Повесть будущих дней
Шрифт:
С нетерпением ждали следующего вечера. Снова слышали обрывки и мешанину из разных передач. Потом кое-что подправили, изменили в аппарате. И вот, наконец, услышали белорусские слова:
«Слушайте, слушайте! Говорит Минск, на волны в 700 метров. Товарищи радиослушатели! Слушайте дальше нашу газету:
ПЕРЕХОД НА ПЯТИЧАСОВОЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ.
ЦИК рассмотрел и утвердил план перехода части предприятий на пятичасовой рабочий день. До конца текущего года во всем СССР не останется ни одного предприятия с шестичасовым рабочим днем. Если в некоторых случаях, например, в совхозах предстоит работать летом более пяти
НОВОЕ ПТИЦЕВОДЧЕСКОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ.
В колхозе Курычи закончена постройка птицеводческого предприятия. Оно состоит из инкубаторного корпуса, который может давать два миллиона цыплят за раз, корпуса для выращивания цыплят, корпуса для старых кур и холодильники для яиц. Постройка стоила восемнадцать миллионов рублей».
— Курычи! — воскликнул Юзик. — Это же наша деревня, где живет дед!
— Тихо, ты! Не мешай! — накинулись на него товарищи.
«ДЕКРЕТ ОБ УНИЧТОЖЕНИИ ДЫМА.
В настоящее время вопрос об уничтожении дыма настолько разработан и практически подготовлен, что уже есть возможность полностью воплотить его в жизнь. Поэтому Совнарком издал декрет, чтобы в течение года ко всем дымоходам были приспособлены установки для выделения из дыма угля и окисла углерода, которые тотчас снова возвращаются в печь, а двуокись углерода идет на технические нужды. Таких установок, небольших и дешевых выпущено уже достаточно.
НОВАЯ ЭЛЕКТРОСТАНЦИЯ.
Через две недели будет пущена в ход…»
— Максимка! Иди домой! — послышался снаружи голос отца.
И ребята вынуждены были прекратить свое слушание…
Максимка побежал домой, а Юзик с Мотэлем пошли в поместье околицами.
— Курычи — это деревня, откуда папка, — не мог успокоиться Юзик. — Но здесь говорится о каком — то колхозе. Что это такое?
— Не знаю, — ответил Мотэль. — Да и вообще много незнакомых вещей: инкубаторы, Совнаркомы, ЦИКа.
— А работать в день будут только пять часов! Наши родители по двенадцать и более работают. Неужели и пенсия полная?
— Конечно. Иначе никто не захотел бы работать только пять часов. На то есть разные машины.
— А у нашего пана то же разные машины, а работы всё равно много.
— Так у нас не все работают. Папка говорил, что, если бы все люди работали вместе, для себя, тогда всем можно было бы и еще меньше работать.
Вечером, когда отец вернулся домой после четырнадцатичасовой работы, Юзик заметил:
— А в Советской стране работают пять часов в день.
— Да у нас есть люди, которые работают даже меньше, — сказала мать.
— Нет, там все рабочие работают по пять часов.
— А ты откуда знаешь? — недовольно сказал отец.
— Да слышал… говорили…
— Не Антэк ли? — блеснул глазами отец.
— Нет. Я его и не видел.
— Нечего зариться на чужие края, — сказал отец, готовясь к ужину. — Мало ли что могут говорить? Там хорошо, где нас нет. А если познакомишься поближе, то увидишь, что нигде даром хлеба
не дают. Вот в Америке, говорят, тоже хорошо, а сколько наших людей убежало оттуда? Народу на земле столько, что всё ровно все панами не будут. Лучше небольшой кусок хлеба, но определенный.С нетерпением ждал Юзик следующего дня, чтобы послушать дальше интересные вести. Но не так легко было снова найти. Опять пошли разговоры на разных языках, музыка, пение. И хуже всего то, что слышалось все это вместе.
— Словно ярмарка какая-то в воздухе, — говорил Мотэль.
Только дней через пять поймали они еще отрывок:
«Советская власть в Китае закрепилось окончательно»…
А дальше ничего нельзя было разобрать.
Как ни прятались радиослушатели, но соседние парни заметили. И наши товарищи вынуждены были принять в компанию Винцуся, а потом и Тимоха.
Через два дня удалось услышать, что в Сосновицах идут бои между рабочими и войсками, что в Варшаве и Лодзи тотчас начались забастовки, но какие-то ППС помешали.
Вместе с этим и среди рабочих в имении начались какие-то тайные перешептывания и беседы.
А вслед за этим в усадьбу приехало двадцать человек гусаров. На второй день пошли слухи, что Антэк арестован и куда-то увезен.
Прибежал Мотэль, встревоженный, бледнея.
— Сегодня ночью трясли нас, все перевернули. Но ничего такого не нашли. Хотели было арестовать и отца, но почему-то оставили. Наверное, потому, что избили плетью. Теперь придется сидеть тихо-тихо, так как они следят.
Как же жалел Юзик, что арестовали Антэка! Юзик постоянно собирался поговорить с ним побольше, серьезно; сказать, что они уже многое знают, признаться, что слушали Минск. Он надеялся, что Антэк объяснить все то, что им было непонятно, а может даже даст какое поручение…
И вот не успел! Да самого Антэка жаль — такой хороший был парень.
— Давно этого следовало ожидать, — сказал отец, услышав об аресте Антэка. — Сам виноват. Нечего было соваться, куда не надо.
Две недели стояли солдаты. В это время и парни не собирались возле своего радио.
Тем временем начались занятия в школе. Ксендз гремел:
— Берегите, дети, ваши души. Нечестивые — коммунисты хотят погубить и отчизну, и всех добрых христиан. Отрава их протекает везде. Наблюдайте за всеми врагами, помогайте вскрывать их.
Учитель сказал, что Польша самая большая и счастливая страна, что в ней всем людям живется хорошо, что в ней лучшие порядки и что вся прежняя история ее свидетельствует об этом.
Если раньше все эти разговоры иногда интересовали Юзика, потом тошнило, то теперь уже Юзик чувствовал какую-то злобу и едва удерживался, чтобы не сказать, чего-нибудь против. Но он был в четвертой классе, учился последний год и утешал себя, что недолго уже осталось слушать эти приевшиеся поучения.
А что дальше?
В пятнадцать лет Юзик мог размышлять об этом более серьезно, но придумать ничего не мог. Он чувствовал, что вокруг что-то делается, что есть люди как Антэк, которые делают что-то определенное, большое, полезное для всех трудящихся. Но что? Как?
Даже, если добиваться такого же положения как в Советском Союзе, так и то Юзик не мог себе представить, какое там положение. Одно только он знал — там творится что-то интересное и необычайное.
Эх, если бы попасть к деду!