Повесть моей жизни. Воспоминания. 1880 - 1909

Но ни городовые, ни старшие полицейские чины и не пытались никого задерживать. Ясно было, что тогда пришлось бы переарестовать добрую половину публики. Они ограничивались тем, что предлагали не задерживаться и проходить, очищая место для других любопытных.

Мне никогда не приходилось видеть так явно выраженное отношение общественного мнения к представителю власти.

Это был безошибочный симптом назревающего революционного настроения масс, проявившегося спустя несколько месяцев вполне открыто.

В этот же день мы послали телеграмму дяде, чтобы он готовился к переезду осенью в Петербург. Не оставалось сомнения — приказы Плеве будут аннулированы. Правительству придется изменить курс внутренней политики.

Так оно и случилось. Министром внутренних дел назначили Святополк-Мирского, имевшего репутацию либерального чиновника. Началась так называемая «эра сердечного доверия», хотя это «доверие» решительно никого не обманывало и не порождало ответного доверия со стороны населения.

Помню передававшийся рассказ об одном суде над участниками противоправительственной демонстрации (кажется в Саратове). В числе других свидетелей давал свои показания городовой. Когда судья спросил его, какие крики и возгласы он слышал перед началом демонстрации, он, видимо, смутился и ответил неопределенно:

— Да кричали больше известную народную поговорку.

— Какую поговорку? — с некоторым удивлением переспросил судья.

— Да, знаете, — еще более смущенно пробормотал городовой. — «Долой самодержавие!»

По зале прокатился сдержанный смех, и судья пригрозил «очистить зал от публики», боясь, как бы она не подхватила «известную народную поговорку».

По всей стране вспыхивали рабочие волнения. Правительство прилагало огромные усилия, стремясь забрать в свои руки рабочее движение, затрагивая чувствительные струны.

В Петербурге священник Гапон, пользовавшийся громадной популярностью в рабочей среде, убеждал рабочих, что вина за их угнетенное и бесправное положение лежит на царских министрах, обманывающих царя. Если бы только царь узнал о бедственном положении рабочих, он сейчас же приказал бы помочь им.

Тогда еще не было известно, что Гапон был агентом правительства.

Гапон стал готовить петицию царю от всех петербургских рабочих. Посредством своих помощников из рабочих, он организовал в разных районах города рабочие собрания, носившие названия отделов. В них собирались рабочие, обсуждали свои нужды, вырабатывали обращения к царю, выбирали своих уполномоченных.

Об этих собраниях скоро узнали все в Петербурге и удивлялись, что полиция не чинит никаких препятствий. Даже самые осторожные из рабочих стали захаживать на собрания и прислушиваться к раздававшимся там речам.

Гапон появлялся то здесь, то там, производя громадное впечатление своей священнической одеждой и длинными волосами.

Наконец, был окончательно выработан план действий.

9-го января рабочие из всех отделов под предводительством помощников Гапона должны были собраться на площади Зимнего дворца. Гапон шел с рабочими Нарвского района, с царским портретом и церковными хоругвями. Собравшись у Зимнего дворца, рабочие намеревались умолять царя выйти к ним и принять от них петицию.

Все это было широко известно в Петербурге. По городу поползли тревожные слухи. Говорили, что власти решили ни в коем случае не допускать рабочих до Зимнего дворца и, если понадобиться, пустить в ход оружие.

Поначалу никто не хотел верить этому. Ведь рабочие несли царские портреты и церковные хоругви. Неужели кто-нибудь осмелится стрелять в такие уважаемые символы самодержавия и православия? Отговорить рабочих не было никакой возможности. Они бы никогда не поверили, что в них будут стрелять, когда они идут к царю.

Оставалось одно — повлиять на кого-нибудь из власть имущих.

Накануне назначенного дня в редакции «Сын отечества» было большое собрание литераторов и других представителей петербургской интеллигенции. Три большие редакционные комнаты были переполнены до того, что сидеть было невозможно. Многие стояли на окнах, на столах, даже на шкафах для бумаг.

Начались жаркие споры. Но время не терпело и довольно скоро все согласились, что единственный шанс оградить рабочих от расстрела — выбрать делегацию и послать ее немедленно к Витте и Дурново, сменившему Святополк-Мирского.

В делегацию были выбраны Горький, Арсеньев, Кареев, Анненский, Семевский, Пешехонов, рабочий Кузнецов и еще трое, имена которых ускользнули из моей памяти.

Дурново вообще отказался с ними говорить, а Витте, хотя и принял делегацию, но ничего ей не обещал.

Трудно себе представить, какое жгучее волнение испытывали мы все, предвидя те ужасы, которые должны были разразиться на другой день, и ощущая свое полное бессилие чем-нибудь помешать этому.

Знать, что с раннего утра сотни тысяч рабочих, безоружных, пойдут по улицам Петербурга, и что их неминуемо ждут пули — это было поистине ужасно.

Все участники вчерашнего собрания в «Сыне отечества» решили собраться утром в зале Тенишевского училища, не для того, чтоб предпринять что-нибудь, — это явно было поздно и безнадежно, — а хотя бы для того, чтобы быть в курсе происходящего. Следующим местом сборища была выбрана Публичная библиотека.

Ангел Иванович был серьезно болен и страшно боялся отпускать меня в такое тревожное время. Но я заявила, что пойду, во что бы то ни стало, несмотря ни на какие запреты.

Тогда Ангел Иванович попросил Евгения Викторовича Тарле, еще накануне провожавшего меня в редакцию «Сына отечества», взять на себя и сегодня сопровождение меня в Тенишевское училище и в Публичную библиотеку. Тарле согласился.

Я в то время продолжала работать в «Красном кресте». И тут мне пришло в голову, что раз я, как и другие, не могу ничем предупредить надвигавшиеся события, то, по крайней мере, зная, что предстоит, я могу подготовиться к залечиванию тех ран, какие будут нанесены сегодня. Я должна собрать средства для помощи осиротевшим семьям убитых рабочих.

Это было все-таки, хоть и ничтожным, но облегчением: не сидеть, сложа руки в ожидании страшных известий, а как-то подготовиться к дальнейшему.

Е. В. Тарле был вполне согласен со мной, и мы с ним повели деятельные сборы среди сочувствующих в Публичной библиотеке.

К нашему удивлению сочувствующими оказались почти все посетители Публичной библиотеки.

К середине дня из разных районов города стали приходить страшные вести.

У Нарвской заставы, у мостов Васильевского острова и с Петербургской стороны процессии рабочих с царскими портретами и с хоругвями, доверчиво шедшие к царю, встречались ружейными залпами.

Особенно жестокое кровопролитие было у Адмиралтейского сада около Зимнего дворца. Несмотря на все препятствия, некоторая часть рабочих добралась до места назначения и стала ждать остальных у решетки Адмиралтейского сада. Многие рабочие шли целыми семьям, и ребятишки, дойдя до сада, карабкались на решетку, влезали на деревья, чтоб хорошенько увидеть, как царь выйдет на балкон и будет говорить с рабочими.