Повесть, которая сама себя описывает

Так, однажды Портнов, встретив ее на школьной лестнице (они с Кирюшей поднимались наверх, а Пулемет спускалась соответственно вниз), неожиданно задрал ей подол школьного платья, под которым оказались скромные трикотажные колготки, а когда она, испугавшись, подол одернула, обернулся к Кирюхе и подмигнул. Кирюха хотя в момент задирания подола и законфузился, но тут же насторожился. Пулемет стояла тут же и чего-то будто бы ждала, нет чтобы убежать. И вдруг этот Хохряков, обернувшись к Кирюше и кивая головой назад, в сторону замершей на месте Пулемета, говорит:

— Она никогда трусов не носит и жопу никогда не вытирает!

Кирюша от таких слов остолбенел. То есть не от самих слов, а от того, что они были произнесены в присутствии барышни о ней же.

Барышня немного подумала, немного покраснела и говорит этому Луначарскому:

— Дурак!!!

И пошла вниз.

Поскольку все говорили о ее общедоступности, Киря ею очень заинтересовался и тогда, на анатомии, пошутил. Был урок анатомии, и Кирюша в шутку сказал ей, что знает новое средство от беременности. А она чрезвычайно заинтересовалась и даже к нему пересела, чем смутила его до чрезвычайности, и давай расспрашивать, какое такое средство, рассказывай давай! Он и сам не помнит, что отвечал, потому что очень смутился и одновременно у него выпрямился член. А Пулемет была все в том же приснопамятном платьице, уже осветленная, и еще у нее были забинтованные грязные руки. Глядя на них, Кирилл понял, почему однажды, когда ее не было на уроке, тот же биолог спросил: «Это та, которую неделю мыть — не отмыть?» — и мальчики засмеялись, а девочки закричали: «Да, да, да!» Тогда он предположил: «Она, наверное, со всеми спит?» Возможно, с его стороны это было непедагогично, но зато придало ему популярности среди учеников, вызвало в классе настоящую бурю восторга, и биолог самодовольно усмехался. Мысль же о том, что она со всеми спит, очень взволновала Кирюшу, потому что правдоподобно, но как же «со всеми», если с ним — нет? Почему до сих пор? Так страдал Кирилл.

Олежек тоже рассказывал, но уже вещи менее доказательные, прямо скажем — сплетни. Что однажды она зимой сбежала через окно из венерической больницы, причем в условиях отсутствия одежды, и только в последний момент украла казенное байковое одеяло, в которое и завернулась, и так бежала чуть не полчаса по сугробам босиком до ближайшего подвала, где ее с десяток пацанов насилу отогрели водкой и этими самыми своими. И якобы, когда ее имеют, у нее текут слюни и лицо делается очень дебильное, и еще она пердит, а то и непроизвольно испражняется, последнее совсем неуместно, потому что имеют ее обычно сзади, и за это бьют, и заставляют обратно это слизывать языком, ну и так далее до бесконечности. Но повторяем — это сведения никем не проверенные, возможно — досужие сексуальные фантазии злоязычных подростков. Скорее всего, самого Олежека.

Все это Стива знал и, хотя не всему верил, к Пулемету испытывал живой интерес. Очень кстати она попалась. И он сказал:

— Пулемет, здорово!

— Привет, — повернувшись, с удивлением сказала Пулемет. — Че, бухаешь?

— Ага. Хочешь?

— Давай.

— Пошли.

Пулемет немного подумала и спросила:

— А куда пойдем?

— Да вон, в гаражи.

Они обогнули школу и со стороны набережной зашли в гаражи. В промежутках между железными стенами грязь была усыпана потемневшей листвой, кое-где нагажено непонятно кем, а в самом широком промежутке стояли лужа и ящик. Можно было сесть, но ящик показался Стиве грязным, и он предпочел постоять. Пулемет прислонилась спиной к гаражу по ту сторону лужи. Воняло слегка мочой и до одурения — прелой осенней листвой. Стива открыл бутылку и сделал глоток. Поморщился, сплюнул обильно потекшую слюну, и протянул бутылку Пулемету. Она тоже выпила и закашлялась.

Пока она кашляла, Стива посмотрел на кучку говна и усмехнулся, вспомнив одно воспоминание. По окончании прошлого учебного года пошли три товарища немного пошалить. Подшутить над бывшей Стивиной школой, потому что шутить над теперешней слишком рискованно — самый центр, даже ночью люди ходят, коробки ментовские гоняют туда-сюда. А там — дворы сплошные, темнота, благодать. Решили поколотить в школе побольше окошек. Тем обоим халявщикам идея понравилась, но Стива сразу предупредил: кидаем все трое, причем начинает Халтурин. Ну, весело было, высадили шесть окон. А потом Стива сел и покакал посреди спортплощадки. И на другой день на спортплощадке появляется плакат: «Собак выгуливать запрещено!» Юмор состоял в том, что Стива покакал вполне прилично, аккуратно вытер попу и бросил бумажки тут же, на кучку. Так что нужно было обладать особо извращенным воображением, чтобы принять это безобразие за следы жизнедеятельности собаки.

Тем временем Пулемет перестала кашлять и высморкалась. Вытерла пальцы о гараж.

— Прекрасный массаж! — сказал Стива.

— Какой массаж? — удивилась Пулемет.

— Кашель — массаж глотки, — объяснил Стива. — Незаменим как тренировка для минета.

— Для чего? — испугалась Пулемет.

— Не знаешь, что такое минет?

— Не…

— Ну ты, Пулемет, дубовая! Вот когда в рот берут, знаешь?

— Ага.

— Ну вот, а по-французски это называется минет. Красивое название?

— Классное!

— То-то. А ну, давай еще по глоточку.

Сделали еще по глоточку. Пулемет поморщилась и стала глубоко дышать. Стива достал пачку «Мальборо» и, распечатав, закурил.

— Хочешь? — показал он «Мальборо».

— Ага! — с восхищением сказала Пулемет.

Стива повернул раскрытую пачку к себе задом, к Пулемету передом, но не протягивал: с улыбкой смотрел, как тянулись за сигареткой ее пальчики с облезлым лаком. Их разделяла лужа, и Пулемет еле дотянулась до сигареты, да еще, взяв, едва не уронила ее в лужу. Но удержала.

— Валера, а дай прикурить, — попросила она.

— А может, тебе еще легкие одолжить? — засмеялся он. Старая шкварка, но Пулемет и тут не врубилась.

— Какие легкие? — выпучила она глаза.

— Ну которыми курить будешь.

— Как это?

— Ну ты ваще дубовая! Сигарету просишь, прикурить просишь, ну еще легкие попроси, которыми курить будешь.

Пулемет засмеялась и сказала:

— Курить-то я ртом буду.

— Писю.

— Чего?

— Ну курить будешь. Писю. Будешь?

Она опять засмеялась, и смеялась очень долго. Видно было, что уже ее торкнуло. Стива щелкнул пьезозажигалкой, и она опять потянулась к нему через лужу. Выбившаяся из-под шапочки рыжая прядь волос коснулась пламени и затрещала. Пулемет взвизгнула, отдернулась и в третий раз захохотала. С благоговением затянулась «Мальборой».

Стива выждал минутку и сказал:

— Так я жду ответа на поставленный мной вопрос.

— Какой? — не поняла Пулемет.

— Предлагаю минет.

Он думал, что Пулемет опять вытаращит глаза и будет переспрашивать, но та сообразила мгновенно, покраснела и захихикала.

Стива вообще-то ни на что такое не рассчитывал. Но он действовал по принципу поручика Ржевского: в школе и дома, знакомкам и незнакомкам предлагал немедленный секс, помня, что можно и по морде получить, но можно и впендерить. И тут, кажется, можно было второе. Он сперва удивился, но очень скоро удивление отступило перед желанием, и последнее нарастало быстро и уже даже физически. Впрочем, Стива продолжал красиво курить.

— А что ты смеешься? Это очень престижная французская эротическая игра. Это же не просто сосать.

— А как? — искренне удивилась Пулемет.

Стива долго внимательно смотрел в ее серые глаза. До тех пор, пока Пулемет опять не покраснела и не опустила взгляд.

Стива еще глотнул из горлышка и протянул бутылку ей. Когда она, зажмурившись, отпила больше, чем он ожидал, он дал ей еще одну сигаретку и поманил пальцем. Пулемет встала в лужу. Стива приобнял ее за талию и все доходчиво объяснил. Он объяснил глупой барышне, что минетчица — это совсем не какая-нибудь там вротберушка. Что это особое искусство, которым владеют только самые изысканные дамы — западные кинозвезды, фотомодели и гейши.