Повесть о потерянном времени

Это нововведение иногда играло с ними в достаточно злые шутки. Так один из нью-начальников, особенно успешно торговавший государственным добром и носящий звучную фамилию Дохляков, отгородившись от подчинённых, не учёл расположения находившихся в комнате розеток. В итоге все свободные розетки оказались у него за перегородкой. И всё бы ничего, но, видимо, по причине хилости своего здоровья Дохляков любил потреблять в течение дня большое количество чая, заваривать который должен был назначаемый на каждый день дежурный. Ну а поскольку все розетки были заняты подключенными к ним новомодными персональными суперкомпьютерами типа ДВК, электрочайник подключить было некуда. Только в одну из пустующих розеток, находящихся на отгороженной начальником территории. Вначале Дохляков принялся было кочевряжится и возражать, но, оставшись раз без чая, тут же присмирел. В дальнейшем можно было наблюдать примерно следующую картину. Дежурный наполнял чайник водой, ставил его кипятиться в начальственном закутке и продолжал заниматься служебными делами, напрочь забывая о включенном чайнике. Надо отметить, что обычные железные советские электрочайники не имели привычки отключатся по причине закипания в них воды. Из-за этого в них часто перегорали тэны, а иногда из-за отсутствия этой нужной привычки у чайников даже случались пожары на производстве и в быту. Именно в таком опасном для окружающих чайнике и кипятилась всегда вода в отгороженном оргстеклом кабинете начальника. Всё шло своим чередом: вода кипятилась, дежурный, занимаясь служебными делами, мог по часу висеть на телефоне, разруливая, например, вопросы отправки оборудования эшелоном на Дальний Восток. Но когда, наконец, трубка телефонного аппарата устало падала на рычаги, тут же раздавался новый звонок. Дежурный вновь хватал трубку и слышал в ней распаренный недовольством голос начальника: «Товарищ майор, чайник закипел!» Дежурный сразу же обращал свой взор на начальственное присутствие, но замечал только клубы горячего пара, метущиеся между оргстёклами перегородки, по которой мелкими ручейками стекал на пол конденсат. Через некоторое время оторопевший дежурный, дабы определить истинное местонахождение звонившего только что начальника, до предела фокусировал возможности своего зрения и, наконец, начинал с трудом угадывать едва заметные в размытой своей нечёткости квадратные контуры головы руководителя нового типа. Нечёткие эти контуры, подрагивая всей имеющейся у них вислоухостью, медленно проплывали внутри клубящегося парообразованием облака. Каждый дежурный отдавал себе полный отчёт в том, что имеет дело с полным обманом зрения, связанным с оптическими эффектами в газообразных средах, и нисколечки не пугался. Всё увиденное только мобилизовывало волю дежурного. В такие минуты все без исключения дежурные сразу же вспоминали про свои сегодняшние дополнительные обязанности и приступали к их выполнению. Проникнув за отсыревшую и деформированную перегородку, они, как правило, обнаруживали там мокрого и слегка полумёртвого Дохлякова, изображающего внимательное изучение содержимого экрана монитора своего супермощного ДВК. Запотевший экран не спешил делиться с нью-начальником своими тайнами и тот, как правило, всегда был этим сильно раздражен. Истекающий потом нервного раздражения Дохляков из последних сил водил по экрану скомканным, пропитанным влагой носовым платком, но экран тут же вновь покрывался тысячами водяных капель, продолжая при этом хранить своё упрямое молчание. Воды в электрочайнике, как правило, к этому времени уже не оставалось и дежурный безропотно наполнял его вновь. Далее, без дополнительных напоминаний дежурный ещё раз подключал его к свободной розетке и только потом шёл заниматься своими служебными делами. Ну, а дальше вы всё знаете… И так могло продолжаться по нескольку раз в день, пока у самого дежурного, закончившего на сегодня основную часть дел, наконец, не появлялось горячего желания испить-таки бодрящего напитка. Вот тогда дежурные уже ни о чём не забывали. Некоторые из недалёких дежурных всё время удивлялись и задавали себе и окружающим абсолютно глупый вопрос: «А чего это начальник сам не выключил чайник? Такого ведь натерпелся в своём курятнике…». Но те дежурные, которые задавали такие тупые вопросы, да еще прицепляли к ним некие дурацкие комментарии, без сомнения были очень глупыми людьми, абсолютно не чувствующими ритма приближающегося нового времени. А ритм приближающегося нового времени заставлял каждого из трудящихся выполнять только свой узко очерченный круг обязанностей, всячески дистанцируясь от другого трудящегося. Особенно это касалось руководителей нового типа. Вот и стремились они действовать в соответствии с новыми веяниями. Стремились всё узко выполнять и, не жалея оргстекла, дистанцироваться. Ведь не было же в обязанностях руководителя нового типа прописано такого пункта как выключение чайника после того, как налитая в него вода достигнет точки кипения. А раз не написано, значит и не надо выключать. Надо просто не смотря ни на что сосредоточиться и делать свою работу. И по другому нельзя. Тем более, если ты руководитель нового типа. Иначе можно потерять уважение коллектива. А потерявшему таким образом авторитет руководителю тут же усядутся на голову все без исключения погрязшие в отстое подчинённые. Усядутся и свесят свои кривые, волосатые и одетые в давно нестиранные носки ноги. Вряд ли это кому-нибудь будет приятно. Этого никак нельзя допустить. Вот и не допускали. Тихо распродавали государство, отгораживались, важно раздували щёки и что-то цедили через отвисшую в спеси губу.

Словом, всё говорило майору о том, что, несмотря на довольно значительный отрезок времени, оставшийся ему до пенсии, его военная карьера приближалась к бесславному закату и надо было что-то срочно предпринимать, дабы повернуть её вспять в стремлении к сияющему зениту. Что же было сияющим зенитом? Сергей уже тогда понял, что последним званием, которое можно честно заслужить, было звание полковника. Генерал — это ниспадающее неизвестно откуда и иногда на не совсем адекватных людей счастье. Причём начавший уже понемногу интересоваться вопросами веры коммунист Просвиров был твёрдо уверен, что Создатель не имеет к этому счастью абсолютно никакого отношения. Это было что-то другое. Какой-то иной механизм. Скорее всего, что в мирное время всё это было от лукавого, а войны, слава Создателю, уже не было. Поэтому в генералы майор не метил, но полковником решил стать твёрдо. Этого можно было достичь, только уйдя из военного представительства. Немного подумав, Сергей написал рапорт, в котором изъявлял желание поступить в располагавшуюся неподалёку от его нынешнего места проживания Военную академию связи. С этой академией его уже кое-что связывало. В этой академии он уже год как числился соискателем учёной степени кандидата технических наук и даже успел успешно сдать два экзамена кандидатского минимума. Правда, Сергей так до конца и не понял смысла слова «соискатель»: получается, что кто-то там в академии ходит по коридорам и ищет какую-то «учёную степень кандидата технических наук», а он, соискатель, изредка забегая в эти коридоры, ходит где-то рядом с этим «кто-то» и помогает ему в этом нудном поиске, то есть соищет эту таинственную «учёную степень»…?

Момент для поступления был выбран очень удачно. Как говорится, не было счастья да несчастье помогло. В стране, захлёбываясь успехами кооперативного движения, мучительно агонизировала горбачёвская перестройка. Денежный поток на нужды военно-промышленного комплекса как-то в одночасье иссяк, неликвиды с драгметаллами были распроданы, и, из, казалось бы, ещё совсем недавно такого мощного НПО начали строями уходить лучшие специалисты. Большинство из недавних «до мозга костей» технарей пристрастилось торговать водкой и невиданными доселе на территории страны Советов, продуктами: кокосовыми орехами и начинёнными ими же шоколадками «Баунти». Спецы с раннего утра и до позднего вечера простаивали в выросших повсюду грибами-поганками ларьках, а на исходе суток недавние «ботаны» с удовлетворением пересчитывали «живое бабло» и постепенно деградируя, запивали нерусский спирт «Роялл» заграничным ликёром «Амаретто». И казалось им тогда, что жизнь наконец-то удалась. Ну а как иначе, тогда ведь так было: куй железо пока Горбачёв! И надо было торопиться: поговаривали, что пока невидимый «кто-то» скоро всё это прикроет.

Некогда великое государство раскачивалось на своих глиняных ногах, раздираемое межнациональными конфликтами. В эфире всё чаще звучали речи каких-то безумных профессоров, рисующих страшные картины из своих шизофренических снов. В этих параноидальных картинах здоровенные русские десантники «мочили» сухоньких грузинских бабушек сапёрными лопатками, для приличия маскируясь в чахлой тбилисской растительности. Жуть! Ну и становилось совершенно понятно: когда в эфире появляется такой бред, значит государственные устои рушатся. Вместе с устоями рушился и ВПК. Количество продукции, выпускаемой для нагнетания страха в сторону мирового империализма, резко сократилось. Делать военным представительства стало попросту нечего. Что бы хоть как-то оправдать своё существование, кто-то из «хитроумных идальго» предложил заняться наглейшей имитацией своей некогда бурной деятельности. Почин был подхвачен и изнывающие от скуки военные представительства занялись активной перепиской между собой. Каждый день из ПЗ одного пустующего предприятия в адреса ПЗ многих других и тоже пустующих уходила гора бестолковой корреспонденции, примерно следующего содержания: «На ваш исх. № ХХ/YY-Y/X–X от xx. xx.19xx и наш вх. № YY/XX–X/Y-Y от xx. xx.19xx, сообщаем, что замена болта М3 с правой резьбой на болт М4 с левой, располагающегося на передней панели изделия YYY c децимальным номером XXXX, является недопустимой, так как может привести к существенному снижению надежностных характеристик системы в целом». И, как говорится, так далее. И тому, можно сказать, подобное. Менялись только исходящие и входящие номера этих идиотических посланий, а иногда ещё и размеры болтов. И все представители заказчика были вроде как при деле. А за дело полагалось платить деньги. И деньги вроде как платили. Вроде деньги и иногда. Но длилось это недолго. Вскоре в стране кончилась бумага и переписка прекратилась. Имитация захлебнулась, и грянули тогда, наконец, сокращения военных представительств при заброшенных государством предприятиях. Вот поэтому-то рапорт майора и был тогда рассмотрен очень быстро. А результатом рассмотрения было высочайшее разрешение на поступление. И вскоре взошла над жизненным горизонтом майора Просвирова новая, едва заметная постороннему взгляду звездочка, осветившая ему путь к получению дополнительных и, в недалёком последствии, не нужных никому знаний.

Глава 7. Странные академии

Единственная в мире Военная академия связи носила имя, пожалуй, самого знаменитого кавалериста гражданской войны Семёна Михайловича Будённого. Этот странный факт, вкупе с большой любовью командования академии к организации для слушателей различного рода кроссов по пересечённой местности, создавал благодатную почву для различного рода остряков, отпускавших по этому поводу различные по своей язвительности шуточки, общий смысл которых сводился к тому, что выпускники академии должны уметь бегать со скоростью и на расстояния, посильные лишь лошадкам Первой конной армии, а в вопросах связи и информатизации разбираться так, как в них разбирался сам великий командарм. То есть, как сам Семён Михайлович Будённый, имевший, по разным данным, около четырех классов образования, полученного ещё до Первой мировой войны. (Впоследствии, говорят, маршал всё-таки закончил какую-то академию, но о том, как учатся маршалы нетрудно догадаться. Очень тяжело представить себе удручённого маршала, получившему двойку на экзамене. Но достоверно известно, что академия, которую закончил Будённый, к связи никакого отношения не имела). Ещё одной странностью академии было то, что напротив её центрального входа стоял памятник другому, тоже очень известному герою гражданской войны — Василию Ивановичу Чапаеву, а вот памятника Будённому нигде в ближайшей округе не было! Не было в этой округе даже ни одного барельефа этого великого конника. Кроме того, не было ничего известно и о каких-либо посещениях Семёном Михайловичем и Василием Ивановичем серых монолитных стен этой академии. Каким же образом приобщились к академии эти имена и памятники? Никто точно не знает. Относительно С. М. Будённого ещё можно предположить, что его приобщение к лику связистов произошло потому, что он прожил долгую жизнь и успел вдосталь послушать радио, посмотреть телевизор и поговорить по телефону. А вот с обоснованием приобщённости к светлому лику мучеников-связистов героя-конника В. И. Чапаева дела обстоят несколько иначе. Василий Иванович, к сожалению, так и не успел попользоваться передовыми достижениями науки в телекоммуникационной сфере и у тех, кто хоть немного знает официальную историю гражданской войны, складывается впечатление, что Чапаев был всего-то-навсего, комдивом одной из стрелковых дивизий, воевавших под красным знаменем. Что будто бы любил он только скакать на лошадях, размахивая саблей, и никакого отношения к связи не имел. А вот это уже крупное заблуждение так называемых «знатоков военной истории». Весь постоянный состав и все слушатели Военной академии связи были твёрдо уверены в том, что Василий Иванович был самым первым связистом от кавалерии, и некоторые атрибуты поставленного ему памятника имеют несколько другой, отличный от толкований военных историков смысл. Например, то, что простоватые историки принимают за винтовку и саблю, на самом деле являются не чем иным как приёмной и передающей антеннами, соответственно. И если повнимательней присмотреться к памятнику, то можно заметить, что от этих антенн к приемо-передатчику (по ошибочному мнению официальной истории — подсумку для патронов) тянутся тонкие провода-фидеры (по ошибочному мнению официальной истории — ремешки портупеи). Таким образом, с точки зрения военных связистов никаких противоречий относительно размещения памятника В. И. Чапаеву в сквере Военной академии связи имени С. М. Будённого не имеется. Но некоторые саркастически настроенные гражданские лица, кроме всего прочего не имеющие никакого отношения к связи, почему-то при каждом удобном случае вслух выражали большие сомнения относительно присутствия здравого смысла у самих военных связистов, допускающих такие вольные суждения. Пусть это останется на совести погрязших в сарказме гражданских лиц, но всё же какие-то едва уловимые странности вокруг ситуации, связанной с именем и памятником, всегда витали в воздухе и ощущались на уровне подсознания.

Справедливости ради надо отметить, что подобные странности присущи не только этой академии. Например, в Москве среди множества различных учебных заведений подобного рода есть такая колыбель военной науки, как Академия РВСН им. Петра Великого, которая раньше была Артиллерийской академией им. Ф. Э. Дзержинского (о том, что Ф. Э. Дзержинский был известным во всём мире артиллеристом, сейчас знает любой детсадовец, исправно посещающий группу продлённого дня), а потом стала просто Академией им. Ф. Э. Дзержинского. И это название внушало врожденный трепет гражданам страны, которая ещё помнила, что Феликс Эдмундович, когда уставал от ежедневной пальбы из пушек по врагам революции, любил иногда отдохнуть и попредседательствовать во Всероссийской чрезвычайной комиссии (в простонародии — ЧК). А во время председательствования, чтобы слегка расслабиться и отдохнуть от пушек, любил славный сын польского народа иногда устроить какой-нибудь творческий вечер. Ну, например, творческий дискуссионный вечер под названием «Красный террор в Измайлово». Устроить и во время проведения вечера расстрелять из нагана во время вспыхнувшей дискуссии десяток-другой врагов революции, укрывшихся в Измайловском парке. Строгий был дядька, но — справедливый. Никогда никого зря не убивал он. И все убиенные об этом знали и потому, отбывая в мир иной, никогда на него не обижались. Свято верили эти убиенные, что ежели вдруг Феликс начал палить в них из револьвера, значит неспроста это. Значит, уж слишком нашкодничали они пред лицом мировой революции и социалистическому перевоспитанию больше не подлежат. Да-а, с ним, как говорится не забалуешь. Недаром его при жизни звали «железный Феликс». Это когда он умер все присутствовавшие на похоронах поняли, что это не так. А при жизни, извините… Ради наведения справедливости внутри своего ведомства, он даже как-то издал приказ, предписывающий всем следователям ЧК только самолично расстреливать всякую «контру», если вина её абсолютно очевидна. Вот, ежели, ты, следователь добросовестно произвел все следственные действия и уверен, что пред тобой законченная «контра», которая никогда не прекратит сосать кровь из трудового народа, тогда бери маузер и самолично эту «контру» расстреливай. И это был очень правильный приказ, заставляющий сколь-нибудь способных к размышлениям следователей лишний раз задуматься: а стоит ли брать грех на душу? Несмотря на такую справедливость, граждане всё равно почему-то трепетали, заслышав фамилию «железного Феликса». Особенно те трепетали, которые любили побаловаться. И любой слушатель академии, носящей это строгое имя, мог сказать распоясавшемуся на улице хулигану: «Немедленно прекратить! Это говорю Вам я — слушатель Академии им. Ф. Э. Дзержинского!» И всё, хулиган сразу же сникал, его гордо расправленные плечи тут же безвольно опадали, озорные в буйстве глаза тухли и главной его мечтой становилась реализованная надежда на быстрое исчезновение в ближайшей подворотне. Но на самом деле Академия им. Ф. Э. Дзержинского всегда готовила офицеров РВСН. Это была страшная военная тайна, но об этом легко можно было догадаться, прогуливаясь поздним вечером по Красной площади. Гуляя внутри, окутавшей центр столицы вечерней тишины всегда можно было услышать, хвастливую песню марширующих за забором академии курсантов. Во время вечерней прогулки курсанты радостно и громко пели: «Мы ракетные войска, нам любая цель близка!» Вот так-то, а потом академия почему-то была переименована в «им. Петра Великого». И здесь опять прослеживается полное отсутствие смысла: Ф. Э. Дзержинский никогда не был стратегическим ракетчиком, так же как и царь-реформатор Петр I!!!! Наверное, именно от этого отсутствия смысла сейчас у народа в голове всё перемешалось и некоторые военноначальники даже называют эту академию следующим образом: Академия РВСН им. Петра Дзержинского. Во как! Всё поставили с ног на голову… А всё потому, что не надо народ путать! С народом надо всегда быть попроще. Но это всё ещё, как говорится, цветочки, а вот поговаривают, что скоро сольют воедино две военно-воздушные академии — имени Н. Е. Жуковского и имени Ю. А. Гагарина, и новая академия будет называться следующим образом: Военно-воздушная академия имени Н. Ю. Жугарина. А какое отношение имеет некто Жугарин Н. Ю. к военно-воздушным силам страны вообще непонятно. Гражданин Жугарин ведь никогда не был отцом отечественного воздухоплавания и, само собой, никогда не летал в космос. Нет, конечно же, может в ВВС и есть какой-нибудь авиамеханик с такой фамилией и подобными инициалами, но это ведь не повод для того, чтобы сразу же присваивать это мало кому известное ФИО новой академии. Не солидно как-то. Ну, в общем, полный раздрай творится с этими академиями и их названиями. Ничего удивительного. Творится всё то же самое, что и происходит в стране. Но это всё внешняя сторона дела. Название академии — это всего лишь вывеска. У нас на заборах тоже ведь разное пишут. А за забором ничего не лежит. Раньше за ним дрова лежали, но после проведения в стране приватизации дрова куда-то исчезли, а надписи на заборе остались. Надписи, не только на заборах, но и на различного рода табличках и этикетках — это, наверное, единственное, что в стране осталось, а за надписями зачастую ничего нет. Если даже что-то и есть, то обязательно ненастоящее. Написано, например, на громадном стекло-бетонном здании «Тюменская нефтяная компания», а вы попробуйте туда зайти. Если у вас получится это сделать, то вы сразу же убедитесь, что нефти там нет и в помине. А ведь при входе-то что написано?! Всё потому, что вся нефть и весь газ давно уже находятся за границей. Заграница, она ведь деньги платит, а вот бабка Авдотья из деревни Акуловка денег платить не хочет. Этой несносной жлобихе добрый дяденька «Газпром» подогнал газовую трубу почти под забор (всего-то в десяти километрах от забора труба остановилась), осталось только в дом завести! А Авдотья из Акуловки — нет, не хочет платить она 200 000 р. Как большущую пенсию получать (зашкаливающую аж за три тысячи рублей!) — она в первых рядах, но когда речь заходит о платежах, пусть даже и таких уж совсем смешных — она сразу в кусты. Одним словом — жлобиха. Или же ещё по поводу надписей, вот берёте вы в магазине батон колбасы и читаете на приклеенной к ней этикетке следующий текст, написанный большими буквами: «Колбаса свиная». Далее вы опускаете свои широко открытые зрачки на мелкие-мелкие буковки, пропечатанные на той же этикетке, а там: соя (генно-модифицированная), крахмал, арамотизаторы, стабилизаторы, загустители, подсластители, усилители вкуса, консерванты и прочая нечисть. То есть — это не колбаса. Стоп. А может быть эта «не колбаса» всё же, как-то связана со свининой? В крупную надпись на этикетке ведь входит слово «свиная». Вы вновь смотрите на мелкие буквы. И где же это заветное слово? Нет его. Нетути. Стало быть, то, что вы держите в руках есть «не свиная не колбаса» или же ненастоящая свиная неколбаса. Вот так. Что и требовалось доказать: надписи есть, но за ними ничего нет, либо всё же что-то есть, но это «что-то» не настоящее. А как же обстоят дела с военными академиями? Таблички с надписями у входа в академии бронзово блестят и прикручены крепко. Интересно было бы посмотреть, что же находится внутри этих академий. Соответствуют ли эти блестящие надписи содержанию? О сегодняшнем состоянии этих учебных заведений очень трудно судить, глядя только издалека и на всегда покрашенные фасады. А вот относительно тех времен, когда в академию поступал майор Просвиров, можно было с полной уверенностью сказать, что надписи на табличках вполне соответствовали содержанию, и академии ещё были некими храмами науки о том, как надо побеждать. Правда, длилось это с момента его поступления очень недолго. Напомним, в стране, доживая последние месяцы, агонизировала так называемая перестройка. Вскоре она будет погребена под обломками рухнувшей под тяжестью собственного величия страны, и из её праха начнут медленно и мучительно прорастать ростки дикого капитализма. И это не могло не сказаться на военных. Начав свою трансформацию с приходом к власти Мишки-меченного (он же Мишка-антихрист, он же Мишка-каин), военные продолжили свою устойчивую деградацию во времена имитации защиты мирного капиталистического труда олигархов, растаскивающих стремительно нищающую страну на крупные куски, тогда как менее масштабное ворьё в это же время по-шакальи отщипывало от разлагающегося тела поверженной державы кусочки чуть поменьше. Почему только имитацию защиты могли предложить военные этому ворью? Да потому, что реально они уже никого не могли защитить. Даже себя. А потому как старая техника постепенно выходила из строя, не обращая внимания на грозные указания самых высокопоставленных военноначальствующих «О продлении сроков эксплуатации…», а новую технику военным давать, как-то не спешили. Её просто не было. А откуда эта новая техника могла взяться, если на её разработку и изготовление государство попросту не выделяло денег. В поведении государства появились какие-то новые особенности. Государство решило впредь выделять деньги только на целевые научно-исследовательские работы. А что является конечным продуктом НИР? Правильно, многотомный и тяжеленный отчёт о НИР. Этот тяжеленный отчёт государство с чувством облегчения клало на полку пыльного архива какого-нибудь НИИ и скоро забывало о нём. А что с ним ещё можно было сделать? В войска-то ведь его не пошлёшь. Зачем он там нужен? Нет, его конечно же, можно метнуть при случае в наступающего на Родину врага, но очень уж неэффективное это оружие. Так… убьёшь одного, а в основном для испугу только. Ещё одной чертой нового государственного поведения было то, что военным перестали давать топливо. На аэродромах, танко— и авто— парках замерла в неподвижной своей ржавости некогда боевая техника. Топливо торопливо могучим потоком утекало за границу и продавалось там за копейки. Но в качестве главного фактора, обусловившего продолжительную беспомощность военных, выступила их банальная безоружность. Да-да, вскоре после того, как тогдашние вожди приступили к строительству капитализма, оружие у военных, дислоцированных в черте или близ более или менее крупных городов (столицы и областных центров), быстренько изъяли на тщательно охраняемые окружные склады. Оставили военным совсем чуть-чуть этого самого оружия. Только для самообороны личного состава дежурных служб. В основном, штык-ножи от АКМ оставили военным. А после того, как у военных отобрали оружие, им тут же перестали вовремя выплачивать денежное содержание. Иногда эти задержки составляли от трёх до четырёх месяцев, в течение которых военным строго-настрого запрещались какие-либо заработки на стороне. Вскоре после наступления этих преступных событий ряды вооруженных сил стали в массовом порядке покидать лучшие из военных, а оружие с «тщательно охраняемых окружных складов» какими-то путями стало перекочевывать в лапы разномастной армии «братков», в одночасье заполонившей едва образовавшееся рыночное пространство стремительно деградирующей страны. Стоп, как это «какими-то путями»? «Тщательно охраняли» склады те же военные. И им тоже не платили денег и запрещали зарабатывать их на стороне. А кому им ещё было продавать это оружие? Не тем же военным у которых оно было изъято… Да у тех и денег-то не было. А вот у «братков» деньги были. Очень много у них было денег и на оружие они их никогда не жалели. Хорошее оружие для «братка» — это святое. Завершая краткое описание некоторых черт самого начала «смутного времени», длящегося до сей поры, нельзя не отметить, что всё это безобразие, начатое почти непьющим Мишей-меченным, произрастало под руководством уже известного тогда всей стране хронического алкоголика. Алкоголика, зачем-то приглашённого в разгар перестройки для партийного руководства Москвой, аж из самого Свердловска. (Какая-то странная преемственность, не правда ли?) Некоторые деятели, видимо, проводя аналогию с первым российским Смутным временем, за глаза называли его «царём Борисом». В данном случае такие аналогии вряд ли уместны: пьянь, она в любые времена пьянью и остаётся. Как вполне справедливо однажды заметил один из недругов этого «выпивохи при власти»: «Совершенно не важно, какие президент принимает решения, важно в каком состоянии он их принимает». Но как эта позорящая страну пьянь, которая может себе позволить, извините, ссать под колесо своего самолёта, находясь в присутствии встречающей его иностранной делегации и под прицелом множества объективов, пролезает таки в первые лица государства — это остается загадкой. Ещё не так давно подобного поведения не мог себе позволить в нашей стране никто: даже вусмерть пьяный сантехник. Достигший такого состояния сантехник, сохраняя остатки стыда в своих мутных от грусти глазах, пусть худо-бедно, но всё ж таки добредёт до ближайших кустов. А тут… Ни для кого ведь не секрет, что все пассажирские самолёты оборудовании туалетами… И уж тем более президентские самолёты… А может никой загадки нет? Может это государство такое? Может это из-за того, что народ безмолвствует, государство, деградируя на безмолвии и долготерпении, приобретает именно такие вот уродливые формы? Хотя говорят, что всякий народ заслуживает того правительства, которое у него есть… Да мало ли что говорят… Говорят ещё и что всякая власть от Бога. Что-то не верится. То, что она сверху…, вполне может быть. Но Антихрист-Денница, он ведь тоже там. Где-то наверху… Впрочем, довольно философии. Давайте-ка поглядим, как развивались события вокруг нашего героя. И попытаемся на примере его судьбы обрисовать наиболее типичные черты судеб всех военных, попавших в водоворот эпохи перемен.

Поступление в академию начиналось с полевого лагеря. Полевой лагерь академии располагался неподалёку от лагеря высшего военного инженерного училища, которое Сергей заканчивал с добрый десяток лет назад. Впрочем, назвать лагерь «полевым» можно было с большой натяжкой. Лагерь представлял собой несколько белых кирпичных строений казарменного типа со стоящей неподалёку котельной. Всё это располагалось на лесной поляне, к которой примыкало несколько зеленых фанерных домиков, слегка спрятанных в лесу. То ли дело лагерь училищный: палатки, грибы в палатках, наполненный озёрной водой трубчатый коллективный умывальник под открытым небом, деревянный сортир персон эдак на двадцать — романтика… Впрочем, так, наверное, и должно быть: чем выше карабкаешься по карьерной лестнице, тем меньше пахнет вокруг романтикой, но зато комфортнее становится сама лестница. От ступеньки к ступеньке меняются перила, да и сами ступеньки тоже меняются. Самые удачливые из военных достигают мраморного верха этой крутой лестницы и продолжают уверенно шагать вверх по ковровым дорожкам, даже не держась за позолоченные перила. Но таких очень немного. В основном, все военные застревают где-то посредине. А некоторые и до средины идти не желают. Не хотят. Те же, которые до средины всё же доползают, то почему-то сразу застревают, толкутся там, раскачивают лестницу и не дают друг другу взобраться на следующую ступеньку. Но при этом вниз стремительно никто не падает. Это и есть, так называемый, «здоровый карьеризм». Вот если бы военные постоянно и быстро падали сверху и получали бы при этом несовместимые со службой травмы, тогда это был бы «карьеризм нездоровый» и потребовалось бы вмешательство так же погрязших в карьеризме замполитов. Карьеризм среди замполитов не усиливал конкуренции между военными. У замполитов, у них всегда была своя «кухня», в котлах которой они варились, не мешая военным, но по роду своих занятий они считали себя вправе вмешиваться в дела военных в тех случаях, когда запах «нездорового карьеризма» становился слишком явным. Но при том раскладе, когда никто сверху быстро не падал и мгновенно не ломал себе шею, замполиты не требовались. Суетливая толкотня составляла суть нормального течения процесса карьерного роста всех военных, и девизом этого течения был лозунг: «Главное — чтобы у тебя было не лучше, чем у меня».

Сам процесс поступления в академию мало чем отличался от процесса поступления в училище. Только вместо безусых юнцов в аудиториях фанерных домиков нынче сиживали бывалые мужи, судорожно перелистывающие учебную литературу и в прострации потирающие потные от дурных мыслей лбы. Так же как и десять лет назад нагнетали обстановку местные военноначальники, стремясь «поширше» внедрить в массы поступающих военных принцип «ЧЧВ» («человек человеку волк»). Вновь на построениях прослушивались до боли знакомые речи: «Это вы потом, если конечно поступите, станете друзьями, а сейчас никакой фамильярности и панибратства! Никому не подсказывать! Списывать не давать! Замеченные в этих «грехах» будут тут же отправлены обратно в часть». И обстановка действительна была накалена до предела. Всё дело в том, что подавляющее число абитуриентов приехало либо из таких «дыр» из которых можно было выбраться только через академию, либо из частей, находящихся на территории республик бывшего СССР и подлежащих скорому расформированию. Некоторые из поступающих были поставлены в ещё более тяжёлое положение: в отдельных «закордонних» частях их, с помощью угроз не платить денежное содержание и шантажа уничтожения «Личных дел» при попытке продолжить службу в России, пытались склонить к принятию «нэзалэжной» присяги. При этом проводилось обязательное письменное анкетирование, и непременным условием допуска к принятию новой присяги был правильный ответ на вопрос: «Готовы ли Вы воевать с Россией?» Во как! Не успели стать «самостыйными та нэзалэжнымы» и сразу же воевать. А если война будет проиграна? Опять в российское рабство? Опять это жестокое угнетение со стороны русского великодержавного шовинизма? Угнетение, в сравнени с которым страдания негров на плантациях американского рабовладельческого юга во времена предшествующие тамошней гражданской войне, выглядят вечным отдыхом современного туриста в семизвёздочном отеле на Лазурном побережье по системе «All inclusive». В общем, особо не задумывались тогда ни о чём «самостийные», захлёбываясь своей «нэзалэжностью», поэтому и создавали такие сложности не желающим «размовляты на ридной мове». Но «нежелающие» всеми правдами и неправдами просачивались в приемные комиссии академии, привозя все свои документы с собой и понимая, что никаких путей к отступлению у них не существует.

Наконец, когда все документы были доставлены в приёмную комиссию, в среду поступающих в академию военных инкогнито просочился некий дробный элемент. Звали этого подозрительного элемента «Капитано-майор — 0,23». Военные узнали об этом событии, когда им торжественно объявили на очередном построении о том, что конкурс при поступлении составляет 5,23 человека на место. Что такое 5 капитано-майоров, военные ещё могли себе представить, но вот этого — 0,23… Нет, это лежало за границами понимания военными окружающего их бытия. Кроме того, этого незнакомца никто никогда в лагере не видел. Он не шелестел умными книгами в аудитории, не стоял с военными в одном строю и не сидел с ними в столовой, принимая вовнутрь убогую пищу. Его никто не видел бредущим по окрестным лесным тропинкам, но военные привыкли всегда доверять словам высоковоенноначальствующих и поэтому твёрдо знали: прибывший инкогнито «Капитано-майор — 0,23», находится где-то среди них. А то, что незрим он пока — так, видимо, было надо. Дабы не будоражить и без того взволнованные грядущими испытаниями военные души.

Относительно спокойно себя чувствовали лишь абитуриенты, имеющие хоть какое-то право на московское или санкт-петербургское жильё. Это право давала так называемая «прописка». Наличие прописки, в свою очередь, давало дополнительные возможности военным решать свои насущные кадровые проблемы. Таких военных среди абитуриентов было совсем не много. Помимо Сергея ещё человек пять. Среди этих сохраняющих спокойствие личностей, наиболее ярко выделялись манерой своего несколько необычного поведения двое. Один из них был очень перспективным в карьерном отношении офицером и имел чин майора. Майор совсем недавно отметил свое сорокалетие и проживал с семьёй в Купчино, в квартире недавно отошедшей в мир иной тёщи. Этот вариант развития событий майор предусмотрел ещё будучи курсантом военного училища, расчётливо женившись в своё время на великовозрастной питерской дурнушке и закрепив свой успех рождением двоих детей. Фамилия этого перспективного и чрезвычайно расчётливого офицера была довольно длинна и в тоже время носила какой-то половинчатый характер — Полумордвинов. Второй личностью, привлёкающей всеобщее внимание был старший лейтенант Канарейкин. Старлей был коренным ленинградцем, никаких корыстных планов никогда не вынашивал и поэтому пребывал в счастливейшем состоянии убеждённого холостяка. Счастье его было подкреплено недавним вступлением в наследство бабушкиной квартирой, располагавшейся в доме по проспекту Обуховской обороны. Район, конечно же, так себе. Но квартира была трёхкомнатной. Старлею жилых метров вполне хватало. Вместе с тем, это «юное дарование» чувствовало себя несколько неудобно в компании майоров и с нетерпением ожидало со дня на день присвоения первого, хоть к чему-то обязывающего офицерского звания — капитан. Поскольку майор и без пяти минут капитан станут, как мы увидим далее, одногруппниками Сергея Просвирова, коротко остановимся на довольно-таки поверхностном описании их внешних данных и некоторых особенностей поведения. Личность майора легко укладывалась в невысокое худощавое туловище, которое гармонично дополнялось круглой, как шар головой. Большую часть головы майора занимала бледная морда его морщинистого лица с темной точкой коротких усов под греческим носом. Чуть выше морды лица топорщился ежик коротко остриженных волос. Помимо головы к туловищу Полумордвинова примыкали вертлявые конечности-прутики: прутики-ноги и прутики-руки. Было в этом майоре что-то неуловимо половинчатое: какие-то суетливые полужесты и какая-то неопределённая полумимика. Всё в нём было как-то не до конца. А началось это всё в нём, по видимому, с его половинчатой фамилии. Надо отметить, что майор был весьма энергичен, слегка картавил и имел привычку растягивать некоторые слова. По какому принципу он выбирал эти слова из всего многообразия «великого и могучего» для того, чтобы тут же их растянуть, было не понятно. Примером здесь может служить обычно коротко произносимое слово «район». Некоторые граждане произносят это слово ещё короче, чем оно написано: «раён». У майора же всегда выходило длинно и почти на распев: «рай-о-о-н». Тоже самое творилось со словом «дивизион» и ещё со многими и многими словами. Кроме того, майор любил заменять букву «е» на «э» в словах, по каким-либо причинам особенно важных для него. Эти слова он произносил на турецкий манер подобно тому, как печатала машинка О. Бендера в бытность последнего сотрудником легендарной фирмы «Рога и копыта»: акадэмия, прэмия, вознаграждэние и т. д. Майор был до дрожи в голосе тактичен со старшими по званию и всегда пожирал начальство наполненными неподдельным ужасом глазами. Вернее, он всегда смотрел на начальство так, как будто видел неукротимо надвигающуюся на него волну цунами, бежать от которой было уже бесполезно. В общем, ни у кого не вызывало сомнений в том, что майор этот был очень перспективным. Косвенно этот факт подтверждался ещё и тем, что ему было позволено поступать в академию в таком почтенном для майора возрасте.

Без пяти минут капитан Канарейкин был чрезвычайно упитанным и лощёным молодым человеком, имевшим довольно больших размеров морду своего ярко красного лица. Морда лица в нередкие минуты душевного волнения своего хозяина быстро приобретала свекольные полутона в районе оттопыренного картошкой носа. Казалось, что он всегда чего-то мучительно стеснялся и о чём-то тихо переживал. Некоторые академические военноначальники поначалу очень настороженно отнеслись к наружности будущего капитана, подозревая в нём скрытого алкоголика, и постарались всяческими способами избавится от него ещё до поступления. Поначалу академические военноначальники пытались найти ошибки в его документах, а не найдя их, избрали другую тактику. Они всегда запоздало щёлкали секундомером, фиксируя момент пересечения Канарейкиным финишной прямой во время кросса, и обвиняли старлея в недостаточной для учёбы в академии выносливости. У академических военноначальников всегда что-то случалось с устным счётом, когда Канарейкин, пытаясь ещё раз подтянуться синел лицом под перекладиной. Но, в конце-концов, ничего у этих фальсификаторов не получилось — Канарейкин все экзамены кроме экзамена по физподготовке сдал на оценку «отлично». А на экзамене по физподготовке, алчные до подлога и подтасовки фактов академические военноначальники вынуждены были признать, что действительная физическая готовность Канарейкина к отражению натиска войск со стороны стран Северо-атлантического альянса может быть оценена как удовлетворительная. Именно такую оценку ему и поставили по результатам экзамена. Но, как оказалось впоследствии, интуиция не сильно подвела академических военноначальников: вскоре после поступления стало ясно, что уже состоявшийся к тому времени капитан, конечно же, не был никаким алкоголиком, но крепко выпить очень любил. Только в состоянии недвусмысленности относительно крепости подпития Канарейкина покидало постоянно мучившее его тонкое душевное волнение. В такие минуты капитан становился чрезвычайно весел и, даже можно сказать, смешлив.