрос едва заметно кивнул головой и снова вытер платком сухой лоб.

Ландо повернулся к толпе и, вскинув руку, крикнул:

— Знает ли меня кто-нибудь из вас?

Несколько голосов из толпы закричало:

— Знаем!

— Меня зовут Микеле ди Ландо, — продолжал Микеле. — Я чесальщик в мастерской мессера Алессандро Альбицци. Как и вы все, с детства живу в нужде и терплю всяческие притеснения. Чтобы не подохнуть с голодухи, моя мать на старости лет пошла в прачки. Вот как мы живем по милости синьоров!

— Верно! — закричали вокруг. — Знаем! Сами так живем!

— В Сан Лоренцо назвали меня среди синдиков! — крикнул Микеле.

— Знаем! Знаем!

Микеле быстро огляделся по сторонам и срывающимся голосом еще громче закричал:

— Хотите ли… Хотите, чтобы я стал во главе дел ваших?

— Хотим! — тотчас отозвалось несколько голосов.

— Хотим! Хотим! — тысячеголосым эхом повторила толпа.

— Тогда дайте мне знамя гонфалоньера и ступайте за мной! — крикнул Микеле.

— Дело! Иди! Мы пойдем за тобой! Мы за тобой! Бетто, отдай ему знамя! — загудела площадь.

Бетто ди Чьярдо в замешательстве оглянулся по сторонам, не зная, что делать. В этот момент из толпы выскочил Леончино ди Франкино, чуть ли не силой выхватил из рук растерявшегося аппретурщика Бетто знамя гонфалоньера справедливости и передал его Микеле ди Ландо.

— Иди! — крикнул он. — Мы пойдем за тобой!

— Слушай, что же это делается? — пробормотал Тамбо, хватая за рукав онемевшего от неожиданности Сына Толстяка.

— Сами виноваты! — со злостью буркнул тот. — Не подумали раньше, кого выбрать. А теперь уже ау, поздно. Слава богу, что хоть из наших, чесальщик…

Тем временем Ландо, неловко держа перед собой знамя гонфалоньера, словно заслоняясь им от людей, начал, пятясь, медленно отступать к воротам дворца. Восставшие двинулись было за ним следом, но он тотчас остановился и испуганно крикнул:

— Не двигайтесь! Стойте и не двигайтесь, пока я не отойду на десять шагов!

Недоуменно переглянувшись, чомпи остановились. Ландо, пятясь, отошел на почтительное расстояние, потом повернулся и быстро вошел во дворец. Восставшие последовали за ним. Те, что оказались в первых рядах, прошли за ним в Зал советов, остальные остались на лестнице и во дворе. В зале их ждал Сальвестро, окруженный членами комиссии Восьми войны. Поодаль со своим отрядом стоял Николо Карлоне. Джорджо Скали не пожелал присутствовать на церемонии избрания нового гонфалоньера и отправился переживать свою неудачу в одну из соседних комнат.

— Это и есть ваш избранник? — спросил Сальвестро, когда Ландо со знаменем гонфалоньера вошел в зал.

— Он и есть! Хотим Ландо! Пусть он будет гонфалоньером! — нестройно отозвалась толпа.

— Ну что ж, — проговорил Сальвестро, — да будет он во имя господа провозглашен синьором и гонфалоньером справедливости. Микеле ди Ландо, — продолжал он; подходя к Микеле и кладя ему руку на плечо, — следуй за нами на балкон. Ты избранник народа, пусть народ и провозгласит тебя гонфалоньером справедливости.

Глава девятая в которой Коппо получает сперва поцелуй, а потом оплеуху

Пока по городу, странному и непривычному, словно осажденному врагом, бродили шумные толпы ликующих чомпи, в доме на углу улицы Черки и Собачьего переулка три подружки, оказавшиеся единственными обитателями палаццо Кане, если не считать Аньолы, ожидали мужчин, которых не видели почти трое суток. За все это время те ни разу не заглянули в палаццо Кане, даже ночевать не приходили, потому что не могли выкроить и часа на сон, обсуждая петиции, добывая оружие и хлеб для сотен людей, объясняя им, что и как надо делать, когда выступить и куда двигаться, подбадривая усталых и сдерживая чересчур ретивых, проверяя посты у городских ворот, мостов и делая еще множество разных дел, значительных и незаметных, однако одинаково необходимых для успеха восстания.

Оказавшись одни в пустом доме, когда по улицам с криками и гиканьем носились толпы возбужденных чомпи, женщины отчаянно трусили и на другой же день, наверное, сбежали бы, если б на рассвете в двери не постучался верный вздыхатель Аньолы — Коппо. Бывший садовник синьора Алессандро также всю ночь не находил себе места и поэтому чуть свет прибежал на улицу Черки. Нечего и говорить, что на этот раз строгая служанка была к нему гораздо благосклоннее. Ему даже милостиво разрешили взять старую, поржавевшую алебарду и остаться в палаццо Кане в должности привратника. Заполучив столь преданного телохранителя, женщины приободрились. Однако, когда подошло время завтрака, настроение у них снова упало, поскольку обнаружилось, что в доме не осталось провизии и добыть ее негде: лавки и харчевни были закрыты, в пекарнях погасили печи, а рынок уже который день не собирался.

— Вот вернись сейчас мужчины, их и покормить нечем, — заметила Аньола, расставляя на столе миски со скудным завтраком.

— Послушай, Ньола, — прошептал Коппо, наклонившись к служанке, — может, мне попробовать? Я того… придумал…

— Придумал, так говори вслух, чего шепчешься-то? — строго сказала служанка.

— У меня того… приятель есть, — забормотал бывший садовник. — Он не откажет.

— Какой такой приятель? — подняв брови, спросила Аньола.

— Да ты его знаешь, — ответил Коппо. — Луиджи. Повар у синьора Алессандро.

— Ты — в дом Альбицци? — воскликнула служанка. — Нет, он рехнулся! Да тебя же в два счета сцапают там, и поминай как звали!

Все женщины наперебой стали отговаривать бывшего садовника от его опасной затеи, однако Коппо оказался на редкость упрямым и сумел поставить на своем.

После ухода Коппо в доме на углу Собачьего переулка снова воцарилась гнетущая атмосфера тревоги. Так прошел час, два, минул полдень, Коппо не возвращался.

Ни у кого из обитательниц палаццо Кане уже не осталось сомнений, что несчастный садовник оказался в руках синьора Алессандро, своего бывшего хозяина, который, конечно же, не простит ему измены. Аньола с красными от слез глазами сидела одна в привратницкой, коря себя за то, что отпустила жениха, можно сказать, на верную гибель.

— Пресвятая дева, — шептала она, — миленькая, верни мне моего Коппо! На коленях молю тебя. Ну как мне без него? Я ведь руки на себя наложу. Пресвятая Мария, не допусти такого греха, защити моего Коппо!..

Она упала на колени, закрыла лицо руками и замерла, словно прислушиваясь, а может быть, и вправду ожидая, что свершится чудо.

И оно свершилось. В дверь постучали. Два раза, потом еще два раза раздельно. Так мог стучать только Коппо. Он всегда так стучал. Забыв посмотреть в окошечко, Аньола распахнула дверь, бросилась на шею своему жениху и принялась целовать его в губы, щеки, лоб, куда попало. Бывший садовник, не ожидавший такой встречи, остолбенел от изумления и едва не выронил из рук драгоценный мешок с провизией и объемистой флягой вина.