Повесть о потерянном времени

Ещё одной приметной личностью среди факультетского начальства был заместитель Замкова полковник Баранов. Сей муж был весьма грозен, но его почему-то никто не боялся. Похоже, что реально ему удалось запугать только свою семью. Как-то раз Сергей, будучи дежурным по факультету, по какой-то служебной надобности позвонил этому узурпатору домой в вечернее время. Каково же было его удивление, когда он услышал в телефонной трубке затравленно-тихий женский голос: «Жена полковника Баранова слушает Вас». Кроме своей склонности к деспотизму полковник обладал ещё и таким очень важным для военного человека качеством как беспросветная тупость. Глубиной этого дополнительного качества полковник полностью соответствовал своей звучной фамилии. Сергею как-то раз выпала великая честь быть лично проинструктированным этим скалозубовым потомком перед заступлением в наряд. Прочитав пару статей из устава и закончив таким образом теоретическую часть инструктажа, полковник приступил к практической его части, демонстрируя в движении ту фазу ритуального утреннего доклада прибывшему начальнику, когда доклад, собственно, уже прозвучал и надо сделать шаг одновременно вперед и влево, повернувшись к начальнику боком, пропуская его на территорию, подпадающую под его деятельное командование. Сделать этот шаг инструктирующему полковнику не давал массивный шкаф, стоящий у стенки его длинного и узкого кабинета. После того как Баранов три раза подряд потерпел неудачу, раз от раза упираясь в дверцу шкафа, который без видимых усилий отпихивал полковника назад в исходное положение, инструктирующий недоумённо замер посередь кабинета и удивлённо произнёс: «Во как! Почему-то сегодня не получается…». (Стало быть, вчера у шкафа было более миролюбивое настроение?) Сергею вместе со своим помощником капитаном Карпенко не удалось справиться с собой и вынести такую эмоциональную нагрузку. Майор с капитаном покатились со смеху, чем ещё больше озадачили Баранова и мгновенно стали его злейшими врагами.

Учебную группу, в которую был распределён Сергей, возглавил уже известный нам майор Полумордвинов, а в её состав вошло всего десять человек, среди которых были и «вот-вот капитан» Канарейкин, и уже давно состоявшийся майор Репа. Кроме этих уже известных нам людей в состав группы попала ещё одна колоритная личность с фамилией Леонтьев. Эта личность по странному стечению обстоятельств попала на командную должность после окончания с красным дипломом одного из самых уважаемых в стране и за рубежом технических гражданских ВУЗов — Московского высшего технического училища им. Баумана. Наверное, призвавших Леонтьева на военную службу кадровиков в названии ВУЗа смутило слово «училище». Что такое военное училище — это им было понятно, а вот гражданское… «Это что, ПТУ какое-нибудь? — спрашивали они у него. — Вы что, не могли хотя бы какой-нибудь институт закончить? В школе-то Вы, вроде, хорошо учились, вон аттестат весь в пятёрках…». Будущий майор попытался, было, им что-то объяснить, но они так ничего и не поняли. Не поняли и отправили вчерашнего студента командовать взводом связи. «Вы же смотрите, бросайте свои студенческие привычки, — по-отечески наставляли Леонтьева кадровики, чувствующие, что делают что-то не то, — через неделю в Вас будут вглядываться двадцать пять изучающих глаз». Будущий майор так и не понял, почему количество глаз должно быть обязательно нечётным и уехал из промозглой Калуги в солнечный Мурманск. Там и дослужился до командира батальона.

Остальные пять человек являли собой безликую массу заурядно-серых слушателей, которые только и делали что учились, ходили в наряды, а в свободное от тех и других занятий время выгуливали своих детей вокруг зданий академических общежитий. Эта масса не нуждается в сколь-нибудь детальном описании и, пользуясь известным математическим приемом, всю эту оставшуюся пятёрку можно без ущерба для дальнейшего изложения заменить неким обобщённым слушателем, например, майором Скучноправильниковым.

Свое создание группа решила отметить в безымянном кабаке, располагавшемся на Тихорецком проспекте. Если говорить точнее, то кабак этот не был совсем уж безымянным. Вывеска на нём, видимо, из соображений экономии, отсутствовала, но проживающий в округе народ это замечательное питейное заведение иначе как «Гангрена» никогда не называл. Отчего же такое жёсткое название придумал народ этому заведению высокой культуры обслуживания? Да потому, что этот отстойный кабак был замечателен лишь тем, что в нём всегда присутствовало свежее, не разбавленное водой пиво. В это неразбавленное пиво даже никогда не сыпали стирального порошка для придания ему должной пенности. А вот внутреннее убранство «Гангрены» оставляло желать лучшего и где-то соответствовало своему названию. Нет, конечно же, отпиленных, плавающих в лужах гноя и крови человеческих или ещё каких конечностей внутри помещения не наблюдалось, но заляпанные, липкие даже с виду и испещрённые похабными надписями столы, грязные, со следами многочисленных протечек крашенные керамзитовые стены и потолки сразу же вселяли в вошедших граждан чувство гадливости. Ежели, конечно, эти граждане были трезвыми. Граждан, которые до прихода в «Гангрену» уже чего-то выпили, как правило, ничего не смущало. А изначально трезвые граждане сразу же при входе брезгливо зажмуривались, мгновенно покрываясь зримыми на их лицах мурашками, и затем, пройдя к стойке широкими шагами, быстро расплачивались за требующееся им количество пенных литров. Далее следовали судорожное сглатывание первого литра пенного напитка и наступающая умиротворённость. После поглощения первого литра неразбавленного пива «Гангрена» начинала нравиться абсолютно всем зашедшим в неё гражданам. Независимо от их возраста, пола и вероисповедания. Вот только какой-то по-медицински специфически запах, злобно шибающий по обонянию граждан ещё при входе продолжал слегка беспокоить их в течение всего времени пребывания в чреве этого достойного заведения. Запах, очень похожий на смесь оглушительной вони животного происхождения и каких-то сильнодействующих лекарств. Порой у посетителей складывалось такое впечатление, что они сидят в центре не проветриваемого в течение года свинарника, переполненного больными животными, над которыми непрерывно колдует ветеринар.

В общем, обстановка была в «Гангрене» довольно-таки мерзопакостная, но пиво…, да, пиво было хорошее. Группа, празднующая день своего образования, ещё не знала всех специфических особенностей этого заведения и попала туда только благодаря рекомендациям некоторых старших товарищей, которые, видимо, были настолько непритязательны к условиям быта, что кроме качества пенного зелья их больше ничего не интересовало. Поэтому, когда молодой коллектив, состоявший в большинстве своём из старых майоров, очутился внутри кабака, им сразу же овладели пораженческие настроения. Особенно запаниковал майор Скучноправильников. Если все остальные члены группы старались погасить на мордах своих лиц брезгливое выражение и сосредоточить взгляд на льющееся в мутные кружки удивительно прозрачное пиво, то этот эстет тут же завопил: «Да вы что?! Чтобы я, да в таком гадюшнике…?! Никогда»! А затем с криком: «На волю! В пампасы!» майор стремительно выскочил наружу. И его вполне можно было понять. Майор Скучноправильников очень редко пил пиво, а если это всё-таки случалось, то происходило дома перед экраном телевизора во время просмотра скучнейшего футбольного матча чемпионата СССР, например, матча между «Нефтчи» и «Динамо Киев». Но не надо забывать, что майор Скучноправильников был един сразу в пяти лицах и всей оставшейся группе пришлось проследовать за ним на улицу. Несмотря на разгул капиталистического движения, количество цивилизованных питейных заведений города Питера увеличивалось очень медленно и если заранее не побеспокоиться о бронировании в них мест на вечер, то запланированное мероприятие можно было считать сорванным. Именно такая ситуация сложилась в тот злополучный момент из-за того, что не искушённые бытом старшие товарищи заверили только что поступивших военных в отсутствии дефицита посадочных мест в «Гангрене». И старшие товарищи оказались правы, вот только жаль, что умолчали они о запахе и внутреннем убранстве этого отстойного заведения. И теперь целая группа ещё недавно радостных военных растерянно топталась на улице. Вдруг кто-то вспомнил, что на располагающейся не так далеко улице Жени Егоровой есть заведение, где к столу подают исключительно только жареные на гриле куриные окорочка и холодную водку. Настроившиеся на пиво военные ещё немного поменжевались и двинулись в сторону улицы с довольно необычным названием. Вскоре они оказались внутри заведения, которое показалось военным в сравнении с «Гангреной» рестораном отеля «Интурист». Военные тут же принялись выпивать и поздравлять друг друга. А выпивая и поздравляя, постепенно друг с другом познакомились. Правда, к утру они опять позабыли «кто есть ху», но впереди было ещё три года совместного обучения, и военные по поводу возобновления знакомств, как сейчас говорят, особо не парились. Они довольно скоро вновь собрались в открытом ими для себя кабачке на улице незнакомой им Жени Егоровой, чтобы отпраздновать присвоение Канарейкину гордого звания капитан. Кабачке, пропитанном запахом жареных куриных окорочков и специального чесночного соуса. Военным здесь всё более или менее понравилось, и они вскоре даже присвоили этому заведению кодовое название: «Женя Курочкина» и могли вполне свободно строить свои планы в присутствии высокого начальства. Так, один военный мог, абсолютно не таясь, предложить другому военному в присутствии, например, Ивана Кузьмича: «Пойдем-ка сегодня после самоподготовки, да навестим Женю Курочкину, что-то мы давно у неё не были». Иван Кузьмич слышит всё это и успокаивается. Он, конечно, не знает эту девушку. Но то, с каким выражением произносится её имя, вселяет в него спокойствие за моральный облик подчинённых. А подчинённые идут себе вечером в кабак и понемногу выпивают, снимая с головы обруч стресса, образовавшегося в течение напряжённого учебного дня. Но бывало и так, что стресс, не желая сниматься, больно держался за короткий ёжик военной причёски. Тогда военным, конечно же, приходилось выпивать несколько больше обычного. Случалось иногда и такое… Но всё же происходило это очень редко. Ведь военные всегда были самыми стрессоустойчивыми гражданами своей страны.

Последовательно вырываясь друг из друга и с металлическим лязгом сцепляясь между собой, стремительно летели учебные дни. «Академики» вначале, насколько могли, вдумчиво перемещали на картах армии и фронты по различным театрам военных действий, а затем уже со знанием дела рисовали для них схемы организации связи. А для того, чтобы не погрязнуть в топографическом бюрократизме бумажных карт, «академики» часто выезжали в окрестные болотистые леса и разворачивали там учебные армейские и фронтовые узлы связи, попутно выполнявшие реальные задачи поддержания частей и соединений ЛенВО в постоянной боевой готовности. Работа кипела напряженная, но в сравнении с ритмом несения службы в боевых частях, обучаемым военным всё это казалось отдыхом. Через некоторое время новоявленные «академики», осознав выгодность своего положения по отношению к своими товарищами, оставшимися в частях, уже хотели, было, по примеру старших поколений слушателей мысленно поблагодарить партию и правительство за три года дополнительного оплачиваемого отпуска, но не тут-то было. По прошествии полутора лет обучения страна вступила в какую-то новую фазу своего развития и военным перестали платить деньги. «Человека с ружьём» начали обижать по полной программе. Экономившие на себе слушатели стали падать в голодные обмороки на занятиях, после чего им и членам их семей было милостиво разрешено обедать в академической столовой в долг. Но о том, где этим припадочным слушателям с всегда желающими что-либо съесть членами их семей можно было позавтракать и поужинать, официально ни где не сообщалось. Начальник академии был очень мудрым человеком и нашел очень хороший рецепт решения проблемы хронического безденежья, царящего среди слушателей. Ничтоже сумняшись, он как-то раздражённо заявил на учёном совете академии, брызгая ядовитой слюной с высокой трибуны: «Никак не могу понять я проблем этих слушателей… Ну да, три месяца задерживают выплату денежного содержания, ну и что из этого? Надо тут же падать в голодные обмороки? А-а-а, запрещаете им подработку согласно директивы из Москвы? Правильно и делаете. Надо не подрабатывать, а полностью сосредоточиться на учёбе. Учиться тому, что необходимо на войне! Как в присяге написано: «… стойко переносить тяготы и лишения военной службы!» Что-что? Жены с детьми присяги не давали…? Ну, я не знаю… В конце-концов, пусть эти слушатели перезаймут друг у друга, и все проблемы будут тут же решены. Что же они у вас глупые-то такие?» (????!!!!!)

Видимо, невдомёк был этому генерал-лейтенанту закон сохранения денежной массы, который утверждал, что из ничего чего-либо никогда не возникает. Деньги идут только к деньгам. А до возникновения современного экономического кризиса многие были уверены ещё и в том, что деньги делают деньги, и вроде как производство товаров и услуг тут абсолютно ни при чём. Глубоко заблуждались эти «многие». Заблуждался и генерал. Он ведь не был экономистом. Хотя в данном случае никакого экономического образования не требовалось. Требовался лишь здравый смысл. Он, к сожалению, отсутствовал. Нет, здравый смысл, безусловно, присутствовал, но работал только на себя, родимого. Ни для кого не секрет, что большие военноначальники того времени часто вступали в преступный сговор с банками и заключали с ними корыстно-выгодные союзы о «прокрутке» денежных средств военнослужащих в течение двух-трёх месяцев. Сумма мзды за это время набегала довольно внушительная, что позволило некоторым из больших военноначальников обеспечить материальный достаток не одному своему поколению и на десятки лет вперед. Некоторые из этих же военноначальников настолько сблизились с преступной средой, что не гнушались участвовать в сходняках с окрестной братвой, обсуждая вопросы невмешательства военных в творящийся вокруг территории академии и прилегающим к ним общежитиям беспредел, в обмен на то, что братва за границы этой территории соваться не будет. И это был ещё один источник благосостояния высоких академических военноначальников, которые строго-настрого запрещали военным вступать в конфликт с гнездящимися у метро ларёчниками, если те почему-то не желали давать им сдачи с нехитрых покупок, ссылаясь на отсутствие у них сторублёвой мелочи. (Да-да, в те далёкие времена на сто рублей можно было купить только упаковку жвачной резинки, но денег у всех, кроме военных, было очень много. В этот период, абсолютно весь в недавнем прошлом советский народ неожиданно для себя превратился в общество нищих миллионеров). Особенно же запрещалось военным вступать в конфликты с целью предотвращения мордобития лиц руководителей уличных ларьков со стороны быкующих братков, пребывающих во гневе. Справедливый гнев вспыхивал в алчных душах братков всякий раз, когда новоявленные бизнесмены не желали платить «робингудам» ежедневную денежную дань. Эти отстойные, в своей первозданности, локомотивы рыночно-кооперативного движения почему-то не поняли сразу, за что же они должны были платить этим пышущим здоровьем бритоголовым ребятам, недавним выпускникам ГПТУ (аббревиатуру этих учебных заведений народ расшифровывал не иначе как: «Господь Позволил Тупым Учиться). Руководители уличных ларьков в те времена ещё и понятия не имели, что такое «крыша» и ещё не знали кто такой господин Лившиц, несущий в массы почти библейские заветы. «Делиться надо…», — любил говаривать этот обаятельный господин. И именно за невыполнение этого завета руководителей уличных ларьков и хлестали по мордасам. Именно за это и выбивали им почки до уровня дна их глубоких трусов. Военные в то непростое время тоже ещё во многое не врубились и возмущались по поводу выпадающих на асфальт внутренних органов. А возмутившись, вместо того, чтобы помочь избиенным заправить выпавшие органы обратно вовнутрь, принимались зачем-то бить по широким лицам жаждущих справедливости братков. Браткам это не всегда нравилось и они, как правило, доставали из своих широких штанин различное огнестрельное оружие. Но палить по военным никогда не решались. Побаивались ответной пальбы. Они ведь не знали, что у военных оружие давно уже отняли, для того, чтобы за соответствующую мзду торжественно вручить его им, браткам, в смысле. И только эта братковская неинформированность и корыстные указания лиц высоковоеннончальствующих спасали военных в то смутное время от неминуемого и массового истребления.

Через некоторое время военные, подчинившись строгим указаниям сверху, выработали в себе привычку безучастно проходить мимо поощряемого милицией беспредела, но с самой милицией периодически вступали в полный физический контакт. Всё дело том, что одно время к власти над городом на Неве прорвался как-то какой-то безумный юрист. Прорвавшись на волне своей самозабвенной, помноженной на врождённое безумие велеречивости, юрист до того был одурманен свалившимися на него административными возможностями, что тут же принялся сочинять свои местечковые законы, начисто ниспровергающие законы федеральные. Одним из таких псевдозаконов был некий нормативный актик, лишающий военных бесплатного проезда на общественном транспорте, которое гарантировал им федеральный закон «О статусе военнослужащих». Стремясь хоть как-нибудь реализовать свой бумажный статус, один из военных юристов подал на безумца в суд. Суд долго судил да рядил, но, видимо, побоялся создать судебный прецедент, позволяющий плевать на федеральное законодательство и отменил этот поганенький актик безумствующего во власти юриста. Однако, пока суд судил и рядил, военные контактно конфликтовали с юридически безграмотными, несмотря на получаемое в школах милиции юридическое образование, представителями правоохранительных органов. Представители органов пытались нападать на военных повсюду, но особенно полюбились им почему-то для этих диких выходок станции метрополитена. Представители органов сбивались в стаи по утрам и вечерам, толпясь в вестибюлях станций метро в ожидании добычи. Добыча-военный, пытавшийся реализовать федеральное законодательство, тут же подвергался нападению стаи легавых юристов и вынужден был размахивать руками в режиме ветряной мельницы, дабы обезопасить себя от многочисленных укусов, некоторые из которых могли привести к заболеванию бешенством. Во время, мельничных размахиваний кулаки военных нередко задевали за морды лиц представителей органов, оставляя на них ложные следы побоев, которые сразу же заносились в протоколы и служили причиной того, что некоторых военных даже подвергали судебной укоризне. Но, справедливости ради, надо отметить, что судебной укоризне подвергали только тех военных, которые отказывались компенсировать несуществующие моральные и физические уязвления посредством передачи в порочные руки некоторого количества денежных знаков. То есть судили только жадных в принципиальности своей военных. Но, как правило, военные эти суды либо полностью выигрывали, либо отделывались какими-то малыми штрафами. Какими-то МРОТами (Минимальными Размерами Оплаты Труда). Тогда этот «минимальный размер» представлял собой какие-то смешные, законодательно установленные копейки, которые работодатель должен был, несмотря ни на какие обстоятельства, ежемесячно выплачивать своему работнику. Это сейчас МРОТ стал значительно хитрее и даже раздвоился. Он стал двуликим из-за того, что нынче к нему привязали ещё и штрафы. Поэтому, ежели государство должно гарантировать гражданам какие-нибудь выплаты в размере какого-нибудь количества МРОТ, то это обязательно будет задохлый в чахлости своей «минимальный размер». А вот если гражданам вменяют выплатить какой-нибудь штраф, то это будет совершенно другой МРОТ. Это будет весьма самодовольный в сытости своей и не обращающий никакого внимания на свою «минимальность» довольно-таки солидный такой «размер».

Вместе с тем, победа сопутствовала военным далеко не всегда. На тех станциях, где их с самого утра было мало, взору изумлённого обывателя могла явиться картина, в центре которой оказывался седовласый, солидного вида защитник отечества в чине полковника, которому пытаются выкрутить руки сразу несколько молодых сержантов в неопрятной милицейской форме. На лице сержантов без труда угадывалось упоение неожиданно свалившейся на них властью. Ведь большинство из этих недоношенных жертв аборта когда-то служило в Советской армии. В той самой армии, в которой полковник был для них «царь, бог и воинский начальник». И вот теперь настал, наконец, и их черед показать, «кто есть ху»: «Ага, полковник, сопротивление представителю власти?! В отделение! Про-то-кол-л!» Но такое могло произойти только в местах одиночного перемещения военных. Там, где военных было много, представители внутренних органов предпочитали не появляться. Предпочитали эти недостойные представители внутренних органов в таких случаях спрятаться где-нибудь внутри уже начавшего загнивать организма тогдашнего МВД.

Впрочем, чем-то гниловатым стало попахивать уже ото всюду. Запах тления разлагающихся в капитализме человеческих отношений пробивался сквозь сонмище благоуханий экзотических продуктов, многообразия копчёных колбас, фруктовых кефиров-йогуртов и заплесневевших сыров. Тлением отдавало обилие новых иностранных слов и слэнгов, затягивающих граждан в омут изобилия товаров и услуг. В стране проигравшего социализма начинала формироваться новая для неё общественно-экономическая формация — общество потребления. Партийно-государственная власть вначале этого процесса пыталась, больше для вида, робко протестовать пред наступающей властью денег, а потом безвольно рухнула, полностью отдавшись на волю победителя. Победитель вначале, засучив рукава, энергично принялся за приватизацию продуктов труда сразу нескольких поколений советских граждан, а, заодно, увлёкся ещё и проведением залоговых аукционов богатейших государственных недр. И только уже потом, тщательно всё приватизировав и внеся смешные залоги, плавно перешел победитель к монетизации льгот обнищавшего населения. В общем, очень грамотно вёл себя этот победитель в таком новом для себя деле. Вернее, дело это не было для него новым. Новой для победителя была территория, занимающая одну шестую часть суши, да ещё и копошащееся на этой территории население. В результате такого грамотного поведения победителя большинство из копошащегося в грунте населения довольно быстро лишилось своих опосредованных прав на заводы, пашни и недра, а вместо льгот приобрело монеты. Очень разными были эти розданные населению монеты, и их денежное содержание сильно зависело от степени ущербности здоровья организмов граждан. Граждане, владевшие самыми ущербными с точки зрения здоровья организмами, находились в заведомо выгодном положении относительно всего остального населения. Этим «богатеньким Буратинам» выдавалось такое большое количество монет, что привилегированные граждане могли позволить себе абсолютно без всякого напряжения своих хилых сил в любой момент приобретать такое количество иностранных таблеток, чтобы всё время оставаться при жизни. А кое-как цепляясь за жизнь, эти новоявленные нувориши-суперинвалиды просто вынуждены были что-то есть. Но на еду монеток уже не оставалось и, этим, казалось бы вполне обеспеченным гражданам приходилось продолжать свою трудовую деятельность. «Чертовски хочется поработать, — говорили они, потирая протезом о протез и приступали к своей затянувшейся до неприличия трудовой деятельности. Приступали, дабы зарабатывать на то, чем можно было заедать и запивать купленные на монетки таблетки. А как иначе? Во всех инструкциях по применению этих твёрдых фармакологических средств всё время ведь пишут: «принимать до еды», «принимать после еды». Значит, и еда тоже была нужна этим слегка не здоровым в старости своей гражданам. Но на еду им монеток не выдавалось и граждане вынуждены были упорно трудиться, непрерывно приплюсовывая год за годом к своему немыслимому трудовому стажу. Чем только ни приходилось заниматься этим отстойным в своей нездоровой старости гражданам: кропотливым сбором пивных бутылок и банок, упорным изысканием мест свалки просроченных продуктов питания, тщательным поиском не до конца использованных по назначению предметов культуры и быта в мусорных бачках развивающегося капитализма, а так же воровством металлолома с заброшенных строек социализма. И ещё очень много чем пришлось заниматься в ту пору представителям этого отстойного балласта на молодом теле активно развивающегося общества новой формации.

Другим же, чуть более здоровым гражданам, монеток на лекарства выдавалось очень мало, поэтому они были вынуждены работать ещё больше первых. Этим гражданам уже нельзя было прохлаждаться, неспешно пошаривая в переполненных бачках и рассеяно пошаркивая по покинутым стройкам в поисках остатков драгоценных металлов. Для того, чтобы заработать на таблетки и пищу для их заедания, граждане должны были преодолеть охватившую их по завершению созидательного социалистического труда немощь и податься, например, в быстроногие курьеры или же устроиться куда-нибудь грузчиками-легкотрудниками в кондитерские магазины. Но самым популярным занятием для этой категории населения была охрана. Охрана всего, чего угодно от кого ни попадя. Охрана денно и нощно. Этот вид деятельности вскоре охватил все слои населения и превратился в национальный российский спорт. Самые физически здоровые слои населения охраняли крупные, набитые олигархами офисы совместных предприятий и забитые дорогими товарами склады. Охранники рангом пожиже стерегли, в основном, здания, населённые всевозможным «офисным планктоном» и ангары, доверху забитые товаром с этикетками: «Made in China». Те же ущербные граждане, о которых повествовалось выше, занимались, в основном, охраной детских садов и овощных магазинов. При этом граждане активно претворяли в жизнь принцип: «Что охраняю, то и имею». Нет-нет, детей они, конечно же, не воровали и даже не ели их на рабочем месте, но вот что касалось овощей… — и домой всегда что-нибудь в карманах прихватывали, и старались, всякий раз что-нибудь изгрызть в процессе своего хлопотного труда. При этом все убытки эти горе-охранники всегда стремились списать на ни в чём не повинных мышей. Чем же их привлекали детские сады? Коль не крали они никого и даже не стремились к поеданию ютившихся там человеческих детёнышей? Всё очень просто: при охране детских садов не гнушались эти алчные граждане и конфету из одёжного шкафчика, и тарелку манной каши из общего котла умыкнуть. Что же им ещё было делать-то? Инструкции по употреблению медикаментов надо было ведь выполнять неукоснительно.

Кроме того, находились и такие нездоровые в своей отстойной старости граждане, которые в погоне за льготными лекарствами от монеток государственных отказывались в пользу льгот и вскорости, конечно же, потихоньку помирали. А куда им было ещё деваться? Врачи добросовестно выписывали этим наивным гражданам льготные рецепты, а льготные лекарства в аптеки почему-то не завозили. Аптеки были просто завалены требующимися гражданам лекарствами, но лекарства эти были вовсе даже не льготными. Коммерческими были эти лекарства. Вот граждане и помирали повсеместно. И это правильно. Сказано ведь было: проводится монетизация. И это значит, что надо брать только монетки. Брать, сколько дают, и не выпендриваться. Нельзя при капитализме быть такими наивными! Нельзя, а граждане эти таковыми были. Но были они таковыми сравнительно недолго. Потому как при капитализме, как и в дикой природе — естественный отбор.