Повесть о первом взводе

Лгунов снял пилотку. Солдаты обнажили головы: черные, русые, рыжие...

– Теперь наше время, - сказал Логунов.
– Из деревни они пойдут к нам, на высоту. Птичкин, с тобой у орудия остаются Гогебошвили и Гольцев. Больше некому. С Угольниковым - Мозжилкин, Баулин и Булатов. Земсков и Трибунский - к пулеметам.

– А я?
– удивился Григоренко.
– Про мэнэ забулы?

– А ты ранен.

– Эге- ж, воны мэнэ можуть, а я их нэ можу. Ни, цэ нэсправэдлыво. Птычкин, ты ж мий командыр. Ты скажи, можу я, чи нэ можу?!

– Можешь... Все ты можешь, Григоренко. Все ты можешь, - Логунов неожиданно для всех и, пожалуй, для самого себя, взъерошил ладонью рыжие, давно не знавшие ножниц и машинки, отросшие не по уставу волосы Григоренко.

– Иди к орудию. Помогай. Делай там все, что сумеешь.

* * *

На позицию взвода пробрался танкист. Лицо у него было черным от копоти и пороховой гари. Комбинезон на спине прожжен и висел лохмотьями. Кисть левой руки закручена потемневшим от крови и грязи бинтом. В правой руке он держал танковый пулемет с диском. Возле первого орудия танкист тяжело опустился на землю и положил пулемет на колени.

Он сидел, казалось, не замечая собравшихся вокруг него артиллеристов, и молча глядел на догорающие танки.

А артиллеристы не сводили глаз с танкиста. С его осунувшегося с красными воспаленными глазами лица, с обгоревшего комбинезона, с краснеющей сквозь лохмотья одежды сожженной, покрытой волдырями спины.

– Один остался?
– спросил Логунов.

Танкист молча, не глядя на сержанта, кивнул головой. Он все еще был там, в горящей деревне, где остались его товарищи. И непонятно было, к чему относится его кивок.

– Сколько вы их там пожгли, в деревне?

Танкист опять промолчал. Казалось, он не слышал или не понял вопроса.

"Может быть контужен, - подумал Логунов.
– Не слышит или не может говорить..."

– Кто это у вас на таран пошел?
– задал он еще один вопрос, чтобы окончательно проверить, слышит танкист или действительно оглох.

Услышав про таран, солдат как будто очнулся. Посмотрел на Логунова, на притихших артиллеристов.

– Дайте попить, пересохло все...
– заговорил он тихим, сиплым голосом.

Трибунский дал танкисту фляжку с водой, и все смотрели, как он долго пил, запрокинув голову, прижимаясь к горлышку фляжки обожженными губами. Губам от прикосновения к металлу было больно... Он отрывал их от горлышка, и вода проливалась. Струйки ее стекали по подбородку, по шее и исчезали за черным воротником пыльного, прокопченного комбинезона.

Танкист отдал Трибунскому пустую фляжку и утерся ладонью. Глаза его как-то посветлели, обрели осмысленное выражение, и он снова, теперь уже внимательно, оглядел артиллеристов.

– В деревне вы сколько машин пожгли?
– повторил вопрос Логунов.
– Понимаешь, нам надо знать, сколько у них осталось, сколько они против нас бросят.

– Кто знает...
– танкист говорил тяжело, останавливаясь и хрипло вдыхал после каждой короткой фразы, - там такая карусель пошла. Мы две коробки сожгли. Потом кто-то нам в корму врезал... Выбрались из машины, кругом автоматчики... Шагу ступить нельзя... Ну вот. Я выбрался, - он пожал плечами, то ли недоумевая, как это ему удалось, то ли не понимая, зачем он это сделал, если все его товарищи остались там.

– А лейтенант?

– Лейтенант...
– танкист со вздохом всхлипнул, - вот он, наш лейтенант, - и показал на сцепившиеся в смертельной схватке танки. Один - немецкий, с черным крестом на борту, - беспомощно распластался, прижатый к земле. Другой - наш, как будто стремительно рванувшийся ввысь, к небу, но на мгновение остановившийся и застывший в этом последнем рывке.

– Зачем он так, мог бы из орудия, - пробормотал Гольцев.

– Не мог он из орудия, - с недоумением посмотрел на него танкист, - у него боезапас кончился...
– Так что мне делать?
– спросил он у Логунова.
– Они скоро сюда придут.

– Спину надо перевязать, - напомнил Логунов, - обгорела она у тебя.

– Нельзя меня сейчас перевязывать. Очень больно будет. А мне стрелять надо пусть пока подсыхает... Живы останемся - перевяжем. Ты мне, сержант, место в бою укажи.

– Диск полон?
– спросил Логунов.

– Пустой. С полным я бы разве пришел...

Логунов внимательно разглядывал пулемет. "Дегтярь", типичный "дегтярь", но покороче. А диск в два раза толще. Патроны, видно, в два этажа укладываются. И сошек нет. Наверно, в танке пулемёт крепится на кронштейне. А как с таким в поле воевать?

– Как ты с ним управлялся, когда из танка выбрался?

– А что делать, - танкист пожал плечами и поморщился от боли, - другого нет...

– Стреляешь хорошо?

– Механик-водитель я. Но ты не думай, сумею. Ты мне только место укажи.

– Понятно...

"К орудию бы поставить танкиста, снаряды подавать, - прикинул Логунов, но он видел, как тяжело давалось танкисту каждое движение, как морщился он от боли. А у орудия - бегом-бегом...
– Пусть полежит у пулемета. Третий пулеметчик - тоже неплохо. И душу ему надо отвести. Для этого самому стрелять нужно, а не снаряды подавать".

– Понятно, - повторил он, - нам пулеметчик нужен позарез, Баулин, помоги зарядить диск...

Логунов снова перебрался на наблюдательный пункт. Устроился поудобней, вынул из чехла бинокль и стал рассматривать горящую деревню, ждал, когда появятся немецкие танки.

Сколько раз за прошедшие два года приходилось ему, вот так притаившись, ожидать танковую атаку...

В госпитале, в одной с Логуновым палате, лежал раненный в грудь артиллерист. Он много рассказывал о своих сорокапятках, о ребятах, которые жгли немецкие танки на прямой наводке... Логунов слушал и немного завидовал ребятам, которые запросто расправлялись с танками. Сам он всегда чувствовал себя перед танками, мягко говоря, несколько неуютно. И еще Логунов знал на собственном опыте, что танки - это у немцев основная сила. Поэтому очень хотелось ему быть там, где эту силу уничтожают... В госпитале, он услышал, узнал, где и как это делается...

Маршевую часть, в которую попал Логунов после госпиталя, послали на пополнение в танковую армию. Их выстроили на широком поле, возле какой-то прифронтовой станции с разрушенными постройками и воронками от бомб возле путей. Сюда приехали "покупатели" разбирать пополнение по частям и подразделениям. Первым перед строем прошел майор Дементьев. Невысокий, тонкий в талии и широкий в плечах, с небольшими, закрученными кверху усиками и лихо сбитой на затылок папахе, он походил на Чапаева. Когда майор спросил, кто хочет воевать в танкоистребительном полку, вперед вышло человек шесть. Логунов вспомнил раненого артиллериста и тоже вышел.