Повесть о первом взводе

– Мужики, надо ударить по фрицам, что идут на орудие Угольникова, - Логунов или понял что другого выхода нет.

– Чего?
– не понял Птичкин.
– Из автоматов не достанем.

– Осколочными.

– Так это же...
– Птичкин понял и растерялся.

– Перебьют расчет.

– А если ударишь по своим?

О таком и думать не хотелось. Ударишь по своим - трибунал! Это точно. А потом всю жизнь еще и казниться будешь.

– Не я. Григоренко.

– Я?!
– теперь Григоренко не понял. Есть Логунов, Есть Птичкин. А стрелять ему.
– Не, я нэ можу.

– Больше некому, Григоренко. У меня башка трещит, плохо соображаю. Птичкин почти неделю к прицелу не подходил. Ты сегодня стрелял, Григоренко. Хорошо стрелял. У тебя глаз привык, понимаешь?! Это самое главное. Так что получится... Только ты. Больше некому. Надо выручать расчет. Не поможем - перебьют ребят.

Григоренко молчал, только головой покачивал, отказывался стрелять.

– Выхода нет, Григоренко. Ты посмотри, какая орава на них прет, а их всего пятеро. Может сейчас еще и меньше. Приказать я тебе не могу, а уговаривать некогда.

– Не, - отказался Григоренко.
– Не смогу я. Промажу.

Птичкин стоял рядом. Молчал.

– Фрицам один рывок. Ребята их не сумеют остановить. Нам что, ждать, пока фрицы ворвутся на "пятачок" и перебьют наших? Тогда стрелять будем?..

И почувствовал: понял Григоренко, что другого выхода нет. И стрелять придется ему.

– Ты по краешку по самому. Главное - зацепить фрицев, они побегут.
– Надо выручать ребят. Пока я тебя уговариваю, их перебить могут.

– Цэж, колы попадэш по краюшку...

– Все, решили. Пять снарядов. Они побегут. Тогда еще пяток, вдогонку. Ты сумеешь!

– Ну-у-у...
– тянул Григоренко...

– А я к Угольникову. Приглядывайте за мной. Как только доберусь до расчета, открывайте огонь. Не доберусь - тоже стреляйте.

* * *

Логунов прикинул расстояние, отделяющее его от второго орудия, перебросил за спину автомат, осторожно выполз из "пятачка"... Все, пошел... Быстро поднялся и пробежал метров пятнадцать. Возле ног вспыхнули фонтанчики взрытой пулями земли. Упал и быстро отполз в сторону. Прижался щекой к траве, а она, оказывается, теплая. И земля теплая. Не хотелось вставать... А надо. Еще пару секунд... Медленно считал... Три... четыре... пять... Резко вскочил и сделал еще один бросок - опять метров на пятнадцать... Добираться приходилось по чистому полю. Дурное дело. Мишень. Можно было и под прицельный огонь попасть, и под шальную пулю. Логунов вскакивал, перебегал, падал. Запоздалые автоматные очереди резали воздух над его головой, а он полз, обдирая руки, вскакивал, бежал, падал и снова полз.

* * *

– Смотри, сержант, Логунов к нам добирается, - сообщил Булатов.
– Зачем сюда ползет? Здесь помирать придется.

– Чего это его понесло?
– удивился и Угольников.
– По полю, как заяц скачет.

– Раз торопиться к нам, значит по делу, - рассудил Мозжилкин.
– Просто так, чтобы поговорить, не побежал бы.

– Подождал бы со своим делом.

– Видно не может ждать...

– Так не добежит же. Срежут мужика.

– Не, не срежут. Раз бежит под огнем, значит дело важное. Значит повезет. Оно так бывает, добежит, - решил Мозжилкин.

И верно, повезло Логунову, добежал. Точней - дополз. Последних метров тридцать - только ползком, головы не поднимешь. Пули, как шмели вжикают, непонятно как не зацепило. Дополз и рухнул на "пятачок".

– Ты чего?! Жить надоело?!
– сердито встретил его Угольников.

Объяснять было некогда. Сейчас Григоренко огонь откроет.

– Всем лечь!
– закричал Логунов.
– Всем лечь!

Никто не послушался: чего ложиться, дело к концу идет... Надо фрицев встречать.

– Сейчас наши ударят!
– рявкнул Логунов.

– Первое орудие, осколочными! Ложись!

Дошло. Поняли. Такая вот хрень получалась... Прицел пять, по своим опять... Наши - по своим. А!.. Все равно умирать, так с музыкой, вместе с фрицами... И хлипкая надежда: а может обойдется, может не зацепит... Рухнули, вжались в землю.

И Логунов лег. Легче стало на душе. Сумел добежать, сумел предупредить, а это главное.

Тут и рвануло. Вроде, сразу за бруствером. В небо столб земли и осколки над головой зашелестели, достали аж за дальний край "пятачка". И еще раз рвануло, опять где-то рядом. И еще... Не знаешь, куда следующий снаряд угодит...

Последнее дело, вот так лежать. Когда бой идет: ты стреляешь, в тебя стреляют. Занят. Каждую секунду занят. Думать некогда и бояться некогда.

А если лежишь под огнем. Просто лежишь. Бывает у солдата на фронте подобное "свободное время". Тогда и начинаешь думать. Всякое в голову приходит. Потом не все и вспомнишь. А вспомнишь, так никому рассказывать не станешь.

* * *

Григоренко остался возле прицела. Сел на станину и смотрел в сторону "пятачка", где находился расчет Угольникова.

Гольцев так и не понял, что Григоренко сделал. Ну, выстрелил несколько раз. Так он и раньше стрелял. А Птичкин и Трибунский достаточно повоевали, чтобы понять. И смотрели на парня с удивлением и великим уважением.

– Ты такой наводчик, Григоренко, - Птичкин не мог найти подходящее слово, которое могла бы объяснить, какой Григоренко наводчик.
– Такой наводчик... Понимаешь, Григоренко, таких наводчиков вообще не бывает. Как ты это сумел? Десять снарядов уложил...

Григоренко не ответил. Будто и не услышал. Лицо у него было усталым, осунулся, будто весь день мешки таскал, или грузил что-то тяжелое... Все обошлось. И он не мог понять, как это получилось. Не верилось ему, что все обошлось. Есть в баллистике какая-то умная формула, которая объясняет закономерность рассеивания при стрельбе. И по этой формуле, хоть один снаряд, из десяти, да должен был лечь на "пятачок". А больше и не надо было. Григоренко этой формулы не знал. Он, кажется, даже не знал, что такое "баллистика". Просто понял, что стрелять надо и очень боялся, что снаряд может уйти к своим. Но обошлось. И сейчас, когда все кончилось, у него, внутри как будто что-то оборвалось. Ничего ему сейчас не хотелось, ни стрелять, ни разговаривать, ни думать. Просто сидел бы и смотрел в никуда.

* * *

Еще один снаряд ударил совсем рядом... Еще один... "Сейчас еще...
– Логунов вжимался в стенку "пятачка"...
– Куда ударит следующий?
– А следующего не было.
– Должно быть десять, - соображал Лгунов.
– А сколько прошло? Надо было считать... Нет, наверно все... Кажется получилось. Надо встать и посмотреть.
– Вставать не хотелось. Если бы сейчас командир приказал - вскочил бы.
– А приказа нет, значит можно лежать... Вдруг вспомнилось: он сам сейчас командир взвода. Ему и вставать первым, и других поднимать".

Логунов встал, быстро глянул за бруствер. Там воронки и тела убитых автоматчиков, тех, кого достали осколки. А остальные? Остальные далеко. Остальные скатываются в овраг. Молодец Григоренко. А расчет лежит. Все целы. Обошлось! Получилось!

– Встать!
– отдал команду.

Поднимались медленно, прежде всего смотрели за бруствер, потом друг на друга.

– Никого не зацепило?
– спросил Логунов.

– Вроде никого, - неуверенно протянул Мозжилкин.

– Не, обошлось, - подтвердил Баулин.