Повесть о неустрашимом Зигфриде и могущественных нибелунгах

— Не стану, никогда не буду терпеть унижение! — ответствовал Ортвин. — Лучше гибель, чем бесчестье!

— Я тоже так думал, пока не оказался заложником у короля гуннов. Не всякую победу берут в открытом бою.

Рано утром наглый рыжий булочник взял из корзины булку и метнул в окно королевне.

Кримхильда не стала ловить ее — что еще за глупости!

Она думала о Зигфриде.

Булка провалялась на полу. Потом явилась прислуга и вымела ее прочь.

Если бы знать, что могучий рыцарь на прекрасном белом коне примчался из своей страны за нею!..

Она смотрела в окно и не могла понять, что за дело привело к ним этого рыцаря с его роскошно одетой свитой.

Сверху ей было хорошо видно, как вышли братья в окружении бойцов. Братья были почтительны, приезжий витязь — тоже.

Однако Ортвин сразу схватился за меч. И другие воины мгновенно встали вокруг ее братьев, словно братьям грозила смерть. Только Хаген, зарубивший у нее под окном не один десяток гостей, был непривычно миролюбив.

А потом вдруг все повеселели и отправились в зал пировать.

Вечером же при факелах она раньше всех увидела летящую в спину гостю стрелу и вскрикнула, хотя и знала, что не успеет предупредить. Но чудо: стрела отскочила от спины и упала бессильная.

* * *

— Матушка, что за гость к нам странный приехал? — спросила Кримхильда королеву Уту, когда они днем сели за рукоделие.

— И то думаю, что странный, — ответила королева-мать. — Я Хагена о нем расспросила.

— И что же? Кто он, откуда?

— Говорит, из Нидерландов, тамошний королевич. Но дело не в этом: ведь он — сам Зигфрид. Хаген сразу его узнал, хотя никогда и не видел. Хаген сказал: удача тому королевству, которое приобретет в друзья Зигфрида, потому что другого такого воина мир не знает.

— Сам Хаген это сказал? — удивилась Кримхильда.

— Так и сказал. И на нашего медведя нашелся лев. Только не знаю, к добру ли на самом деле его приезд. Душа моя чувствует: будут у нас несчастья.

— Да от чего же, матушка?

— Слишком он странный, этот Зигфрид, мало ли что ему на ум взбредет.

— Знаменитые люди часто кажутся странными, и незнакомые — тоже.

— Едва приехал, сразу стал вызывать на бой. Никто его не задел, не обидел, ему почет оказывают, а он — драться. Гунтеру говорит: «Сразимся, а не то отниму у вас королевство». Это ему что же — игра веселая королевствами?!

— Да как он посмел! Это же наше королевство! А Хаген почему смолчал? Я сама в окно видела, как он сначала молчал, а потом и других останавливал! Так унизить всех нас! Если этот Зигфрид появится под моими окнами, я прикажу вылить на него кувшин кипятка.

— Не торопись, дочь! Есть у меня о нем одна догадка. Но пока помолчу.

— Неужели это не Зигфрид, а разбойник? Ограбил Зигфрида, надел на себя его одежды, явился со своей шайкой во дворец и выдает себя за королевича! И еще наше королевство задумал у нас отнять! Я слышала про такие дела.

— Дочь моя, ты меня рассмешила! — Старая королева рассмеялась. — Предположения мои совсем иного рода. А в том, что он — настоящий Зигфрид, Хаген уже убедился. Настоящего Зигфрида, — королева проговорила это шепотом, — ничто — ни меч, ни стрела — не берет. Он как омылся кровью этого дракона, Фафнира, так стал неуязвим. Хаген испытал сам.

— Не взяли? — прошептала Кримхильда.

— Нет. Ни меч, ни стрела.

— Так и хорошо. Я же видела: они потом помирились и пошли пировать. Я видела это в окошко. Если он станет, как Хаген говорил, нашим другом, это хорошо.

— А если не станет? Или сначала станет, а потом разобидится? Мужчину любая глупость может обидеть. Сколько голов он поотрубает? А ему все равно, чьи головы снимать — что вассальские, что королевские. Вот чего я теперь боюсь и молю Господа, чтобы он поскорее миром покинул наш двор. Или чтоб подозрение мое оправдалось…

— Что же за подозрение, матушка?

— Об этом мы с тобой скоро узнаем, а пока мне лучше молчать.

* * *

А днем вот какую забаву придумали молодые воины.

Поднимали по очереди двумя руками тяжелый камень, становились у лежащего на земле копья и бросали, кто дальше.

Кримхильде эти забавы были неинтересны. Их часто устраивали во дворе. Она бы и отошла от окна, если бы к молодым рыцарям не приблизился Зигфрид. А рыцари, едва увидев его, расступились, и кто-то подтащил ему камень. Зигфрид взглянул на этот камень с сомнением, покачал головой, улыбнулся.

Некоторые разочарованно отвернулись. Они-то надеялись, что гость покажет им ту силу, о которой пели шпильманы.

Зигфрид огляделся и увидел другой камень. Его привезли на повозке, чтобы положить в основу, под угол новой стены. С повозки его с трудом сгрузили четверо и оставили на краю двора.

Зигфрид подошел к этому камню и велел всем расступиться.

— Поднимет? — спросил под окном Кримхильды один молодой воин другого.

— Где ему! — ответил тот. — Человеческой силой такое не поднимают.

Однако все расступились. А кто-то успел позвать братьев-королей, и те вышли на крыльцо.

Зигфрид нагнулся к огромному камню, крепко обхватил его обеими руками, оторвал от земли и поднял над головой.

Все, кто был во дворе, радостно вскрикнули.

А Зигфрид с маху бросил камень через двор, и когда глыба грохнулась в другом его конце, у стены, дрогнула земля.

— Это — нечеловеческая сила! — сказал под окном Кримхильды тот же молодой воин своему приятелю.

А Зигфрид уже стоял, улыбаясь, среди юных рыцарей, возвышаясь над ними. И каждый хотел приблизиться к нему, чтобы улыбнуться тоже, или воскликнуть что-нибудь радостное, или, как бы невзначай, слегка дотронуться до его руки.

И был он так красив, этот огромный нидерландский королевич!

С этого дня, едва начинали состязаться молодые рыцари, Кримхильда забрасывала рукоделие и подходила к окну. Хорошо, окна были устроены так, что никто во дворе об этом не догадывался, она же — смотрела, почти не таясь. И всюду ее Зигфрид был первым. Она уже знала, едва начинались забавы, что он обязательно победит, но не могла отойти от окна, смотрела на него и счастливо улыбалась.

А он и не догадывался о том. Он мечтал увидеть ее хотя бы на миг. Но нет — красавица принцесса не показывалась ни на молодецких забавах, ни на мужских пирах. Хотя о ее добром прекрасном лице говорили в городе все.