Повесть из собственной жизни. Дневник. Том 2

Юрий встречал Рождество у Бакста, где была вся литературная богема. Вернулся домой в седьмом часу, в ужасном виде — костюм в блевотине, на руках почему-то около локтя грязные полосы, рубашка поверх штанов, морда отвратительная. Таким я его никогда еще не видела. Говорит, что с половины двенадцатого уже ничего не помнит. Пришел и завалился спать. На работу он, конечно, не пошел, куда там! А я, как он пришел, сейчас же встала и, как только рассвело, пошла в Медон. Не столько от него ушла, сколько от всяких разговоров с нашими. А на Юрия не сердилась даже, а просто было очень за него обидно, что и он оказался не лучше этих монпарнасских мерзавцев.

Я? Вяжу. Только было начала вязать себе — Е.А.Блинова хотела достать мне опять работу. Что ж, дело хорошее. Вяжу с азартом, с ожесточением.

Сейчас поругались с Мамочкой из-за встречи Нового года. Денег 3 фр<анка>, настроение самое мерзкое. Да и вообще — не люблю праздников. У меня праздники свои, традиции свои, только — свои.

12 января 1936. Воскресенье

Вчера в метро встретила человека, похожего на Бориса. Только пониже ростом, помоложе и пофрантоватее. Тот же тонкий прямой нос, те же бесцветные и очень холодные глаза.

Почему я все не перестаю о нем думать?

13 января 1936. Понедельник

Вчера Юрий пошел на бал писателей и журналистов в Лютеции [376] . Вернулся около пяти. Но что меня сразу умилило — совершенно трезвый. Возбужденный, злой и усталый. Его там сразу же запрягли в распорядители, и он все время проторчал в буфете около вина, — чтобы гарсоны не сперли — ворчал, что только один бутерброд кто-то ему дал да стакан оранжаду. Голодный. Я тоже почти всю ночь не спала, а тут Юрий меня совсем развеселил. На работу поехал, как всегда. Пришел в 11, а я еще в кровати. Теперь я встала, а он спит.

376

Бал писателей и журналистов в Лютеции — Речь идет о традиционном ежегодном бале Союза русских писателей и журналистов, прошедшем в залах отеля «Лютеция» 12 января 1936 г. Бал имел своей главной целью сбор средств в пользу неимущих членов Союза. С этой целью устраивалась богатая концертная программа, проводилась лотерея, для которой русские художники жертвовали свои картины, а писатели — книги с автографами.

В сочельник я опять, как в прошлом году, пошла на Петель. Но умиления не было никакого, только злилась. Пришла в седьмом часу, о. Афанасий читает что-то вроде проповеди, это продолжалось 2 часа. Рассказывал какие-то наивные легенды, вообще ерунду всякую. У него лицо аскета-фанатика, таков он и есть на самом деле, а такие люди очень опасны. Я страшно устала за день, нашла стул, села и как-то задремала. Слушала я плохо, только иногда вдруг словно от удара просыпалась. Так, напр<имер>, говорил он о евреях, о том, что евреи были избранным народом и вдруг такие слова:

— Многие из вас евреев не любят. И хорошо делаете, потому что евреи Христа распяли.

Я так прямо и подскочила от возмущения. О католиках тоже говорил в недопустимом тоне. Я только и делала, что возмущалась. Это в церкви-то такие слова! Давно там не была — должно быть, не скоро теперь и пойду. Что может быть вообще хуже ненависти, нетерпимости, такого человеконенавистничества!?

14 января 1936. Вторник

В воскресенье в первый раз были у нас Доманские. Вася остался такой же, а жена у него очаровательная. Хорошенькая, изящная, тоненькая, стройная, с таким вкусом одета. Мне до нее, конечно, как от земли до неба!

Вчера была у Тверетиновых. Не была я у них уже больше полугода, последний раз мы встретились в Эрувиле этим летом, когда мы с Юрием совершали наше знаменитое путешествие на велосипедах. И как будто ничего и не переменилось. Даже книжки там же, под окном навалены.

Вообще они (Тверетиновы — И.Н.) милые люди. Но когда к нам кто-нибудь приходит, я чувствую себя во вражеском стане [377] . А вчера были Эйснер, Ружин и Эфрон. Все они по очереди уходили в другую комнату на какие-то совещания, при мне были очень осторожны в разговорах, очень насторожены — боялись сказать лишнее слово. Я тоже, конечно, была насторожена, про ревейон у Бакста я бы, например, там не рассказала (а Юрий Эйснеру рассказал, и теперь, видимо, это будет темой злословия, м<ожет> б<ыть>, даже в печати!)

377

Я чувствую себя во вражеском стане — Эта фраза, сказанная И.Кнорринг в связи с визитом членов Союза возвращения на Родину Тверетиновых, ставит под сомнение утверждение Ю.Софиева: «Дружили и наши жены» (Софиев Ю. Разрозненные страницы, с. 77) и подтверждает ряд других несовпадений во взглядах супругов Софиевых на советскую пропаганду. По поводу «пропаганды» находим интересный штрих (так сказать, «Поэму иной дороги») в рукописной автобиографии Ю.Софиева, написанной им в преддверии возвращения в СССР (год не указан, около 1947 г.): «С 1936 г. по настоящее время состою членом франц<узского> спортивного общества «Друзья природы» (Les Amis de la Nature), созданного фр<анцузской> коммунистической партией, т. к. активно занимаюсь велосипедным туризмом и каждый год, во время месячного отпуска, совершаю путешествие на велосипеде по Франции (1500–2000 км) и, таким образом, имею возможность вести беседы с фр<анцузскими> товарищами о моей сов<етской> родине» (архив Софиевых-Кноррингов).

Будь я немного болтливее, мне было бы очень трудно там (у Тверетиновых — И.Н.) сидеть. Но я все-таки промолчала до 10 часов и потом спокойно ушла, чему все очень обрадовались. Хотя хозяева были несколько смущены, все передавали поклоны и обещали непременно прийти в следующий вторник. Что же? Ходить мне к ним или не надо? Больно, что это знакомство их несколько компрометирует.

21 января 1936. Вторник

Кажется, я начинаю по-настоящему тосковать об Игорешке. Вечером, засыпая, незаметно для себя, я начинаю думать уже не о Борисе и прочей ерунде, а об Игоре. Когда-то я его, миленького, увижу?

22 января 1936. Среда

Узнала, что Унбегауны меняют квартиру, и почему-то мне стало грустно. Как будто не только сами люди куда-то ушли, но даже и дом разрушен, где у меня было столько хороших часов. Хорошие по-настоящему, без всякой пошлости. Я искренно любила эту семью, любила там бывать. А теперь даже представить себе их жизнь не могу, даже где живут, не знаю. Совсем ушли. Ну, что же? — это, должно быть, и лучше. А еще бы лучше было, если бы они совсем из Парижа уехали.

9 февраля 1936. Воскресенье

Искренне рада за Бориса [378] : хоть в этом он оказался на должной высоте. Все-таки это показывает, что хоть в науке он человек способный и незаурядный.

Вчера с Юрием на вечере Сирина и Ходасевича [379] видели Ел<ену> Ив<ановну>. Встреча очень холодная. Юрий даже расстроился — видно, как обидно было ему за меня. Хуже всего, что все это, значит, муженек… Я это знала уже давно, отнеслась спокойнее, мне было обиднее за Ел<ену> Ив<ановну>, что она так легко дала себя убедить. Теперь и она для меня так же потеряна, как и Борис. Ну, и что же? Бесхарактерный, слабый, малодушный и трусливый человек. А все-таки я его люблю.

378

Искренне рада за Бориса — В Дневнике наклеено объявление о диспуте с участием Б.Г.Унбегауна.

379

На вечере Сирина и Ходасевича — На литературном вечере 8 февраля В.Ф.Ходасевич читал свою новую повесть «Жизнь Василия Травникова» (впервые: «Возрождение» 1936, №№ 3907, 3914, 3921; 13, 20, 27 февраля), а Сирин (В.В.Набоков) — новые рассказы.

21 февраля 1936. Пятница

Как хорошо это сказано в Евангелии: «Если же согрешит против тебя твой брат, пойди и обличи его между тобою и им одним: если послушает тебя, то приобрел ты брата своего» (от Матфея, 18:15).

25 февраля 1936. Вторник

В воскресенье, на докладе Деникина [380] , Юрий встретил Елену Ивановну. Она подошла к нему:

— Юрий Борисович! Милый! Мне так хочется с вами поговорить, так много нужно вам сказать. Ведь вы знаете, как я всегда хорошо к вам относилась, а теперь из-за этой глупой истории я с вами даже видеться не могу. Ведь с вами мы не ссорились. А ну их к черту, и вашу Ирину, и этого идиота и т. д.

380

На докладе Деникина — Речь идет о торжественном заседании под председательством генерала В.К.Витковского, устроенном 23 февраля по случаю 18-ой годовщины первых походов. Участники и организаторы торжества: Союз Добровольцев, Союз участников I Кубанского похода, Объединение участником Дроздовского похода и Объединение участников первого Степного похода. С речами выступили генералы А.И.Деникин и Н.Д.Неводовский, а также В.Ф.Зеелер.

Слова «ваша Ирина» она произнесла с некоторым презрением и большим недоброжелательством. Это мне даже нравится. «А la guerre, comme a la guerre [381] ». Но при чем тут «этот идиот», я не совсем понимаю. Ведь в ее представлении он даже как бы перестает быть идиотом. Жаль, если Юрий не встретится с ней. Интересно все-таки, как продолжает вести себя Борис. Как ни грустно, а придется признать, что Борис — подлец, а Елена Ивановна — дура.

381

На войне как на войне (фр.).